Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

«Бессмыслицу мы умножаем на числа,

Мыслишки роились, плодились — не счесть их».

Это из Г. Табидзе. И у меня вот сейчас так.

19 марта 1984 г.

Еще раз смазал нас Громыко, даже не вспомнив о том, что план на период президентской кампании в США надо представлять с учетом мероприятий и Международного отдела ЦК.

Мы с Загладиным принимали Гэлбрайта. Впечатляющий, умнейший старик высокой породы. Но держался осторожно и предельно деликатно. Напомнил о правиле Черчилля: «не критиковать свое правительство, находясь за границей, и не уставать разоблачать его, будучи дома».

21 марта 1984 г.

Сегодня сочиняли ответ Черненко Социнтерну по ракетным советско-американским делам. Мы свое, МИД — свое. Пересылали дважды «в рабочем порядке» друг другу. Старались подмазаться, чтоб Громыко нас не смазал в очередной раз. А Б. Н.'а интересовало только одно, чтоб он успел поставить подпись (завтра уезжает в отпуск), предложил даже подписаться на чистом листе, чтоб потом «как-нибудь приладили». Важно, чтоб в представлении текста наверх было видно его участие!

Игрушечки вокруг политики.

22 марта 1984 г.

Б. Н. уехал в Крым в отпуск. Хотел это сделать после Пленума, но Черненко его отпустил сейчас, ненароком дав понять, что при подготовке Пленума и Сессии Верховного Совета обойдутся и без него.

Загладин завтра уедет в Австрию и таким образом весь ворох антиамериканских планов на период президентской кампании представлять в ЦК надо будет мне.

Вечер. Читаю книгу Фроссара о Папе Войтыле. Статья в «Литературке» о всех современных английских писателях. Надо заметить и потом попробовать достать кое-что. Жалуется, что многие — а пишет «ЛГ» только о значительных — переступают границу порнографии. Смешно! «Там» — это реальность, без которой не может быть и реализма в искусстве.

Надо бы возобновить тарлевскую манеру читать по паре страниц Герцена каждый день.

25 марта 1984 г.

В пятницу, как я остался и за Пономарева, и за Загладина, привелось побывать на первом заседании Комиссии Политбюро по пропаганде и контрпропаганде на заграницу. Во главе поставлен Громыко. Беспрецедентный в истории КПСС случай, когда министр, а не Секретарь ЦК возглавляет Комиссию ЦК!

Из трех с лишним часов около двух с половиной говорил он сам. Оказывается, он любит поговорить! Мои опасения, что он опасный для страны человек, подтвердились. Речь шла о том, как изображать вопросы ядерного разоружения на переговорах. Смысл его многочисленных заходов и намеков — жесткая конфронтация, ни на йоту от взятой формулы: никаких переговоров, пока не уберете ракеты из Европы. Это означает, что либо вообще не будет переговоров и гонка будет разматываться с нарастающей силой в ущерб всем нашим социально-политическим надеждам на совершенствование социалистического общества, либо, как уже случалось при Громыко, пойдем на попятную, только в худших для себя условиях (скажем, когда будет не 20–40 ракет размещено, а все 600).

Для нас же, Международного отдела, полный тупик. Потому, что нам даже запрещено «разговаривать» с общественными, антиракетными силами, «дискутировать» с кем бы то ни было по поводу их идей. Ибо какая может быть дискуссия, если сидишь и повторяешь вышеупомянутую формулу. Значит, на нашем «участке» в этих движениях надо поставить крест и они будут развиваться теперь главным образом в антисоветском направлении: так как именно мы в глазах массы блокируем переговоры и ничьи соображения не хотим даже выслушивать.

Намекал Громыко на разных наших многочисленных комментаторов, которые «позволяют» и создают впечатления, что в Москве «есть и другие точки зрения», что «мы не уверены до конца (кое-кто во всяком случае) в правильности своей политики» и т. д.

Сделал Громыко почти открытый втык Пономареву: мол, встреча Черненко с Фогелем прошла правильно. А вот делегация, которая «потом выслушивала его идеи насчет того, чтобы заморозить ядерные средства по состоянию на сегодняшний день (т. е. при наличии уже поставленных ракет) и возобновить переговоры, не дала надлежащего ответа. Нахальство этого заявления тем больше, что оно было произнесено на другой день после того, как ПБ одобрило «деятельность делегации во главе с Пономаревым».

Проезжался он и вообще против «таких отношений» с социал-демократами, «называли, мол, их товарищами», «братание устроили», «даем сбить себя с толку», «строим иллюзии». А Фогель, мол, прямо заявил Черненко, что «они, социал-демократы, принадлежат к другой социальной системе», т. е. к какой? — к капиталистической!

Вот так-то! И все наши потуги смазаны. «Класс против класса». И один аргумент в политике — ракеты! В дипломатии тоже. И всякое такое «вмешательство» в эту линию подлежит запрету.

Словом, концепция ненужности Международного отдела, как и комдвижения, и всяких общественных движений «нового типа» просматривалась довольно отчетливо.

Звонил Б. Н. Я ему рассказал все это. Расстроился. Грозился обратиться к Черненко. Но. не сделает он этого, потому что знает, что не будет поддержан, а только вызовет еще большие подозрения, что хочет проводить какую-то «свою» политику.

Вчера, в субботу, пришлось ехать на работу. Лигачев просил помочь в сооружении международного куска речи Тихонова, которую он произнесет после переизбрания премьером на Сессии Верховного Совета.

(Еще о комиссии Громыко. Первым в дискуссии вылез Афанасьев, академик и редактор «Правды». И еще раз я убедился, что он легковесный, политический вертопрах себе во вред, да просто не умный человек).

Вечером был на Бродском, в Академии художеств. Много народу. 77-летняя дочка ходит по залам, всячески стараясь привлечь к себе внимание. Обогатился. И неожиданно было. Хотя Бродский известен с детства — и ленинианой и несколькими картинами в Третьяковке и по иллюстрациям, но цельное представление о нем — портретисте, и особенно пейзажисте получилось впервые. Времена года, воздух, пространство передает — не помню кто с таким мастерством и так захватывающе. А портреты — и частные, и политические — Фрунзе, Буденный, Ворошилов, и коминтерновцы вызывают смерч ассоциаций и раздумий.

Читаю Залыгина «После бури». Замысел не без умысла. Но по обилию и остроте политических и идеологических сомнительностей (а эпоха изображаемая та же) «Доктор Живаго» выглядит инкубаторным цыпленком. Пастернака мы сгноили за «Живаго», а Залыгина превозносим — и за мастерство, и за глубину проникновения, и за масштабность.

4 апреля 1984 г.

Утром, заглянув в письменный стол, наткнулся на школьные тетрадочки образца 1930 года — мои дневники 1938–1940 годов — время довоенного пребывания в университете. Почитал, ощущение ошеломляющее — какая-то другая жизнь, совсем в другую эпоху. И, однако, это моя жизнь, моя предыстория, из которой я вышел в войну и в настоящее (с очень большими пустыми и бессмысленными промежутками, отнявшими годы). Кстати, некоторые события 1939 года, связанные со школьными друзьями, происходили вот здесь рядом с моим домом, в котором я сейчас живу.

Читал очередной «Paris Match», — статья о Черненко, которая начинается цитатой из Бисмарка. Он, мол, назвал Наполеона III «неизвестным ничтожеством». И далее — в таком же духе. «Голоса», конечно, подкидывают не только вот такие «цитаточки», они создают (или поддерживают) атмосферу вокруг него.

Во-первых, мол, временно (тоже больной как и предшественник). Во-вторых, серо и буднично. В-третьих, энтузиазма не вызвал, а подозрения насчет некоторого послабления «бывшим» при Брежневе породил.

8 апреля 1984 г.

Б. Н. вернул с Юга раздел Программы о капитализме. Позвонил: мол, много работал «сам». Сделал как надо для Программы. Посмотрел я: соединил яковлевский и мой варианты, впихнул много из старой Программы. Вновь, таким образом, получился ералаш.

Симбиоз невежества и чиновничьего желания угодить — угадать, чтоб понравилось новому начальству. Теория ему «до фени», как и соответствие реальностям.

Попросил также меня почитать «отчет», который он от имени рабочей группы будет читать на Программной комиссии (о ходе и состоянии дел). Впрочем, он уже послал его Черненко. Совершенно неделовой текст (подготовлен Пышковым): пропагандистская речь, которая всякому современному человеку было бы просто стыдно зачитывать перед «коллегами» на Политбюро. Будто — это для трибуны перед агитаторами райкомовского ранга. Оказывается, никаких проблем не было в ходе работы рабочей группы, и вообще нет проблем при подготовке Программы, по которой следовало бы посоветоваться с членами Политбюро, спросить их мнения, куда вести дело.

Нет и главного в Программе — цели. В 1961 году Никита сформулировал нереалистические цели. Но они прозвучали вдохновляюще. И, может быть, даже можно было, если не достичь, то продвинуться к ним, если бы правильно начать движение. Может быть, тогда и Октябрьский Пленум 1964 года не понадобился. Но это — особый вопрос. Теперь же «дуем на воду». И вообще — никакой цели в Программе нет, одни средства: «поднять», «повысить», «усовершенствовать», «укрепить» и т. д. Т. е. то, что люди ежедневно читают в газетах.