Андрей Шляхов - Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

• Название: Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза
• Автор: Андрей Шляхов
• Жанр: Прочее
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-101404-9

Татьяна Ивановна Пельтцер… Главная бабушка Советского Союза.

Слава пришла к ней поздно, на пороге пятидесятилетия. Но ведь лучше поздно, чем никогда, верно? Помимо актерского таланта Татьяна Пельтцер обладала большой житейской мудростью. Она сумела сделать невероятное – не спасовала перед безжалостным временем, а обратила свой возраст себе на пользу. Это мало кому удается.

Судьба великой актрисы очень интересна. Начав актерскую карьеру в детском возрасте, еще до революции, Татьяна Пельтцер дважды пыталась порвать со сценой, но оба раза возвращалась, потому что театр был ее жизнью. Будучи подлинно театральной актрисой, она прославилась не на сцене, а на экране. Мало кто из актеров может похвастаться таким количеством ролей и далеко не каждого актера помнят спустя десятилетия после его ухода.

А знаете ли вы, что Татьяна Пельтцер могла бы стать советской разведчицей? И возможно не она бы тогда играла в кино, а про нее саму снимали бы фильмы.

В жизни Татьяны Пельцер, особенно в первое половине ее, было много белых пятен. Андрей Шляхов более трех лет собирал материал для книги о своей любимой актрисе для того, чтобы написать столь подробную биографию, со страниц которой на нас смотрит живая Татьяна Ивановна.

---

Отношения с Кенеманом были хорошими, оба семейства даже породнились – младший брат Эдуарда Кенемана Виктор женился на родной сестре Наполеона Елене, но тем не менее положение младшего компаньона (Кенеману принадлежало две трети дела) небольшой фабрики не устраивало Наполеона. В 1845 году он переехал в Санкт-Петербург, где на паях с председателем столичного Биржевого комитета промышленником и банкиром бароном Александром фон Штиглицем купил обанкротившуюся суконную фабрику близ Нарвы. Возродившись из праха, Нарвская суконная мануфактура очень скоро стала одним из столпов тонкосуконного производства Российской империи. Продолжительное время офицерские мундиры в российской армии шились только из нарвского сукна. Наполеон Пельтцер достиг всего, о чем мечтал. Разбогател, добился уважения в обществе, стал отцом большого семейства. Умер он в 1900 году, за четыре года до Танечкиного появления на свет, поэтому девочка знала прадеда по портрету и по рассказам отца, Иоганна Робертовича Пельтцера, которого все знали как Ивана Романовича.

Отец-актер рассказывал о великом предке очень выразительно, причем всякий раз, импровизируя, менял какие-нибудь детали, чтобы дочери интереснее было слушать. Неизменными оставались лишь сто талеров и тот факт, что в Россию юный Наполеон шел пешком, зарабатывая на пропитание чем придется, чтобы не тратить денег зря. Всякая немецкая легенда об уважаемом предке непременно содержит штрих, характеризующий его бережливость.

– Неужели пешком?! – ахала Танечка.

– Пешком, пешком, – кивал отец. – С котомкой за плечами и деньгами, зашитыми в пояс…

Иногда деньги хранились в кошеле за пазухой, иногда были спрятаны среди вещей. Разбойники не раз пытались ограбить Наполеона, но он всякий раз от них отбивался, потому что был богатырь и храбрец. О дорожных приключениях слушать было интереснее всего, потому что в России уже начиналось скучное – работал, женился, купил одну фабрику, затем другую и так потихоньку разбогател.

– А когда мы разбогатеем, папа? – наивно интересовалась Танечка.

Разбогатеть очень хотелось, чтобы ездить в красивых каретах, одеваться как принцесса, три раза в день – на завтрак, в обед и вечером есть сладкое. Танечка любила все сладкое, но больше всего – шоколадную пастилу по восемьдесят копеек за фунт. Мама покупала полфунта и растягивала больше чем на неделю, а у принцесс, как представлялось Танечке, в спальне стояли в ряд сундуки со сладостями – черпай горстью да ешь сколько влезет.

– Я не ищу богатства, дочь моя! – восклицал отец, становясь в возвышенную позу. – Я служу Мельпомене, а Мельпомена, да будет тебе известно, награждает славой, а не златом!

Славы Танечке тоже хотелось. Чтобы все вокруг узнавали, улыбались, аплодировали. Чтобы портреты в газетах печатали. Она уже была готова согласиться с отцом насчет того, что слава лучше богатства, но вмешивалась мать.

– Что мне с той славы?! – трагическим шепотом вопрошала она, потому что не любила громких перебранок, которые были хорошо слышны соседям. – В горшок славу не положишь и шубы из нее не сошьешь!

Мать была женщиной глубоко практичной, настолько глубоко, что все, что нельзя было положить в горшок или на счет в банке, считала пустяками. Служение Мельпомене она воспринимала как разновидность гешефта, сделки. Актеры развлекают бездельников, бездельники им за это платят. По мере взросления Таня все больше и больше удивлялась тому, что могло свести вместе столь разных людей, как ее мать с отцом? Приписывала это волшебной силе любви и млела – вот оно как! Правду узнала случайно, по обрывкам фраз в ходе одной ожесточенной перепалки между родителями. Отец обвинил мать в том, что она сбежала с ним только потому, что ей невмоготу было сидеть в родительском доме под присмотром деспотичной матери. Мать, которая никогда не лезла за словом в карман, тут же ответила, что отец женился на ней только для того, чтобы получить бесплатную прислугу. Надоело бегать по кухмистерским и ходить с непришитыми пуговицами, захотелось домашних обедов и домашнего уюта. По длинной паузе, которая возникла после этих слов, Таня догадалась, что родители ударили друг дружку по больным местам, а, стало быть, все сказанное правда. Сильно расстроилась, ночью плакала в подушку, утром получила за это взбучку от матери, потому что отсыревшую подушку пришлось выносить сушить во двор. А как не плакать, если вдруг обнаруживается, что между самыми близкими ей людьми нет любви, а всего лишь голый расчет? Неужели любовь бывает только в пьесах? Или просто родителям не повезло?

Повестей и романов Таня почти не читала – неинтересно. Пьесы можно разыгрывать в уме. Прочла – и словно на спектакле побывала. А можно и в лицах разыграть, перед зеркалом. Таня последовательно разыгрывала все роли и чувствовала в себе не только призвание, но и великий талант. А как же иначе? Ведь ей так легко даются все роли – и женские, и мужские, вне зависимости от возраста.

Если отец заставал дочь у зеркала с раскрытым томиком в левой руке, то сразу же включался в игру и начинал вести мужские роли. Ему, бывалому Актеру Актерычу, достаточно было бросить один взгляд на страницу, которую дочь придерживала пальцем, чтобы продолжать по памяти. Памятью отец обладал невероятной. Если же Таню заставала мать, то вздыхала:

– Азохн вэй! Опять ты за свое! Как хорошо, что твой дед этого не видит!

После этого спектакль приходилось прекращать, потому что мамино горестное «азохн вэй» лишало Таню вдохновения, а упоминание о покойном деде с материнской стороны сильно обижало. Что значит: «как хорошо, что дед этого не видит»? Разве она делает что-то плохое, чего следует стыдиться?

Мать, Эсфирь Боруховна Ройзен, женщина необычайной красоты, происходила из почтенного рода бердичевских Ройзенов. Истории Ройзенов, полной стремительных взлетов и столь же стремительных падений, внезапных обогащений и столь же внезапных разорений, могло бы позавидовать любое монаршее семейство. А сколько было интриг внутри самого клана! Если бы Стендаль был знаком с кем-то из Ройзенов, то вместо итальянских хроник написал бы бердичевские. Всякий раз, когда мать начинала рассказывать о раздорах между многочисленными родственниками, Таня удивлялась – это же готовый сюжет для пьесы, трагической или комической. Почему мама не пишет пьес? Ведь пьесы писать очень выгодно, папа говорил, что драматурги много зарабатывают. Взять хотя бы Чехова…

– Еще чего не хватало! – фыркала мать. – Пьесы! Тогда твой дед, да будет благословенна его память, наверняка перевернется в могиле. Мало ему зятя-актера, так будет еще дочь-писака!

Дедушке Боруху, да будет благословенна его память, как настоящему Ройзену в молодые годы неслыханно повезло. Его отец не раз ссужал деньгами старшего полицмейстера Киева полковника Федора Ивенсена, впоследствии дослужившемся до генерал-майора. Ивенсен, умело извлекавший из всего свою выгоду, не бедствовал, но время от времени у него образовывалась нужда в срочном займе для приобретения очередного дома. Скупка недвижимости была страстью Ивенсена. Под конец службы он прибрал к рукам целый квартал в центре Киева, на Печерске. Далеко не каждый купец способен одолжить денег полицмейстеру, ведь с такого должника в случае чего получить причитающееся может быть трудно. Вместо денег с процентами можно нарваться на неприятности. Но Ройзены люди рисковые, потому что только рискованные дела дают хорошую прибыль. Когда в 1862 году в Киеве была введена должность казенного раввина[3], Борух Ройзен получил ее благодаря помощи Ивенсена, которому за это его отец списал часть долга. Можно ли жалеть денег, когда речь идет о будущем сына? Да еще и о таком будущем! Казенный раввин Киевской губернии – это же фигура![4] По совету Ивенсена Борух согласился исполнять свою должность безвозмездно, чем окончательно покорил рачительного киевского губернатора генерал-лейтенанта Павла Ивановича Гессе.

Гессе назначил Боруха Ройзена казенным раввином своей властью, без такой пустой формальности, как общинные выборы. Сослался на то, что в Киеве нет достаточного количества евреев для производства полноценных выборов раввина, и назначил. Губернатору и не такое дозволялось.

Подлые киевские евреи не захотели, чтобы над ними стоял светоч разума из Бердичева. Мать всегда говорила, что подлее киевских евреев нет на белом свете народа, потому что Киев притягивает к себе только мошенников и воров, такой уж это город. Они начали писать губернатору и старшему полицмейстеру письма, в которых всячески поносили бедного Боруха. И не знает его никто, и уважением в общине он не пользуется, и в ешиве[5] он не учился, и дела своего не знает… Когда община против своего казенного раввина, то тут и губернатор бессилен. Борух Ройзен пробыл на своей высокой должности всего три месяца. Его сменил другой еврей, которого мать никогда не называла по имени, а только «волынским шайгецом»[6].