Александр Етоев - Территория книгоедства

• Название: Территория книгоедства
• Автор: Александр Етоев
• Жанр: Языкознание
• ISBN: 978-5-904744-22-9

Писатель Александр Етоев в роли «книгоеда» выступает не в первый раз. До «Территории книгоедства» были «Книгоедство» и «Экстремальное книгоедство». Издания имели читательский успех (их давно нет в продаже), число рецензий и отзывов на них составило бы отдельный том. Это и явилось причиной того, что автор подготовил новую книгу, продолжающую тему пропаганды вдумчивого чтения.

О чем эта книга? Всё о том же – о любви к чтению. Как говорит сам автор: «Это – малая дань моему пристрастию к чтению… попытка заинтересовать как можно больше людей этим небесполезным делом, мой роман с литературой, в конце концов».

Безусловно, «Территория книгоедства» сослужит добрую службу в деле возвращения книге достойного места в жизни как подрастающего поколения, так и тех взрослых, кто по причине суеты и занятости утратил вкус к чтению и художественному слову.

---

При переиздании «Загадок» в 1959 году (изд. МГУ) книгу предваряет предисловие В. Аникина, в котором читаем: «Многое в сборнике устарело. Не все в нем носит подлинно народный характер. Таковы некоторые загадки на религиозные темы. Все они опущены. Сохранены лишь те из них, в которых выразилось свободомыслие народа, его критическое отношение к религии. Ряд текстов отличается тем „озорством мысли“, которая не боится двусмысленностей. Из-за этого многие тексты, крайне неудобные в печати, пришлось из сборника изъять».

И все равно, даже после изъятия, двусмысленностей в текстах книги сохранилось более чем достаточно. Вот, например, загадка из раздела «Люди и строение их тела»:

Стоит хата,
Кругом мохната,
Одно окно,
Да и то мокро.

Или – из того же раздела:

Два яичка в моху,
Да морковка наверху.

Ответ на первую, оказывается: «Рот в бороде», а на вторую: «Нос и глаза». Правда, почему нос наверху – то есть над, а не под глазами, – этого я не понял. Наверное, носы в старые времена росли несколько иначе, чем в нынешние.

Все загадки сборника Садовникова обладают поэтическим строем. Собственно, это маленькие стихотворения в две – четыре строки. Законченные, потому что подразумевают озвученный ответ на вопрос.

Еще одно достоинство книг, подобных сборнику загадок Садовникова, в том, что они вольно или невольно подвигают человека на творчество. Я вот тоже взял грех на душу и сочинил по образу загадок из сборника несколько своих.

Предлагаю вам две из них:

1. Летит муха,
Три головы, два уха.

2. Скачет всадница,
Вместо головы задница.

Ответов намеренно не даю. Как говорилось в старинной радиопередаче моего детства:

Кто загадки любит,
Тот их и услышит.
Кто их угадает,
Тот нам и напишет.

Заемный юмор

Да, ради бога, не присылай мне английских анекдотов, которые я же тебе и рассказал.

Из письма Аркадия Стругацкого Борису Стругацкому, сентябрь-октябрь 1950 г.

Есть категория людей, которые определенные фразы или слова всегда встречают одними и теми же несменяемыми остротами. Как желудочный сок у собаки Павлова на мигание лампочки Ильича, так у этих представителей человечества на любое стандартное выражение выделяется готовая шутка, обкатанная миллионами ртов, языков и глоток.

Это как программа в компьютере, срабатывающая на узнаваемые сигналы. Спрашиваю я, например, о зарплате, в день получки приходя на работу: «Деньги нам сегодня дадут?» А коллега, которому я задаю вопрос, отвечает: «Дадут, дадут, потом догонят и еще раз дадут». Или у него же интересуюсь: «Как жизнь?» – «Бьет ключом – и все по голове», – отвечает он. И эти его ответы повторяются с ужасающей частотой, что, честно говоря, настораживает. Я, конечно, хорошо понимаю, что сам же и спровоцировал подобный ответ, произнесши трафаретную фразу. Сейчас любой второгодник знает, что слова от длительного употребления снашиваются и уходят далеко в сторону от вложенного в них изначально смысла. И формальный вопрос «Как жизнь?» нисколько не означает, что задавший его интересуется проблемами твоей личной жизни. Поэтому и рождаются шаблонные ответы-отшучивания вроде тех, что я цитировал выше.

Но – важный момент! – мой коллега, отвечая шаблонно, всякий раз искренне радуется своему ответу. Его радость я понимаю так: человек доволен собой, он доволен, что успел мгновенно отреагировать, отшутившись на обозначенную вопросом тему, он прилюдно предъявил свое заемное остроумие, доказал, что за словом в карман не лезет. И еще: он искренне полагает, что существует общественная копилка, из которой и нужно черпать остроты, шутки и афоризмы, и они всего лишь некий пароль, говорящий встречному, что вы одной крови, нацеженной из одной цистерны.

Кто-то из великих сказал, что шутка, произнесенная больше одного раза, теряет силу. Это уже не жемчуг, это уже стекляшка, дешевый секонд-хэнд из пластмассы, употребляемый по скудости и по бедности.

И вот какой парадокс: я раньше всегда считал, что пользоваться заемным юмором – это свойство людей нетворческих, не способных самовыражаться оригинально. Но на каком-то этапе жизни внезапно с удивлением обнаружил, что многие люди творческие (имен называть не буду) активно таким юмором пользуются. И даже не опрощения ради, не ради показной демократии, а просто по-другому не получается.

Неисповедимы пути таланта – единственное, что тут можно сказать.

«Записки о моей жизни» Н. Греча

Николай Иванович Греч – самая одиозная после Фаддея Булгарина личность в истории российской словесности. Убежденный консерватор, сподвижник Булгарина, добровольный агент Третьего отделения тайной полиции, он в то же время печатал и ценил Пушкина и, несмотря на временный разрыв отношений в 1830–1831 годах, инспирированный Булгариным и связанный с литературной борьбой, впоследствии восстановил дружеские отношения с поэтом, продолжавшиеся до самой гибели Пушкина.

Греч – автор множества сочинений, о которых в наше время знают исключительно литературоведы. Собственно говоря, уже на закате жизни писателя его книги не востребованы читателями, а попросту говоря – забыты.

Характерна в этом смысле история с чествованием полувекового юбилея литературной деятельности Греча в 1854 году. Вот отрывок из письма П. А. Плетнева П. А. Вяземскому по этому поводу: «С Гречем произошла вот какая история. Уже года три он хлопотал, чтобы его друзья отпраздновали 50-летний юбилей литературной его жизни. Нынешней осенью удалось ему склонить Я. И. Ростовцева войти через государя наследника с докладом к его величеству о дозволении праздновать этот юбилей… Соизволение воспоследовало. Напечатали приглашение участвовать в этом деле денежными приношениями и брали с рыла не менее 25 рублей серебром…»

Соизволить-то государь соизволил, и сам Греч лично обходил с приглашениями своих сановных знакомых, да вот только на юбилее литературной деятельности практически никто из литераторов не присутствовал. Не было там даже Булгарина, с которым Греч на этот период состоял в ссоре. Билеты на юбилей принудительно распространялись в военных кругах, находившихся под начальственным ведомством генерала Ростовцева.

Единственное сочинение Греча, пережившее его век, – это «Записки о моей жизни». Это действительно уникальный памятник общественного и литературного быта России первой четверти XIX века. Характеристики его лишены лести. Казалось бы, человек, купленный властями чуть ли не с потрохами, должен петь дифирамбы императору и его окружению. Ничуть не бывало. Страницы об императорах Павле, Александре, цесаревиче Константине и прочих августейших особах полны такой беспощадной критики, что понятна причина изъятия этих мест из суворинского издания 1886 года.

Зеленая Шляпа

Среди библиофилов России встречаются люди поистине фантастические. Чудаки и оригиналы, как любил говорить Пыляев, а я повторю за ним. Я тоже встречал таких одержимых личностей, которые за редкую книгу готовы были продаться кому угодно – дьяволу, ЦРУ, человекорыбам с Юпитера, эфиопской мафии.

Одним из самых ярких представителей библиофилов такого рода был Николай Николаевич Лодыгин по прозвищу Зеленая Шляпа.

Среди петербургских книжников в 60-80-е годы Лодыгина знали все. Это был абсолютно безумный книжник, прославившийся когда-то тем, что заявился в американское консульство и потребовал политического убежища. Случилось это после того, как у Лодыгина в букинистических магазинах перестали принимать книги. А жил он исключительно тем, что играл на непостоянстве цен: покупая, например, в «Старой книге» на Московском проспекте «Собрание портретов россиян знаменитых» Бекетова за 1000 тогдашних рублей, нес его на Литейный и продавал там вдвое дороже.

За спекуляцию (была такая статья в Уголовном кодексе) посадить Лодыгина не могли; в прошлом постоянный клиент городских психиатрических клиник, он прикрывался железной справкой о невменяемости. Прописать на постоянку в лечебницу не хотели – из-за острой нехватки мест. Поэтому поступили просто – товароведы всех букинистических магазинов города договорились между собой у Лодыгина книги не принимать, лишив его тем самым единственной доходной статьи.

Вот тогда-то Николай Николаевич, посчитав это политической провокацией, пошел сдаваться американцам.

Те как на Лодыгина посмотрели – сандалии на босу ногу, пиджак на голое тело, мятая зеленая шляпа, – так сразу дали ему от ворот поворот. Словом, никакого убежища Николай Николаевич не получил, а имел долгую беседу с работниками органов государственной безопасности на предмет того, что психи бывают разные, и есть психи наши, советские, психи-патриоты, а есть другие, готовые за жевательную резинку и кеды фабрики «Адидас» продать любимую родину. Строгих мер к виновнику все же решили не применять, ограничились серьезной беседой и направили очередной раз в психушку.