Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

• Название: Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
• Автор: Николай Гнидюк
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Повести «Прыжок в легенду» и «О чем звенели рельсы» — первые произведения украинского писателя Миколы Гнидюка, переведенные на русский язык. В них рассказывается о героических делах специального партизанского отряда Д. Н. Медведева в глубоком тылу врага, о замечательном советском разведчике Н. И. Кузнецове, под чьим непосредственным руководством пришлось работать М. Гнидюку.

Рисуя портреты своих боевых друзей, автор показывает стойкость, отвагу, необычайную выдержку разведчиков в самых сложных ситуациях, их находчивость и смелость в минуты опасности. Писатель сообщает много дополнительных данных о деятельности обаятельного и мужественного Николая Ивановича Кузнецова.

---

Несмотря на убогость этого жилища и незнатность его обитателей, сюда часто приходили и приезжали служащие столичных учреждений, их фрау — чистокровные арийки, офицеры гестапо и разных военных штабов. Что же заставляло их сворачивать в этот непривлекательный, бедный район? И почему они навещали это неприметное жилище? А потому, что его хозяйка — Вера Гамонь — была в Ровно едва ли не лучшей портнихой-модельершей. Она умела хорошо, со вкусом сшить модное платье, связать кофту, шарф или берет, сделать аппликацию, плиссе, гофре, — словом, немки-модницы, какого бы возраста они ни были, не могли обойтись без услуг этой на диво талантливой славянки! Впрочем, заглядывали сюда не только фрейлейн и фрау арийского происхождения (их в Ровно было не так уж много), но и мужчины, так как Вера Гамонь шила также мужское белье, стирала, выводила пятна, изготовляла беленькие как снег, накрахмаленные воротнички, которые были самым модным украшением напыженных гитлеровских вояк и всех тех, кто надевал военный мундир или китель.

Мы, советские разведчики, а особенно Николай Иванович, чтобы не отставать от моды, пользовались услугами этой портнихи. Условия требовали от каждого из нас носить чистую с накрахмаленным воротничком сорочку, хорошо отглаженный костюм, начищенную обувь, иметь необходимое количество носков, галстуков, запонок и разных других атрибутов мужского туалета. Обо всем этом заботилась Вера Гамонь. Поэтому почти ежедневно кто-то из наших заходил к ней. Но обязанности Веры, как нашей помощницы, сводились не только к бытовым функциям. Были они значительно шире, репутация же портнихи маскировала то, чем действительно занималась эта женщина.

С первых дней оккупации она и ее муж, Юзек, прониклись ненавистью к врагам. Нельзя, думали они, чтобы изверги безнаказанно хозяйничали на оккупированных землях, оскорбляли невинных, убивали лишь за то, что ты не фашист. Вера и Юзек понимали: нечего ждать, нужно бороться, и бороться всеми способами, везде и всегда, пока хватит сил.

Они не раз говорили об этом своим друзьям, советовались, что делать. И когда подруга и соседка Веры, Мария Левицкая, установила связь с партизанами, в дом Гамоней пришла большая радость. Левицкая ничего не скрывала от подруги, и Вера с благодарностью оправдывала это доверие.

Когда мы с Николаем Ивановичем впервые пришли к Левицким, тут была и Вера. В этот день мы должны были открыть Марии Титовне тайну Пауля Зиберта, но присутствие постороннего лица перепутало все карты.

Мы сели к столу, но разговор не клеился, чего-то не хватало.

Кузнецов говорил на немецком, иногда вставляя искаженные польские и русские слова, провозглашая тосты за фюрера и фатерлянд. Подруги сидели молча, искоса поглядывая то на меня, то на Струтинского, то на Николая Ивановича. Я понимал, в чем дело, но без согласия Кузнецова не отваживался прекратить этот маскарад. Левицкая не выдержала и позвала меня на кухню.

— Кого вы привели? — брезгливо спросила она.

— Как кого? Я же сказал…

— Это тот самый?

— Тот…

— Так он же впрямь немец. Какого черта он не хочет говорить по-нашему?

— Мы не ожидали, что тут будут посторонние люди.

— Кого вы имеете в виду — Веру?

— Да, ее. Ведь мы его не предупредили, что она здесь будет…

— Ах, вот оно что! Значит, вы не доверяете моей подруге?

— Извините, Мария Титовна, дело не в том, доверяем или не доверяем… — пробовал я успокоить Левицкую.

Но она и слушать не захотела и побежала в комнату.

Я понял: Левицкая сейчас сделает что-то неожиданное — и уже хотел отозвать и предупредить Кузнецова, но не успел. Мария Титовна меня опередила.

— Предлагаю выпить за то, — сказала она, — чтобы наш многоуважаемый гость обер-лейтенант Зиберт перестал маскироваться и перешел на откровенный разговор. Мы уже убедились, что он безупречно исполняет роль гитлеровского офицера…

И, не дав Кузнецову опомниться, продолжала:

— А теперь докажите, что вы умеете вести себя по-настоящему. Моей подруги не бойтесь. От нее у меня нет никаких секретов. Все, что знаю я, должна знать и она…

После этих слов Николаю Ивановичу не оставалось ничего другого, как перейти на откровенный разговор.

Вера Гамонь имела возможность доставать для нас разные новости и ценную информацию. По поручению Кузнецова она стала бывать на Грабнике, в квартирах своих клиентов. Чаще всего встречалась с чиновниками из рейхскомиссариата, тайными и нетайными агентами с Дубенской улицы. Нередко в ее «мастерскую» за накрахмаленным воротничком или новой сорочкой заходили обер-лейтенант Зиберт, коммерсанты Болеслав Янкевич, Ян Богинский. И никого это не удивляло.

Интересной информацией снабжал нас муж Веры — Юзек, рабочий железнодорожной станции. Нередко его сообщения о движении военных поездов, о грузе, прибывшем в Ровно, передавались в Москву.

Долг разведчика требовал от каждого из нас постоянного наблюдения за всем происходящим вокруг. Нас интересовало все, ведь иногда даже незначительная на первый взгляд деталь могла стать ключом к раскрытию важного дела. Вместе с тем нужно было хорошо ориентироваться в обстановке, уметь отделять главное от второстепенного, подлинное от фальшивого, чтобы не допустить ошибки.

Летом сорок третьего года Вера Гамонь услышала от кого-то из своих клиентов, что на Ровно «надвигается большая армия большевистских войск». Со временем Юзек узнал, что на железнодорожную станцию прибыло большое количество ручных гранат, которыми будут вооружать всех военнослужащих и гражданских немцев. Пошли слухи, будто с востока приближается целая дивизия регулярных советских войск, прорвавшая линию фронта и задавшаяся целью дойти до самого Берлина.

— Что бы это могло быть? — спросил я у Николая Ивановича.

— Я слушал радио, — сказал он. — Ни Москва, ни Берлин об этом ничего не сообщают.

— Но ведь в городе только и говорят об этом, — добавил Шевчук. — Сегодня мне рассказывали, что сюда должна прибыть танковая дивизия из Прибалтики.

— Все это, товарищи, — сказал Николай Иванович, — по-моему, обыкновенные сплетни. А что касается паники — то разве это впервые? Фрицам есть чего паниковать. На фронте дела не блестящие, еще не очухались от Сталинграда, всюду партизаны и подпольщики. Как тут не паниковать!

Нам не раз приходилось наблюдать, как фашисты, словно растревоженные шершни, метались в панике. Случалось это и когда над Ровенскими лесами появлялись советские самолеты, сбрасывавшие парашютистов или груз партизанам, когда партизаны совершали переходы из одного места в другое и когда взлетал на воздух эшелон с солдатами или военной техникой.

Поражение под Сталинградом оставило на лицах гитлеровцев хронический отпечаток смертельного страха, неверия в свои силы. Всякий раз, наблюдая за суетой, вызванной страхом и паникой, мы чувствовали наше превосходство, близость нашей победы…

…Я прибыл с информацией о «столичных» новостях в отряд. Поздоровавшись со мной, командир спросил:

— Как чувствуют себя ровенские фюреры?

— Паникуют, Дмитрий Николаевич.

И я рассказал о слухах, наводнявших город.

Медведев рассмеялся:

— Большевистская армия наступает? Что ж, будет им и большевистская армия. Только жаль, не сейчас. Придется малость подождать. Пусть себе паникуют.

Чудесное июльское утро. Яркие солнечные лучи прорезаются сквозь лесную чащу и отражаются, словно в зеркале, в капельках росы, не успевшей исчезнуть после ночной прохлады. Звуки птичьего хора волшебным эхом разносятся по лесу, как утренний гимн красоте природы.

Проснулся я до восхода солнца: нужно возвращаться в город. Оделся, вышел из палатки и неожиданно услышал за спиной голос командира:

— Не спится? Волнуешься? Доброе утро!

— Доброе утро, Дмитрий Николаевич! Уже выспался. Я привык вставать вместе с солнцем. Так родители приучили. А насчет того, что волнуюсь, — как вам сказать? Перед заданием нервы немного возбуждены…

— Чтоб не забыть, хочу тебя предупредить, и ребятам передай: во время вот таких паник нужно быть особенно осторожным. Гестапо, возможно, имеет какую-то туманную информацию о вас.

— Спасибо, Дмитрий Николаевич, за заботу, ребятам обязательно передам… Не волнуйтесь за нас. Мы уже имеем опыт. И люди надежные есть. В городе мы особых осложнений не ощущаем. А вот по дороге в отряд и назад!.. Уж очень много развелось всякой сволочи: шуцманы, бандеровцы…

Наш разговор прервали возгласы:

— Где командир?

— Командира не видали?

— Что-то случилось, пойдем скорее, — бросил на ходу Медведев и зашагал к штабу. Я — за ним.

Увидев командира, дежурный по отряду, старший лейтенант Бурлатенко, отчеканил:

— Товарищ полковник! Восточная застава сообщила, что через просеку, ведущую на Берестяны, движется большая военная часть гитлеровцев. Разрешите объявить тревогу?