Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

М. С. болеет. Простудился в Армении, скорее подхватил что-то. Говорит, «высев» инфекции, ломает, дурманит. Уже целую неделю не появляется в ЦК.

Расскажу пока, что было в ООН.

Нью-Йорк. Прилетели 6-го. Встреча в аэропорту более, чем скромная, триумфа не обещала. Чтоб «развлечься», он назначил встречу с нашей командой (так называемой пресс-группой), которая прибыла заранее и готовила американцев к Горбачеву.

Чай для 40 человек. От Марка Захарова до Лисоволика. Выпендривался Арбатов, Зорин, Шишлин. Умен был Добрынин. Краток Познер.

Напротив за столом М. С. усадил Баниониса, Васильева, Абуладзе и Марка Захарова. Кто-то рассказывал о знаменитом в мире художнике — литовце, который живет в Израиле, просоветчик и хочет написать портрет М. С. Его реплика: Ну, когда начнем портреты и ордена — перестройка кончилась.

В этот момент я смотрел на Захарова, который, оказывается, за сутки до этого на пресс-конференции заявил, что противников перестройки в СССР — большинство.

… Зорин хвалился, как он «отмывал» пресс-группу от этого заявления.

Распустив почти всех, М. С. оставил десятерых, чтоб «пройтись» по программе на завтра. Я почувствовал, что он не хочет «лишних» публичных выступлений и интервью.

А утром я ему показал краткую и невнятную телеграмму о землетрясении. Ни он, v ни я не придали ей значения.

Потом ООН… по коридорам толпы чиновников встречали его овациями…

Я внутренне был уверен, что речь произведет впечатление. Но такого все таки не ожидал. Час набитый зал не шелохнулся. А потом взорвался в овациях. И долго не отпускал М. С. Ему пришлось вставать и кланяться, как «на сцене».

Сразу оттуда на Губернаторский остров. По улицам еще не густо народу…

В машине он говорил по телефону с Рыжковым и узнал, что землетрясение в Армении — ужасно.

21 декабря 1988 г.

Америка. Да, видимо, и не стоит подробно излагать — все в печати. Но феномен Горбачева — это, действительно, само переломное движение истории… Открытие (по крайней мере для нас, но и для «них») ее простого человеческого смысла уже, оказывается, возможно в наше время.

И как все это у него просто — и даже обыденно — получается. Вот в самолете — позвал меня, Шеварнадзе и Яковлева, начал «ковыряться» в фразах, в абзацах… попросту, вроде бы обычное дело. Но ведь «выпрямлял»-то историческую акцию. Или как он принял решение об отъезде из-за Армении. Собрал помощников и делегацию — 8 человек после приема у де Куэльяра. Сидит в рубашке, рядом Раиса Максимовна. Просил принести водки и полный ужин. Первый стакан — поблагодарил «всех» (но выразительно посмотрел на меня) за помощь в подготовке речи. Уже понял, что это была больше, чем сенсация… Триумф, который не утихает, несмотря на землетрясение.

Потом вызвал Плеханова («9») и: «Завтра утром улетаем! Ты, Эдуард Амбросиевич, сейчас созови корреспондентов и объяви причины… Ты и ты (мне и Шаху) отправьте телеграммы Тэтчер и Кастро, что не приедем»… Потом несколько раз возвращался: «Правильно… Иначе нельзя! Я бы себе не простил!» Т. е. колебался. Искал у нас поддержки. А ведь это тоже было историческое решение.

Еще в самолете на обратном пути не был уверен, что полетит в Армению. Выходил к нам из своего салона. Говорил о том, о сем. А во Внуково, как только встретился с ПБ — сразу решил. Прощаясь, сказал: «Надо ехать!» И это тоже была историческая акция, которую не смог затмить самоотверженный Рыжков, который там, на месте, уже две недели — насмотрелся ужасов и наладил все «собственными руками».

После Армении М. С. все еще болен. Общаюсь с ним записками, напоминанием о телеграммах и по телефону, когда он звонит. Отправил ему «итоги Нью-Йорка» для Политбюро (оно будет 27. 12), а потом каждый день какие-нибудь дела.

— Безыменский разыскал в МИД'е. ФРГ новые данные о протоколе к 23 августа 1939 года. Пишет мне записку: пора признаваться.

Записка украинских сейсмологов, которые много лет как предсказывают землетрясения… и армянское предсказали, выступая на семинаре в Томске в июне 1988 года.

Речь Яковлева в Перми с очень смелым движением в русле нового мышления со своим комментарием.

Записка вместе с Шахназаровым о том, что пора разобраться со странами «соцориен гации», которые сидят на нашей шее и совсем не приемлют ни перестройки, ни нового мышления. М. С. начертал на ней «хорошо» и велел готовить концепцию для ПБ к концу февраля.

Записка о Кубе, что туда не надо вообще ехать и, наконец, сказать «Бороде», что мы о нем думаем и о том, что хватит быть революционером за счет 1/5 части прироста советского национального дохода. М. С. отреагировал: «Если и поеду, не раньше декабря». (Явно ерничал!).

Гнусная просьба Пономарева оставить ему дачу.

В связи с моим отпуском М. С. поручил Добрынину готовить материал к встрече с «Трехсторонней комиссией» (Накасонэ, Жискар, Рокфеллер. Кисинджер, Бжезинский…) 18 февраля. Но тут же позвонил мне, усомнившись, что у Добрынина получится («он думать-то разучился давно») и просил подключить к этому Загладина, а мне — провести «тройственное» совещание нас троих.

График его встреч и поездок на первую половину 1988 года. Оставляет он минимум. Но потом много наползет. Буду в меру своих сил сопротивляться: нельзя его превращать в проходного собеседника, а ломятся все. Это стало знаком — «чего ты значишь у себя дома и в международной политике, если тебя не принял Горбачев!».

Протест против навязывая Разумовским и Болдиным «своей» структуры Международному отделу ЦК (М. С. поддержал меня).

Некоторые знакомые говорят: все ругают М. С. и особенно Раису. Никто ни во что не верит. И это идет из академических кругов. Если так, то совсем грош цена нашей так называемой интеллигенции.

До М. С. что-то доходит в этом плане, особенно насчет пустых полок в магазинах. Это отражается в разговорах о перестройке.

На третий день, как он заболел, был такой разговор с ним по телефону. Спрашивает: какая моя оценка реакции на ООН. Я сказал что-то вроде «самого хода истории» и что это чувствует все большее число людей.

Он: «Да. Я уверен, что выбрал правильно (я понял, что он говорит о внутренней перестройке). Если б я почувствовал, что ошибся, я сразу бы попросился в отставку. Но я уверен, что иного не дано, что правильно пошли. Но ох! Как трудно еще будет, Толя!»

Я не пометил своего начинания вот о чем. Под впечатлением удачи и «громкой славы» речи в ООН я вновь подумал о том, что наша ученая публика будто и не замечает того продвижения в «новом мышлении», которым отмечено почти каждое крупное выступление М. С. Не заметил и этого, и в его выступлении перед польскими интеллектуалами в Варшаве и т. д. Л вот западногерманские, английские, французские, даже американские газеты заметили, что он все больше «отходит» от марксизма-ленинизма. А наши — опять только об инициативах!

Сказал Фалину, что надо бы посадить Вебера и К° за большую статью для «Коммуниста» — где проследить бы эволюцию нового мышления после XXVII съезда и одновременно проанализировать, как уже ринулись в «прорывы», созданные М. С, наши ученые — передовики в разных научных журналах, в первую очередь — в «МЭМО», в журнале «Рабочий класс и международная политика», в художественных толстых журналах, в книге Ю. Афанасьева и т. д. Где глупостей наговорили, а где и действительно идет раскрепощение настоящей мысли.

Фалин мне: я бы за. да вот — Медведев ревниво смотрит на любые вторжения в его сферу. «Это я беру на себя», — заявил я нахально и самодовольно. И в самом деле: пока могу, буду брать на себя, в эпоху гласности даже малые шаги становятся необратимыми.

31 декабря 1988 г.

Последний день великого и драматического года. Действительно, без дураков и демагогии, переломный.

Я вроде бы с 24 декабря в филиале Барвихи возле Домодедово. Но был там на самом деле всего дня три.

Яковлев звонил туда, рассказал о ПБ, где обсуждался Нью-Йорк. Призвал меня быть «на чеку» — как бы метод выборов «от партии» не привел на Съезд Советов кодло в лице Бондарева, Иванова, Алексеева и т. д.

Прислал мне философическую записку — поздравление и две бутылки болгарского. Что-то его тянет ко мне.

Аня (дочь) устроила реванш для Рубби (член итальянского парламента). Он был с женой, Верой, бывшей советской. Остра, умна. В эпоху еврокоммунизма у нас ее считали самой зловредной антисоветчицей. Еще был Попов (переводчик с итальянского) со своей Наташей.

Поговорили интересно: о перестройке, о нашем ИКП-КПСС недавнем прошлом, о Горбачеве, Берлингуэре. И о том (я поставил вопрос), что будет с мировым революционным прогрессом, когда мы, СССР, перестанем быть мировой военной сверхдержавой?…

В самом деле. Сейчас эйфория на Западе в отношении нас потому, что Горбачев осмелился отказаться от этого статуса и снял «советскую угрозу»… Ну а в остальном-то, без этого — зачем мы им — развитому Западу, каков у них может быть интерес к нам, скажем, по сравнению с Латинской Америкой, Китаем?