Симон Бельский - У подножия Саян (рассказы)

• Название: У подножия Саян (рассказы)
• Автор: Симон Бельский
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2016

В третий том избранных сочинений журналиста, путешественника и писателя-фантаста начала XX в. С. Ф. Бельского включены приключенческие и фантастические рассказы, публиковавшиеся в журнале «Мир приключений» и авторском сборнике «Куда ворон костей не заносил» (1914). Действие большинства из них разворачивается на фоне Сибири и Дальнего Востока.

---

Так как сойот не выказывал ни малейшего желания подчиниться приказанию, а мужики нерешительно переминались с ноги на ногу, посматривая на плотную чащу леса, то Кравчинский не торопясь обошел памятник, разбрызгивая воду тяжелыми сапогами, взял старика за мокрый рукав рубахи и толкнул к Ефиму.

Два десятка сойотов, как стая вспугнутых птиц, выбежали из леса, что-то кричали и грозили, но Кравчинский махнул им рукой и медленно удалился вслед за Ван-Ганом, которого вел Липат.

Рано утром на другой день, когда еще от островерхих камней и деревьев тянулись длинные тени, к русскому поселку из леса направилось торжественное шествие.

Впереди шел племянник Ван-Гана, молодой Син-Тан, часто бывавший в Минусинске и считавшийся самым образованным человеком во всей Солнечной долине. Син-Тан, тайком от своих соплеменников, заглядывал в кинематографы, любил слушать в трактирах граммофон, несколько раз напивался водкой и пивом и даже ездил на пароходе по Енисею. За Син-Таном шли мужчины, потом женщины и дети. У всех в руках были желтые и белые цветы, которые сойоты считают цветами бога Солнца.

Кравчинский сидел у дверей и молча смотрел на шествие. За ним с ружьем в руках стоял казак Корсак, маленький, рябой, с постоянно улыбающимся лицом.

Син-Тан поклонился, подал руку Кравчинскому и начал говорить речь, которою, как он сам знал, заканчивалась история его народа.

— Мы все пришли к начальнику просить его отдать нам старого Ван-Гана. Без него мы не можем молиться предкам и совершать служения около солнечных камней. Если начальник отдаст Ван-Гана, мы согласны навсегда уступить вам захваченную землю, с тем, чтобы вы не шли дальше.

Кравчинский пошептался с Корсаком и пригласил Син-Тана в избу.

— Всему приходит конец, — сказал Кравчинский молодому сойоту, когда они сели за стол. — Может быть, вы тут и жили от сотворения мира, как живут птицы, но ты человек просвещенный и знаешь, что такого беспорядка допускать нельзя. Выпей водки и поговорим.

Син-Тан с удовольствием посмотрел на стакан.

— Ван-Гана я вам не отдам потому, что он вредный человек-агитатор, но зато я назначу тебя старшиной.

Син-Тан выпил водки и подумал.

— Без Ван-Гана мы не умеем молиться!

— Ну, уж это ваше дело! У тебя будет мундир, в котором не стыдно показаться в Минусинске или Красноярске, и водки сколько хочешь.

— Я подумаю до вечера, — ответил Син-Тан.

— Хорошо, но если бы ты не пожелал, тогда я выберу другого старшину, а тебя заставлю работать с утра до вечера.

— Могу я взять водку? — спросил сойот и, не дожидаясь разрешения, спрятал бутылку под рубаху.

Когда сойоты ушли, Кравчинский занялся хозяйственными делами. Он осмотрел пашни, просеки, выбрал место для постройки своей усадьбы и заставил мужиков сложить из бревен, глины и древних камней тюрьму для Ван-Гана, в которой оставалось еще место для четырех или пяти человек. Вопрос о мундире для Син-Тана разрешился самым блестящим образом. Корсак служил когда-то почтальоном и у него сохранилась потертая черная куртка с белыми металлическими пуговицами и желтыми кантами.

Когда солнце заходило за Саяны и золотая пряжа его лучей окутала уснувшие лиловые склоны и леса на вершинах, Син-Тан в почтовой куртке стоял в толпе сойотов и громко восхвалял жизнь, идущую с севера.

А когда последний сверкающий луч великого светила порвался над снегами, рассыпался искрами и погас, окончилась история древнейшего народа, и в Солнечной долине установился новый, твердый порядок.

Корабль мертвых

Земля без борьбы и шума исчезала под тусклой водой, в которой не было отражений света и теней. На черные горбатые холмы испуганно вбежали деревья и кустарники, перепутавшие гибкие, длинные ветви, навалились друг на друга и, окутанные слепыми туманами, медленно уходили под мелкие волны.

Там, где был Амур, в черной вспененной воде мимо нас плыли, извиваясь гибкими телами, длинные змеи; они кружились в пене под берегом так быстро, что трудно было усмотреть за их движениями, развертывались, вытягивались, уходили в глубь и неожиданно всплывали, высоко взбрасывая волны и космы седой пены. По середине реки, обгоняя друг друга, двигались драконы, направляясь то к одному, то к другому берегу, сталкивались с кружащимися в водоворотах змеями, метались и бились на всем необъятном просторе реки, от русского берега до сумеречного Хингана, в ущельях которого всегда лежат туманы и дремлют густые тени ночи.

Две недели дул восточный муссон, нагнавший столько туч, что небо стало черным, как распаханное поле.

Дождь день и ночь шептал что-то напоенной водой земле. — Каждая капля унесла с собой с поверхности океана смутное воспоминание о грозном шуме волн, и теперь они миллионами слабых беззвучных голосов лепетали Амуру и зеленой пустыне о реве и шуме на просторе широкого моря.

Над размытой землей и тусклой водой ползали прозрачные туманы в печальных ответах, принесших, как и дождь, далекое воспоминание о тех берегах, с которых они двигались, гонимые восточными и северными ветрами и бурями.

Мы с Ван-Фангом дожидались парохода на широком пустынном мысе, с двух сторон которого в бешеных извивах кружился Амур, а с третьей медленно росло плоское озеро, затянутое сеткой дождя.

Тяжелый груз Ван-Фанга был разложен на берегу под открытым небом. В два ряда стояли шестнадцать больших ящиков вроде тех, в каких возят яблоки. Стенки их были с широкими щелями, из которых торчали пучки мокрой соломы.

В ящиках лежали шестнадцать китайцев, трупы которых Ван-Фанг везет на родину, в Чифу.

Он сидел на мокрой глине около своего мертвого груза, важный и неподвижный, охватив колени худыми руками и опустив глаза к земле, не обращая внимания ни на дождь, который барабанил по крышам ящиков, ни на Амур, медленно поднимавшийся к вершине обрыва.

Сморщенное желтое лицо китайца казалось страшно древним.

Сколько лет было этому человеку? Пятьдесят, а может быть, триста или пятьсот. В глазах его светилась чуть заметная лукавая усмешка, а худое желтое тело не способно было испытывать ни утомления, ни страдания.

Парохода не было, или он прошел в тумане под стеной Хингана. У берега в пяти шагах от нас стояла широкогрудая пустая джонка с толстомордым драконом на носу, обрубленной кормой и парусами из мочалы, которые лениво трепал ветер.

Я не мог сидеть или лежать неподвижно, как Ван-Фанг и шестнадцать мертвых китайцев. Если нет парохода, можно попытаться переплыть на этой джонке: на высоком берегу нам нечего было бояться дождя и бешеной реки.

Ван-Фанг отрицательно покачал головой.

— Джонку перевернет. Два человека не могут справиться с черной рекой.

— Но что же нам делать?

Острые плечи китайца, к которым прилип бумажный халат, чуть заметно поднялись.

— Ничего не делать.

— Ну, а если Амур поднимется еще выше? Ему остается вырасти на пол-аршина, чтобы проглотить нас всех, и живых и мертвых.

— Да. Остается немного. Шибкая вода.

Мне очень не нравилась покорность Ван-Фанга.

Он способен был спокойно дожидаться, пока косматая вода хлынет на клочок берега и закружит его самого и его ящики. Непонятно было, как этот маленький древний человек мог прожить с своей тупой покорностью, десятки лет скитаясь по безвестной тайге, полной опасностей, разыскивая свой мертвый груз от берегов Тихого океана до Байкала.

Угадывая то, что я подумал, Ван-Фанг поднял на меня свои маленькие глаза и сказал:

— Человек умирает, когда не хочет жить. Кто хочет жить, тот не умрет.

— Вот как! И думаю, что Амур совсем не будет справляться с тем, хотим мы жить или нет. Он проглотит нас, как ветку.

— Дождь, Амур, туманы, все это большой сон, — ответил китаец. — Есть два сна: один настоящий, другой как вода. Ты боишься потому, что тебя обманули видения. Я не боюсь и они не боятся, — Ван-Фанг указал на ящики.

— Ну, им-то нечего бояться! Не попробовать ли нам спуститься на джонке ниже? Может быть, найдем какой-нибудь бугор, куда не достает вода.

— Когда придет время, — ответил Ван-Фанг все с тем же раздражавшим меня спокойствием.

Быстро сгущались лиловые сумерки. Не было уже видно середины реки, где плыли горбатые драконы с иззубренными спинами.

Черные скрутившиеся змеи под берегом поднялись еще выше и, сидя на грязной земле, я видел их извивающиеся тела; слушал, как тихо и ласково сосет вода желтую обвалившуюся глину. Но страха смерти не было. Казалось невозможным и нелепым, чтобы через час или два я был таким же неподвижным трупом, как те шестнадцать китайцев в ящиках.

Мокрая одежда прилипла к телу, ноги давили тяжелые ботинки в комьях грязи. Я сидел под мокрыми кустарниками и думал, что, может быть, Ван-Фанг и прав.

Все это мне снится. Потом придет другой сон и в том сне я буду жить в Китае, Индии или где-нибудь еще, и смутно, как дождь, нашептывающий о шуме моря, вспоминать полузабытые берега, Амур, тайгу, далекую Россию, родную степь, где летом в сумерки в прогретой за день пшенице кричат перепела, по пыльным дорогам идут косари в белых рубахах, где в камышах горланит страстный хор лягушек, густой стеной стоят подсолнечники. Они весь день повертывали свои желтые лица вслед солнцу и теперь смотрят на запад; теснятся несметной толпой, как народ, заблудившийся в пустыне.