Андрей Шляхов - Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

• Название: Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза
• Автор: Андрей Шляхов
• Жанр: Прочее
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-101404-9

Татьяна Ивановна Пельтцер… Главная бабушка Советского Союза.

Слава пришла к ней поздно, на пороге пятидесятилетия. Но ведь лучше поздно, чем никогда, верно? Помимо актерского таланта Татьяна Пельтцер обладала большой житейской мудростью. Она сумела сделать невероятное – не спасовала перед безжалостным временем, а обратила свой возраст себе на пользу. Это мало кому удается.

Судьба великой актрисы очень интересна. Начав актерскую карьеру в детском возрасте, еще до революции, Татьяна Пельтцер дважды пыталась порвать со сценой, но оба раза возвращалась, потому что театр был ее жизнью. Будучи подлинно театральной актрисой, она прославилась не на сцене, а на экране. Мало кто из актеров может похвастаться таким количеством ролей и далеко не каждого актера помнят спустя десятилетия после его ухода.

А знаете ли вы, что Татьяна Пельтцер могла бы стать советской разведчицей? И возможно не она бы тогда играла в кино, а про нее саму снимали бы фильмы.

В жизни Татьяны Пельцер, особенно в первое половине ее, было много белых пятен. Андрей Шляхов более трех лет собирал материал для книги о своей любимой актрисе для того, чтобы написать столь подробную биографию, со страниц которой на нас смотрит живая Татьяна Ивановна.

---

Мать обычно не афишировала своего еврейского происхождения. Для того чтобы обвенчаться с отцом, она крестилась и из Эсфири Боруховны стала Евгенией Сергеевной, но в кругу тех, кто знал ее как Фиру, по поводу и без упоминала о том, что ее отец был губернским казенным раввином. Знай, мол, наших. В устах крестившейся еврейки такое заявление звучало по меньшей мере странно. Таня искренне недоумевала – ну чем тут можно гордиться? Сидеть в конторе, разбирать какие-то скучные дела, писать унылые бумаги… Разве в этом счастье? Другое дело – театр! Стоит только зайти внутрь, как сердце сразу же замирает в сладостном предвкушении чуда. А когда поднимался занавес, Таня забывала обо все на свете. Обо всем, кроме того, что происходило на сцене. Отца на сцене она никогда не узнавала. То есть знала, конечно, что отец играет Горацио или, скажем, Молчалина, как написано на афишах. Но видела перед собой не отца, а его героя. Иван Романович великолепно умел перевоплощаться.

Таня много думала о том, что все люди живут одну свою жизнь и только актерам дано счастье проживать великое множество самых разных жизней. Разве есть на свете счастье выше этого? Актерская жизнь невероятно яркая, невероятно насыщенная. Сцена – это волшебный мир. Ничего не надо – ни богатства, ни славы, только бы иметь возможность выходить на сцену и играть, играть, играть, жить этими интереснейшими жизнями, описанными в пьесах… Ничего не надо! Хотя когда аплодируют, это очень приятно. Слыша аплодисменты, актеры волшебным образом начинают светиться изнутри. Театр полон волшебства…

– Ты будешь актрисой, доченька! – обнадеживал отец, гладя Таню по голове. – У тебя есть талант, искра Божья. Уж я-то в этом разбираюсь и говорю не как отец, а как актер. Помяни мое слово – тебя еще на руках носить будут! Как Сару Бернар![7]

«Как Сару Бернар!» – млела Таня. Поверить в такое было совершенно невозможно – ну где божественная Сара и где она, глупая смешная девчонка! – но слушать отца было очень приятно.

– На руках! На руках! – передразнивала мать. – Если кто и должен носить женщину на руках, так это ее собственный муж! А не посторонние мужчины! Некоторым выпадает такое счастье! – здесь всегда следовал укоризненный взгляд, мельком брошенный на отца. – Так что выкинь из головы все эти глупости и готовься к тому, чтобы сделать хорошую партию. Красотой тебя Бог не обидел и всем остальным, кроме ума, тоже. Была бы умная, не слушала бы отцовские бредни!

Иногда мать говорила – «красотой тебя Бог не обидел», а иногда – «я родила тебя красивой». Второе выражение Тане казалось обидным – мол, родила-то я тебя красивой, а выросло не поймешь что.

Красавицей она не была, что да, то да. С актрисой Марией Домашевой или балериной Лидией Кякшт не сравнить. Но обаятельной себя считала не без оснований. А вот у матери обаяние не котировалось, только правильность черт. Наверное, с этого «я родила тебя красивой» и началось отчуждение между матерью и дочерью, отчуждение, которое спустя много лет приведет к тому, что они практически перестанут общаться. Это очень грустная история, подробности которой Татьяна Пельтцер унесла с собой в могилу. Мы можем лишь догадываться о деталях по тем редким и отрывочным сведениям, о которых она иногда проговаривалась подругам…

– Это не бредни! – вступалась за отца Таня. – Ты, мама, ничего не понимаешь в искусстве!

– Зато я понимаю толк в жизни! – парировала мать. – Могу из одной курицы приготовить три блюда, так, чтобы всем нам хватило на два дня! Это благодаря мне вы с Сашей не ходите голодными и оборванными. Посмотришь – и сразу видно детей из приличной семьи. Жизнь, милая моя, это совсем не театр!

Вот в этом Таня была с матерью полностью согласна. Жизнь – это совсем не театр. Театр стократ лучше. Сделать хорошую партию?! Зачем? Чтобы жить так, как мать с отцом? Нет-нет! Если уж с кем и обручаться, так это с театром! Театр – это самая лучшая партия на свете! Лучше и быть не может! Тане хотелось всю свою жизнь провести на сцене и умереть тоже на ней. Во время спектакля. По ходу действия. Лучше всего – в роли Ларисы из «Бесприданницы». Сказать всем: «Вы все хорошие люди… я вас всех… всех люблю», послать воздушный поцелуй и закрыть глаза навсегда. Зрители станут аплодировать, думая, что она играет, а она уснет навсегда. Маленькой Тане столько раз приходилось «умирать» в разыгрываемых перед зеркалом пьесах, что о смерти она думала без страха. Точнее, смерть была для нее простым театральным действием, вроде смеха или плача, не более того.

– Ты будешь второй Сарой Бернар! – убеждал отец. – Нет, что я говорю?! Ты будешь Татьяной Пельтцер, блистательной и неповторимой! Тебе будет аплодировать вся Россия! Ты прославишь наш род еще сильнее, нежели это сделал твой прадед!

Отцовские слова оказались пророческими. Во всем. Татьяна стала блистательной и неповторимой Татьяной Пельтцер. Ей аплодировал весь Советский Союз. И Наполеона Пельтцера сейчас помнят лишь благодаря его знаменитой правнучке.

Мельпомена награждает своих служителей не только славой, но и бессмертием.

Если они, конечно, этого заслуживают.

Глава вторая Блистательный провал

– Вошел раб!

Никто не входит.

– Господа, кто же раб? Духовской, поглядите, кто раб?

Духовской поспешно роется в каких-то листках.

Раба не оказывается.

– Вымарать, что там! – лениво советует Боев…

Но Марк Великолепный (Лара-Ларский) вдруг обижается:

– Нет, уж пожалуйста… Тут у меня эффектный выход… Я эту сцену без раба не играю.

Самойленко мечется глазами по сцене и натыкается на меня.

– Да вот… позвольте… позвольте… Васильев, вы в этом акте заняты?

Я смотрю в тетрадку:

– Да. В самом конце…

– Так вот вам еще одна роль – раба Вероники. Читайте по книге. – Он хлопает в ладоши. – Господа, прошу потише! Раб входит… «Благородная госпожа…» Громче, громче, вас в первом ряду не слышно… Так вот вам еще одна роль – раба Вероники. Читайте по книге. – Он хлопает в ладоши. – Господа, прошу потише! Раб входит… «Благородная госпожа…» Громче, громче, вас в первом ряду не слышно…

Через несколько минут не могут сыскать раба для божественной Мерции (у Сенкевича она – Лигия), и эту роль затыкают мною. Потом не хватает какого-то домоправителя. Опять я. Таким образом к концу репетиции у меня, не считая центуриона, было еще пять добавочных ролей.

А.И. Куприн, «Как я был актером»

Исторический роман польского писателя Генриха Сенкевича «Quo vadis» (в русском переводе – «Камо грядеши») был невероятно модным в конце XIX – начале XX века. По мотивам романа было написано несколько пьес. О постановке одной из них рассказывается у Куприна в автобиографической повести «Как я был актером». «Ставили пьесу «Новый мир», какую-то нелепую балаганную переделку из романа Сенкевича «Quo vadis», – писал Куприн…

У Николая Николаевича Синельникова, которого заслуженно называли лучшим антрепренером Российской империи, актеры играли на совесть. Синельников считался лучшим из лучших в первую очередь благодаря тому, что деньги не затмевали ему искусства. Искусство для Николая Николаевича всегда стояло на первом месте. Он славился своей строгостью и привычкой досрочно разрывать контракты. Разрывал не из самодурства, а обоснованно, если видел, что актер играет плохо или же просто не вписывается в труппу. Имя Синельникова было гарантией хорошего заработка, платил он исправно, поэтому от желающих играть в его труппах не было отбоя. Туда попадали лишь избранные. Приглашение в антрепризу Синельникова было своеобразным признанием актерского таланта, знаком качества. Синельникову было неважно, где играть – в московском театре Корша или в уездном Ельце. Его спектакли, вне зависимости от места нахождения, были качественными, лишенными малейшей халтуры.

«Николай Николаевич приветливо меня встретил, и уже с первых репетиций я почувствовала, что служу в прекрасной труппе с чудным режиссером – режиссером и учителем, – вспоминала актриса Мария Блюменталь-Тамарина, о которой пойдет речь в одной из следующих глав. – Несмотря на то, что я уже служила в Москве у Лентовского в театре «Скоморох», в Тифлисе, Владимире, я была еще неопытна и дарование мое, так сказать, не было отшлифовано. Николай Николаевич давал мне такие ценные указания в ролях, что я с каждой репетицией чувствовала, как моя поступь на сцене становится все тверже и тверже. Пять лет подряд я прослужила у Николая Николаевича в Ростове-на-Дону, а затем, когда Николай Николаевич вступил в театр Корша в Москве, он и нас, нескольких актеров – его учеников, беззаветно ему преданных, устроил туда же. Его громадная любовь к искусству, его влюбленность в сцену, нас, актеров – и молодых и старых, – зажигала и двигала на работу. Кроме режиссуры, Николай Николаевич и актер был прекрасный, создавший много незабываемых художественных образов»[8].