Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

Корейский самолет…

Дело Абушара.

Убийство Индиры Ганди.

Убийство польского кзендза.

Смерть Андропова.

Ну, и т. п.

Непомерная власть средств массовой информации, которая вовлекает в мировую политику миллионы и сотни миллионов людей (о чем мечтал Ленин), превращает эту мировую политику в сцепление случайностей, грозящих взорвать человечество.

1 ноября 1984 г.

Обсудил с Тимофеевым и Ко идеи и концепцию межпартийной конференции — «Рабочий класс 80-х годов и коммунисты». Обсудил с ним же, что надо еще сделать по VIII тому после заседания главной редакции.

Пономарева посылают в Бухарест: Чаушеску захотел обсудить с одним из секретарей ЦК КПСС актуальные международные проблемы и состояние коммунистического движения.

Значит, праздники (или наполовину) у нас горят: надо готовить «позиции» — 11-го он улетает.

Б. Н. заторопил с запиской об МКД, должно быть, хочет ее протолкнуть, пока Горбачев в отпуске.

Дело Амбарцумова закончится рутинными обсуждениями: на специальное заседание редколлегии «Вопросов истории» посылают академика Тихвинского, чтоб провел «воспитательное обсуждение». Федосеев спросил у Богомолова — директора института, где работает Амбарцумов, собирается ли он реагировать на статью Бугаева? Тот ответил: да, мы обсудим в секторе или на собрании, но и выскажем свое мнение о статье Бугаева, а не только о статье Амбарцумова. Я звонил сегодня Богомолову по делу, а потом спрашиваю: «Олег, я надеюсь, ты не позволишь, чтобы Женьку уволили или как-то прижали»… Он: «Еще бы! Я слышал, как ты вступился за него. Спасибо тебе. А, между прочим, я слышал из уст самого Зимянина, что не должно быть никаких «административных выводов», а потом и Медведев мне это подтвердил».

В лифте сегодня встретил Сенкевича (референт по Польше из соседнего отдела). Спрашиваю: «Ну, как поляки отреагировали на Бугаева?» Он: «Да, что вы! До этого ли им. У них сейчас забот с Пжелюшко (убитый ксендз) хватает. А потом они — солидные люди. Будут они из-за какой-то статьи цапаться на политическом уровне. Это у нас есть до сих пор людишки, которых хлебом не корми — дай такую наживу. Вздор все это, выведенного яйца не стоит».

Итак, получается, что из всего этого дела один я для себя сделал оргвыводы. Но я не жалею. Кто-то должен же поступать и по правилам порядочности. Может быть, этот мой поступок у кого-то и отложится, может кому-то из шкурников и прохвостов он попортит репутацию, в том числе и Трухановскому, — хотя по соображениям презрительной снисходительности я его понимаю.

2 ноября 1984 г.

Вернулась Светлана Сталина. Помнится ее последнее интервью «Гардиан» весной этого года. Ностальгическое. Много всяких чувств вызвало это сообщение, хотя о том, что ей разрешили вернуться (по записке в ПБ Громыко и Чебрикова), я знал два месяца назад.

Вспомнил, в частности, как я в 1948 году был у нее оппонентом по дипломной работе на истфаке. Смех! Помню, как «хорохорился» и всякие там «критические» замечания излагал. На меня шикали.

9 ноября 1984 г.

Последний день праздников. Ермонский, наш консультант, сообщил мне («не для распространения»), что его вновь направляют «на дачу» писать. биографию Черненко.

Словом, мы имеем повторение брежневского варианта, только в ускоренном темпе: у этого мало времени.

5-го и 6-го была служба. Ничего интересного, кроме того, что Б. Н. мной однажды поинтересовался: «Когда же выйдет его статья в «Коммунисте»., ведь нужно до выборов (в США)» Боже мой!

Забегал ко мне Загладин. Рассказывал о Японии, где он пробыл две недели с парламентской делегацией Кунаева, — XXI, может быть XXII век. Страшно и горько все это слушать.

На Красную площадь не пошел. Боролись два чувства: старого боевого коня, который каждый раз слышит в этом празднике зов юности, чего-то высокого, значительного, когда немыслимо сидеть дома, а надо «общаться с массами» и — отвращения к тому, во что этот праздник превращен теперь (впрочем, давно уже), а также нежеланием идти в отсек для ЦК рядом с Мавзолеем и общаться с себе подобными по рангу, но совершенно чуждыми по

духу.

Не пошел. А пробежался по пустынному Садовому кольцу, потом пошел пешком в Кремль, на прием. Мелькания: объятия с Урбани… Для меня — пожизненное приглашение в Люксембург, очень уж я им подошел, когда был у них на съезде. И свои: Брутенц с женой, одетые по-восточному (он только что из Ливана и Сирии), его объятия с Поплавским (первый зам. управляющего делами ЦК). Стало ясно, почему он пользуется «благами», которые недоступны, например, для меня, хотя я и «кандидат в члены ЦК», а он — нет. Загладин и Арбатов с женами; Замятин, Яковлев (бывший посол в Канаде). Между прочим, он мне сообщил то же, что я услышал накануне в парикмахерской от Вольского. Я уже уходил, он только уселся. Прощаюсь с ним, а он — весельчак, говорит: «Посмотрите на этого человека, — уперся мне в грудь пальцем. — Это, кажется, единственный в аппарате ЦК зам., который не подал в академию» (в декабре туда очередные выборы и опять всех обуял психоз скачек с препятствиями, где теряются все нормы порядочности, морали, чести, достоинства, в том числе и у многих из аппарата). Не думаю, что это случайно, скорее — из одного источника.

11 ноября 1984 г.

Вчера второй раз приходил Брутенц. Польстил мне — какой я был элегантный на приеме в Кремле и что ко мне «тянутся», якобы, люди: то один подойдет, то другой, сам же я ни к кому не шел. А явился он, чтоб, взяв справочник АН СССР, выбрать академиков и член-коров, отметить их галочками — и я должен им позвонить, чтоб они за него голосовали на декабрьских выборах в Академии наук.

Сегодня с этим же примчался ко мне Толька Куценков. Этот, в отличие от Брутенца, который с надрывом и сверх серьезно, в своем цинично-веселом стиле: мол, все играют в эту грязненькую игру, почему бы и мне не поиграть — такова жизнь!

И я подыграл: с серьезным видом обсуждал и с тем и другим, кому лучше звонить и с какими шансами. Хотя противно, отвратительно. Зачем меня-то втягивать? — «единственного из замов, как свидетельствовали Вольский и Яковлев, который не подал на выборы в академики»!

Но обижать не хотелось. Не хватило характера отказаться, что означало бы сказать прямо в лицо, что я их презираю.

Прочел сегодня в «Правде»: Боголюбову, зав. Общим отделом дали Героя социалистического труда в связи с 75-летием. Членам Политбюро за эту дату дают орден «Октябрьской революции», в том числе Пономареву, Устинову, а жополизу-чиновнику, который бумажки подносит, — Героя. Потому, что он это делал при Брежневе, когда был замом у Черненко, бывшем в то время в этой должности. Потому, что он и при Черненко — друга, приятеля — верный пес и наушник. Ужасно. Вот так плодят сами всяких Щелоковых, которого, наконец, «в связи с многочисленными письмами трудящихся», вывели из инспекторов при министерстве, лишили маршальского звания и орденов и исключили из партии. Только что под суд не отдали: не удобно перед Западом.

Б. Н. поехал в Бухарест к Чаушеску. Сегодня собрал меня, Загладина, Шапошникова: под впечатлением умиротворяющего обмена посланиями Рейган-Черненко, размышлял, как нам теперь организовывать борьбу против американского империализма. Отменил свои поручения, данные два дня назад на таком же совещании — чтоб со всего мира слать в Белый дом петиции с требованием от Рейгана перейти от предвыборных слов о мире к делу.

Пропагандистский склад ума подавляет само содержание ума, в котором, казалось бы, Б. Н'у не откажешь.

12 ноября 1984 г.

Приближается встреча с Холландом (личным представителем Киннока), который во главе делегации лейбористской партии приедет к Черненко 21 числа.

Холланду я должен буду объяснить рамки встречи на высшем уровне. Между тем, о том, что именно я должен с ним говорить, знает только Пономарев, который не может дать мне никаких официальных инструкций, потому что сам их не знает. Правда, по моему настоянию Политбюро поручило МИДу и минобороны подготовить позицию — что можно ответить на объявление лейбористами своей страны безъядерной зоной. Но это будет готово лишь к приезду Киннока, который, однако, хочет знать нашу позицию заранее.

Вот так у нас делаются дела: в одних случаях все зажато, в других — полное безразличие к тому, что может иметь реальные политические последствия. Буду трепаться на «философские» темы.

Был у меня Волобуев (академик, бывший друг), передавал сплетни о том, как восприняли в Академии статью Бугаева и всю эту историю. Академики по такому случаю с карандашом прочитали статью Амбарцумова и пришли к выводу, что он прав (включая такие авторитеты, как столетний Дружинин, Ким и даже Минц). Вообще же академическая среда ворчит и негодует. Богомолов, где работает Амбарцумов, несмотря на грозную речь инструктора Отдела науки ЦК, заявил после обсуждения статьи в институте: ЦК нам поручил разрабатывать сложные проблемы, в том числе о противоречиях и кризисах при социализме. В этой работе могут быть и огрехи, ошибки, разные мнения. Но ЦК поощряет обоснованный риск в научном поиске. А то, что написал Бугаев, — не вклад в научный поиск, а административный окрик.