Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

• Название: Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
• Автор: Николай Гнидюк
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Повести «Прыжок в легенду» и «О чем звенели рельсы» — первые произведения украинского писателя Миколы Гнидюка, переведенные на русский язык. В них рассказывается о героических делах специального партизанского отряда Д. Н. Медведева в глубоком тылу врага, о замечательном советском разведчике Н. И. Кузнецове, под чьим непосредственным руководством пришлось работать М. Гнидюку.

Рисуя портреты своих боевых друзей, автор показывает стойкость, отвагу, необычайную выдержку разведчиков в самых сложных ситуациях, их находчивость и смелость в минуты опасности. Писатель сообщает много дополнительных данных о деятельности обаятельного и мужественного Николая Ивановича Кузнецова.

---

— Но это ведь только на словах так легко получается…

— И на деле получится, вы дайте чемодан, — настаивал Владек.

— Не могу…

— Не доверяете, — в его голосе послышались укоризненные нотки.

— Нет, доверяю и знаю, что и Жукотинский, и ты, и другие ваши хлопцы-цементники никогда не подводят. Но я не могу дать вам этот чемодан, потому что сейчас его у меня нет.

— Не-ет? — удивленно протянул Владек. — А где же он?

Потом вздрогнул, словно от какой-то страшной мысли, и проговорил:

— Надеюсь, Ванда и мой будущий родственник не имеют к нему никакого отношения?

Взять бы да и рассказать ему обо всем. Но что скажет мне после этого Ванда? Я окажусь в ее глазах болтуном, который не способен сдержать слово. Так и доверие потерять можно. А Владек, должно быть, о чем-то догадывается. Чувствует, что у нас с Вандой завелись какие-то секреты. Что ж, догадывайся, парень. Вскоре ты обо всем узнаешь, и расскажет тебе сама Ванда — твоя «шальная, легкомысленная сестренка». И я ответил:

— Можешь быть уверен, Владек: чемодан в надежных руках. А если Ванда и твой, как ты выражаешься, будущий родственник имели к нему отношение, то очень отдаленное. Просто они помогали переносить этот багаж, не зная, что там такое.

— Мыло? — рассмеялся Владек.

— Да. И ты уже про мыло знаешь?

— Марыся до сих пор не может успокоиться. Говорит: то мыло, что в чемодане, было лучше… Так как же насчет чемодана? Что скачать ребятам? Можно надеяться или нет?

— Можно. Только придется несколько дней подождать. Так и скажи, — ответил я, а сам подумал: «Если Генек и на этот раз не сдержит обещания, придется обратиться к цементникам. Правда, шансы у них мизерные, но что поделаешь: время идет, сегодня уже одиннадцатое, последний срок — пятнадцатого, нужно хвататься за любые возможности, лишь бы выполнить задание».

Ободренный обещанием, Владек ушел на завод. Сразу же вернулась Ванда.

— Ну, что он от меня скрывает? — спросила она.

— Вот ты какая! — улыбнулся я. — Сама скрываешь от него тайну, а ему не позволяешь иметь свою.

Она ничего не ответила, только повторила свой вопрос.

— Владек предложил мне новый план взрыва моста.

— Что же ты ответил?

— Велел пока что воздержаться. Но вполне возможно, что именно этот план и будет осуществлен.

Я уже собрался рассказать девушке суть нового плана, как отворилась дверь и мы увидели… Ясневского! Да, это был он, и выражение лица у него было уже не такое печальное и озабоченное, как несколько часов назад, когда Генек ушел от нас. Чемодана в руках у него не было.

— Дзень добры, уважаемое панство! — проговорил он, точно ничего не случилось и мы сегодня видимся впервые.

Отозвалась Ванда:

— Вы еще и шутите? Как только вы можете после всего, что было, смотреть нам в глаза?

— Не сердитесь, дорогам Вандзюня, — дохнул на нас Генек хмельным перегаром. — Все будет в порядке. Завтра утром я сам завезу чемодан на мост и сброшу его с поезда.

— А где он сейчас?

— Как где? У Михаля. Я оставил его там. Мы уговорились, что поедем вместе, и в знак согласия выпили по чарке.

— Так это вы возвратились сюда, чтобы еще раз похвастаться перед нами? — презрительно отозвалась девушка. — Нам и без того известно, что вы первоклассный хвастун.

— Але ж, Вандзюня…

— Не смейте меня так называть. Опротивело слушать.

Она брезгливо сморщилась и вышла из комнаты.

— Пан Богинский, — обратился ко мне гестаповец, — хоть вы не думайте обо мне так плохо, как она. Поверьте в мою искренность.

— Откровенно говоря, я не думал поручать вам это задание, — заговорил я. — Еще раз повторяю: у нас есть кому сбросить мину. Но Ванда настояла, чтобы это сделали именно вы. Она хочет, чтобы вы искупили свою вину, смыли тяжкий грех, который добровольно взяли на себя, надев мундир гестаповца. У нее сейчас очень плохое настроение, потому что вы не оправдали ее надежд.

— Я оправдаю… Я оправдаю… Пан Богинский… Верьте мне… Я сделаю все… Вы золотой человек. Сам бог послал вас для моего счастья… Я сделаю все… Не сомневайтесь и постарайтесь убедить в этом панну Ванду.

— Хорошо, пан Ясневский.

— Я иду… А Ванде скажите: приходил я не хвастаться, а еще раз убедиться, что все надежно.

— Что вы имеете в виду: мину или обещание Ванды?

— Безусловно, мину. Не подведет она? Ведь все может статься. Не сработает ударный механизм или не сдетонирует запал — бывают же такие случаи. Чем я тогда докажу, что мина была доставлена на мост? Не идти же брать расписку у мадьяр, которые его охраняют.

— Вы напрасно волнуетесь, пан Ясневский. Если не сработает ударный механизм, никто не станет вас в этом обвинять. Мы будем считать, что вы свое задание выполнили.

— Но чем я докажу, что мина была сброшена именно на мосту?

— Взрывом. Вы только скиньте ее, а она обязательно сработает.

— Хорошо. Только… — он смущенно замолчал.

— Ну что, говорите.

— Не могли бы вы сейчас дать мне вторую тысячу марок? Что-то этот Ходаковский меня беспокоит. Нужно заткнуть ему рот, а то, чего доброго, продаст.

— Возьмите.

Я дал гестаповцу пачку ассигнаций.

Вечером я отправился к Красноголовцу. Ясневский Ясневским, рассуждал я, но нужно и самим действовать, нельзя полагаться на продажного шляхтича и его пьяницу агента. Предложение Владека Пилипчука представлялось мне не совсем реальным: кто знает, удастся ли достать мину из вагона, загруженного цементом. Может, Дмитрий Михайлович что-нибудь придумает?

Увы, и Красноголовец ничем не мог меня утешить.

— Единственная надежда на Леню Клименко, — сказал он. — Может, ему удастся сесть с миной в Шепетовке? Поезда, идущие на запад, проверяют не так тщательно. — И, подумав еще, добавил: — Жалко, что у нас нет связей с шепетовскими товарищами. Они помогли бы.

— Они, пожалуй, сами тоже думают, как бы подорвать мост, — заметил я. — Понятно, хотелось бы нам самим это сделать, но, действуя сообща, мы от этого только выиграли бы. А теперь у нас нет уже времени устанавливать связь с шепетовскими товарищами, нужно действовать одним.

— Я понимаю, что нужно. Но как?

— Будем думать, Дмитрий Михайлович. Если ничего не надумаем и никто нас не опередит, пошлем Леню в Шепетовку.

Ночевать я остался у Красноголовца. И на следующий день не знал, что Ванда утром пошла на вокзал, что там она встретилась с Генеком и что они сели на поезд, с которого Ходаковский должен был скинуть мину на мост.

Я лежал в тени сада и в ожидании, пока придет хозяин, перелистывал страницы немецких газет и журналов. С каким наслаждением я развернул бы сейчас «Правду» или «Огонек»! Как хотелось прочитать что-нибудь о нашем, советском. Из сообщений Информбюро, которые Иванов регулярно привозил с «маяка», я знал, что наши войска успешно наступают. Освобождены Орел и Белгород. Пятого августа Москва впервые салютовала победителям. Москва! Как много мыслей рождает это родное, близкое сердцу слово!

Почему-то передо мной возникли картины моего детства, страшные годы шляхетского владычества, застенки польской дефензивы. Всех, кто не покорился, именовали тогда «агентами Москвы». Так и запало в мое ребячье сознание слово «Москва» — как символ чего-то далекого, недостижимого, но сказочно прекрасного и привлекательного.

Сердце тянется к Москве, мысли летят к ней. Когда же наконец и у нас, на земле волынской, будет так, как там? Когда? Сидеть и ждать? Нет, бороться, искоренять зло, бороться и —

…не сгибаться, а бороться,
Пусть потомкам, не себе,
Добывая жизнь в борьбе!

Кто из нас в те годы не повторял этих пламенных слов «Вечного революционера» Ивана Франко? И, повторяя их, видел перед собой ясную цель: воссоединение порабощенных западноукраинских земель с матерью Советской Украиной. Ясный свет московских звезд озарял наш путь, и мы шли этим путем, навстречу своей заветной мечте.

«Агент Москвы»… Так называли меня жандармы польской дефензивы, когда бросили в тюрьму в тридцать седьмом году. И я не возражал им, хотя никаким московским агентом никогда не был. Тогда я даже почувствовал гордость, что именно так называет меня белопольская охранка. И хотя несладко было за решеткой, сердце мое наполнялось радостью.

Наконец — желанная свобода! Газета. На первой полосе — большая фотография. Площадь. Я никогда там не был, но узнал ее — Красную площадь. Думал тогда: заработаю денег, возьму отпуск и поеду в Москву. Не суждено было: началась война.

Вспоминаю: Пенза, ноябрь сорок первого. Снежная, морозная зима. У нас хоть не фронт, но мы, железнодорожники, чувствуем себя фронтовиками и готовы в любую минуту на передовую. А оттуда что ни день приходят тревожные вести. Стонет земля Украины, стонет земля Белоруссии, стонет брянская и смоленская земля, враг подполз к самой Москве, притаился, стягивает лучшие силы для решительного прыжка — в самое сердце нашей страны. И вдруг утром громкоговоритель донес: в Москве, на Красной площади, состоялся военный парад по случаю двадцать четвертой годовщины Великого Октября! Москва живет! Москва дышит полной грудью! Москва говорит всему миру: победа будет за нами! И как доказательство справедливости этого предвидения — могучий удар по фашистской военной машине, удар, который обусловил весь дальнейший ход войны. Москва выстояла. Москва победила.