Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

• Название: Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04183-8

Н.А. Лейкин — русский писатель, издатель петербургского юмористического еженедельника «Осколки», в котором под псевдонимом А.Чехонте печатался А.П. Чехов. Его книга «Наши за границей» — юмористическое описание поездки купеческой четы Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно — выдержала до революции 27 изданий и была в свое время очень любима читателями. С течением времени эта история, полная забавных приключений и веселых недоразумений, стала еще смешнее и актуальнее.

---

— Вот навязывается-то, — сказала Глафира Семеновна. — Не надо. Ничего не надо! Нихтс… Геензи прочь. Мы идем гулять, шпацирен…

И супруги отправились пешком. Вскоре они вышли на большую улицу, блистательно освещенную газом. Направо и налево сплошь были магазины с великолепными выставками товаров и с обозначением цен. Такого сильного движения в экипажах, как в Париже и Берлине, на улице не было, но зато на тротуарах была толпа от пешеходов, и эта толпа изобиловала евреями всех мастей и степеней полировки. Прежде всего, что поразило супругов, это масса накрашенных женщин известного сорта, пестро расфранченных, в высоких шляпах с широкими полями, ухарски надетых набок, и непременно с громадным белым страусовым пером, развевающимся на этих шляпках. Женщины дымили папиросками и бросали вызывающие взгляды на мужчин.

— В Париже и Берлине таких бабьих стад на улицах ведь мы не видели, — заметил жене Николай Иванович. — Это ужас, сколько их! И все с белыми перьями. Форма здесь такая, что ли?

— А ты считай, считай сколько. Для женатого человека это занятие будет самое подходящее, — раздраженно отвечала Глафира Семеновна. — Тьфу, противные! — плюнула она и вдруг заметила еврейчика из гостиницы: он то забегал вперед супругов, то равнялся с ними и шел рядом. — Смотри, смотри, он опять уж около нас. Вот неотвязчивый-то! — указала она мужу.

Они проходили мимо колоссального потемневшего храма и остановились взглянуть на барельефы, еврейчик подскочил к ним и произнес, указывая на храм:

— Die berühmte Stephanskirche.

Глафира Семеновна улыбнулась на еврейчика и перевела мужу:

— Церковь Святого Стефана, говорит.

Далее Глафира Семеновна стала останавливаться около окон магазинов. В окнах было светло, так что больно было смотреть, до мельчайших деталей виднелись вся внутренность магазинов, и в них опять-таки носатые и губастые евреи, хоть и одетые по последней моде.

— Приказчики-то также все из иерусалимских. Как же нам сказано, что Вена славянский город. Вот тебе и славянский! — заметила Глафира Семеновна мужу.

Жиденький еврейчик не отставал от супругов и при каждой их остановке около окон магазинов вертелся тут же. Глафиру Семеновну поразили своей дешевизной шелковые чулки и перчатки, лежавшие на окне в выставке.

— Надо купить. Это ужасно дешево. В Петербурге чуть не втрое дороже, — произнесла она, и лишь только хотела взяться за ручку двери магазина, как еврейчик уже ринулся вперед и, распахнув эту дверь, придерживал ее рукой, пропуская супругов.

— Дизес… Их вейс нихт ви ауф дейч, — указала Глафира Семеновна приказчику на чулки.

— Strümfe… Damenstrümpfe… — отдал еврейчик приказ приказчику.

— Фу-ты, пропасть! И чего этот жидюга трется около нас! — поморщилась Глафира Семеновна.

— Да это непременно комиссионер, фактор. Теперь я уж вижу, — отвечал Николай Иванович.

Чулки и перчатки были куплены, и деньги за них заплачены. Продавал курчавый еврей с фальшивыми бриллиантовыми запонками в сорочке. Еврейчик-комиссионер все время перекидывался с ним непонятными для супругов словами и, когда те стали уходить, сунул приказчику свою карточку.

Супруги шли дальше, и еврейчик около них.

— Вот надоел-то! Брысь, окаянный! — крикнул на него Николай Иванович и даже махнул зонтиком.

Еврейчик мгновенно приподнял шляпу и отскочил, но, когда супруги оглянулись, он шел сзади. Они вышли на площадь, на которой виднелся театр, и стали любоваться фасадом. Еврейчик не утерпел и крикнул по-немецки:

— Оперный театр!

Против театра было несколько ресторанов и кофейных. Супруги зашли в одну из кофейных и спросили себе мороженого. Еврейчик исчез. Но когда они доедали свои порции мороженого, то опять увидали еврейчика. Он сидел в отдалении от супругов и делал вид, что читает газету, но на самом деле наблюдал за ними, и когда они стали рассчитываться, то подошел к ним и протянул им две красненькие бумажки.

— Билеты в оперный театр. Могу вам предложить по дешевой цене, — сказал он по-немецки и тотчас же перевел по-французски.

— И досадно на него, да и смешно, — произнесла Глафира Семеновна. — Билеты в театр предлагает по два гульдена.

— Да ведь уж теперь поздно, — отвечал Николай Иванович.

— Да все хоть что-нибудь посмотрим. Ну, давай… Гебензи.

Еврейчик встрепенулся. Супруги хотели заплатить ему деньги за билеты, но он замахал руками и заговорил.

— Не хочет брать. Говорит, что потом… — перевела мужу Глафира Семеновна.

— Да ведь это для того, чтобы связать нас с собой.

— А ну его! Ведь уж все равно он от нас не отвяжется.

И супруги побывали в театре. В театре публика оказалась также наполовину еврейская. Носастость так и выдавала себя. Давали какую-то неизвестную супругам оперу, которой они уже не застали первого акта, и маленький балет.

Когда супруги вышли из театра, еврейчик комиссионер встретил их на подъезде. Приподнимая шляпу, он произнес по-немецки:

— Прикажете экипаж? Прикажете показать вам лучший ресторан для ужина? Супе, — пояснил он по-французски и прибавил по-немецки: — Я могу указать на такой ресторан, где есть кельнер, который понимает по-русски.

Глафира Семеновна перевела мужу предложение еврейчика. Тот улыбнулся и отвечал:

— Да уж черт с ним! Пусть везет. Должно быть, уж такая судьба наша, чтобы он нами завладел. Вот люди! Как в душу-то к человеку мастера влезать!

Явился экипаж. Еврейчик посадил в него супругов, что-то сказал извозчику, вскочил сам рядом с ним на козлы, и они поехали.

Вена

Пока супруги ехали по улицам, еврейчик все оборачивался и рассказывал, как называются те улицы, по которым они проезжали, указывал на достопримечательные здания, попадавшиеся по дороге. Болтал он без умолку на четырех языках, но супруги понимали его плохо.

Ресторан, в который он их привез, состоял из громадного зала, блестяще освещенного электричеством и уставленного маленькими столиками с мраморными досками. За столиками сидело много публики. Прислуга в ресторане была наполовину женская, состоявшая из молодых красивых женщин в черных платьях и белых передниках, и очень интимничала с мужчинами. Некоторые из этих женщин, подав какое-нибудь блюдо или питье посетителю, прямо присаживались к его столу, пригубливали из стакана пиво или вино и весело болтали. Посетители, в свою очередь, не стесняясь, хватали их за талию, щипали за пухлые щеки, трепали по спине. Это не уклонилось от взора Глафиры Семеновны.

— Ах, халды! Смотри, что они себе позволяют, эти самые прислужающие! Вон та блондинка с белыми цветами на груди даже мужскую шляпу себе на голову надела, — указывала она мужу. — Гляди, гляди, бакенбарды мужчине расправляет. Нет, уж это из рук вон! И как только это мужчины им позволяют.

— Холостой народ. Холостые люди это любят… — отвечал Николай Иванович, косясь на женщин.

— Поди ты! Здесь, я думаю, половина женатых.

Супругам, однако, прислуживал кельнер во фраке, которого им рекомендовал еврейчик за понимающего по-русски.

— Вот что, голубчик, нельзя ли нам что-нибудь а-ля рюсс, поаппетитнее, — сказал ему Николай Иванович по-русски. — Понимаешь, что-нибудь повкуснее.

— Да, господине, — отвечал кельнер, подвигая ему карту, и оказалось, что, кроме этих двух слов да счета до десяти, кельнер ничего не знает по-русски.

Николай Иванович тотчас же отпихнул от себя карту.

— Да что ты мне карту-то суешь! Карта немецкая, надо ее читать, и все равно не поймешь, а ты дай нам четыре порции чего-нибудь хорошенького. Две для мадам и две для меня. Первое — рыбки, второе — мясо. Понял?

— Миасо? Да, господине…

— Фиш и флейш, но нихт кальт, — прибавила Глафира Семеновна, сразу же усомнившаяся в знании кельнером русского языка.

Кельнер оживился и побежал исполнять требуемое.

Была подана осетрина, запеченная как-то в молоке и яйцах с картофелем, был подан винершницель из телятины с гарниром. Порции были огромные, приготовлено было вкусно, и супруги остались всем довольны.

— Вот это я понимаю, вот это еда, и порции не как в Париже, не на воробьиный аппетит, а на человечий, — говорил Николай Иванович, запивая ужин прекрасным венским пивом. — Ты, Глаша, мороженого не хочешь ли?

— Да, пожалуй, съела бы…

— Вот и отлично. Кушай, кушай… откармливайся после Парижа-то. Потребуй себе грушу с виноградом. Здесь не съешь, так дома, ложась спать, скушаешь.

Глафира Семеновна съела и мороженого, и грушу, и винограду, а вторую грушу отложила, чтобы взять домой про запас.

— Главное, что хорошо, так это то, что видишь, что ешь. Осетрина — еда знакомая, — говорила она. — И ведь не угораздило его подать к осетрине улиток каких-нибудь, а подал осетрину с картофелем.

— Довольна, стало быть?