Довид Кнут - «Особенный воздух…»: Избранные стихотворения

• Название: «Особенный воздух…»: Избранные стихотворения
• Автор: Довид Кнут
• Жанр: Поэзия

Довид Кнут (1900–1955) — поэт, прозаик «первой волны» эмиграции. Эмигрировал в 1920 году. Первые литературные опыты в эмиграции были одобрены Владиславом Ходасевичем и в 1925 году в Париже, вышел первый поэтический сборник Довида Кнута «Моих тысячелетий». За ним последовали сборники стихотворений «Вторая книга стихов» (1928), «Сатир» (1929), «Парижские ночи» (1932), «Насущная любовь» (1938), — все изданы в Париже. О его творчестве благожелательно отзывались В. Ходасевич, Г. Адамович, Ю. Терапиано и др.

В 1930-е Кнут — один из наиболее известных и признанных поэтов русского Парижа, участник основных эмигрантских периодических изданий («Современные записки», «Числа», «Круг», «Русские записки»). Стихи Д. Кнута вошли в антологии «Якорь», «На Западе», «Муза Диаспоры».

В настоящее электронное издание полностью вошла «Вторая книга стихов» (1928) (Оцифровщик Андрей Никитин-Перенский, библиотека «Вторая литература»), а также избранные стихотворения из сборников «Парижские ночи» (1932), «Насущная любовь» (1938), разысканные составителем в сети. В качестве вступительного слова публикуется статья Ю. Терапиано о Довиде Кнуте. В приложении дается рецензия Георгия Адамовича на сборник «Парижские ночи».

---

«Гляжу — и не вижу…»

Гляжу — и не вижу.
Говорю — и не слышу.
Ноги ходят, а я — недвижим.

Грусти о любви же!
Где-то ветры колышут
Рыжий строй, радость рыжую ржи.

Где смех той лачужки —
Сон счастливый и многий —
Те следы, те плоды, та роса?..

Был проще пичужки,
Пятки грел, крепконог —
Пел в горах и свистал по лесам,

Гнал в тундре оленя,
Шел по выжженным весям,
Льды ломал — и крепил паруса!..

… Свет благостной лени.
Я бесплотен и весел.
Одиночество, стой на часах!

«Я все веселья отдаю — и рад…»

Я все веселья отдаю — и рад —
За слабый звон нездешних струн и смеха,
За переброшенное сотни крат —
Из тем во тьмы летающее эхо.

В полночный час я стерегу простор.
Коплю улов, дрожащий в лунном свете…
Плыви в меня, таинственный восторг!
Я жду тебя, стою голодной сетью!

На что мне — слезы, радость и печаль!
На что мне пыль и шум земной услады!
Душа моя, прощайся — и отчаль
В тишайший край незыблемой прохлады!

Течет и плещет тихий океан
И берега холодные чарует…
Я слышу песню мимолетных стран,
Что благосклонно выплеснули струи.

Я слышу невозможные миры —
И я иду, счастливый и покорный,
Туда, где — знаки выспренной игры —
Качаются серебряные зерна.

О, Господи, промолви мне: растай! —
И кану в тьмы, благодаря и веря.
Как сладок ропот музыкальных стай
Что плещутся о Твой зеленый берег!

Тишина

I. «Сияющий песок у запыленных ног…»

Сияющий песок у запыленных ног.
Гудит небытие огромной тишиною.
Опустошен, блажен и одинок,
Стою и слушаю — в пыли и зное.

Неутолимым сном опалена,
Душа ведет меня в огонь и соль пустыни
Встает миражем сонная страна,
Где все недвижно, благостно и сине.

… Мне вечность зазвучала, как струна,
Семи небес суровое дыханье…

Душа кочевником поет в пустыне сна,
Моих горбов покорна колыханью.

II. «Лежат века на зреющем песке…»

Лежат века на зреющем песке.
Нет никого, нет ничего со мною.
Все голоса остались вдалеке.
Я предаюсь забвению и зною.

Журчит песок. Плыву, послушный плот,
По струям нерасслышанных журчаний.
Я слышу рост — и предвкушаю плод:
Тугое, полновесное молчанье.

А ты, душа, ты дремлешь на плоту
И видишь упоительные дали —
Ту голубую глубь и пустоту,
Что мы с тобою давно предугадали.

Журчит песок. И по волне тепла
Плыву, плыву — в последив покои.
Я переплыл моря добра и зла,
Держа весло упорною рукою.

По старый сонь мне преграждает путь,
И вижу устрашенными глазами
Знакомую заманчивую грудь,
Былые схватки с нежными врагами…

Последняя — веселая — борьба,
И сброшен груз — тяжелых дней и мыслей.

Играй, греми, победная труба.
Гуди, ликуй о сладостном безмыслии.

«Пустынный свет, спокойный и простой…»

Пустынный свет, спокойный и простой,
Течет вокруг, топя и заливая.
Торжественной последней полнотой
Напряжена душа полуживая.

Плывут первоцветущие сады,
Пред слышится мелодия глухая,
И вот не Кровь, но безымянный дым
Бежит во мне, светясь, благоухая.

Земля покачивается в убогих снах,
В тишайшем облаке пустыни безвоздушной
Неупиваемы тепло и тишина,
Смиренье дел природы простодушной.

«…Протяжный звон песка…»

…Протяжный звон песка
И горький зной земли обетованной…
Да будет вам стопа моя легка,
О, кости гулкие прошедших караванов.

Благослови, творящая рука.
Благослови единожды и дважды —
Я до конца дошел, не расплескав
Любви, смирения и жажды.

«Как рассказать, что той просторной ночью…»

Как рассказать, что той просторной ночью
Шел в пустоте — земной катился шар,
И слышалось, как рвется и клокочет
Земная раскаленная душа?

Кричала в ночь невидимая птица,
И шла земля — покорно, чуть звеня…
И мне почудилось: ей плыть меж звезд, кружиться,
Чтоб в свет и тьму нести-кружить меня.

Как рассказать, что той простою ночью
Меня томили воздух и покой?
Стоял, забыв — чего Хозяин хочет,
И был печален, и дышал тоской.

«Подумать только, сколько есть людей…»

Подумать только, сколько есть людей,
Которых в этой жизни мы не встретим
По лености, по грубости своей,
Из-за имен, глаголов, междометий.

И сколько их, которых в этот час
Бог знает где — поблизости, быть может
Такая ж греет радость, что и нас,
И то же слово трудное тревожит.

Сообщники безвестные мои,
Быть может вы сейчас со мною рядом
На том же страстном гибнете пути
Без веры и надежды на награду!

И вот, когда-нибудь, в полях иных,
В непоказуемом премудром свете,
Мы незнакомцев городов земных
Нечаянно и благодарно встретим.

И лишь тогда, с великой высоты
На мир земной невозмутимо глядя,
Узнаем переулки и мосты
И городской знакомый чахлый садик…

И мы поймем в тот дружелюбный час
Мы с поздним сожалением узнаем,
Что в ночи одинокие не раз
Одна вела нас улица ночная…

Когда опустошен и одинок —
Непоправимо, горестно — был каждый,
Незримый брат (то видел только Бог!)
Томился той же пустотой и жаждой.

Испытание

I. «Я занимался бренными делами…»

Я занимался бренными делами
И бился в дрожи суетных минут,
Когда меня овеяло крылами
И трижды протрубило: «Давид Кнут».

О, стыд! Во тьме нога с ногой боролась,
Со мной играла милая моя,
Когда позвал меня суровый голос
И возвестил мне: «Сын мой, это — Я».

— Оставь сей мир! Мной суждено иначе.
Оставь заботы недостойных дел,
Благодари: иной тебе назначен
Возвышенный, благой, мужской удел.

— Возьми в охапку хлам земного дома,
Все радости, все горести твои,
Все, чем жива, утешена, ведома
Слепая жизнь — в геенны и раи.

— Подъемли груз бесстрашными руками,
Возьми с собою нож, огонь, дрова
И понеси на жертвенные камни,
Где — прах и соль, где выжжена трава…

— Там все, чем тщетно тешишься ты ныне
Все скудные дела твоей земли,
Ты обложи пылающей полынью
И преданно и твердо заколи.

— За тот удар, за дым, за горечь муки —
За нищий крик сгорающей трухи —
Узнаешь край, где нет любви и скуки,
Услышишь бесповторные стихи.

— Ты обретешь ту праведную землю,
Где легок хлеб, где маслины в цвету.
Там в воздухе прохладном звуки дремлют,
Там спит пчела — и птица — на лету.

— Где благодать пустыню оросила —
Босой стопой ты ступишь не спеша…
Такого счастья даже не просила —
Не смела! — ненасытная душа.

— Повеют ветры с тихих океанов —
И вот — летят крепительные сны,
И вот — поют высокие органы
Блаженной, плодотворной тишины.

— Так будешь жить в гармонии безбрежной,
Так будешь чтить обетованный лад.
И слушать звук, и ждать его прилежно,
И умножать великолепный клад".

…И я упал на дрогнувшую землю,
И зашаталась огненная синь! —
И ужаснувшись, крикнул в тьму: приемлю.
Аминь.

II. «Дрогнули кедровые поленья…»