Ирвин Шоу - Богач, бедняк

• Название: Богач, бедняк
• Автор: Ирвин Шоу
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Ирвин Шоу — писатель с богатым жизненным опытом, тонкой наблюдательностью, умением распознать в человеке малозаметные психологические жесты и нюансы поведения, включить их в сюжетные коллизии. Его произведения на долгие годы заняли прочную позицию в списках мировых бестселлеров. Роман «Богач, бедняк» и его экранизация в свое время снискали огромную популярность в СССР. Даже по значительно сокращенным публикациям и «обедненной» телевизионной версии «Богача, бедняка» советские люди в пору «холодной войны» выпрямляли свое представление об Америке и американцах… В этом издании представлен полный перевод — без пуританских сокращений и идеологических купюр — увлекательной саги о членах семьи Джордахов, которые ведут свою «битву жизни» в Америке.

---

Когда Вилли скрылся из виду, Гретхен поднялась на крыльцо, вошла в общежитие. Старуха, сидевшая за столом у двери, бросила на нее укоризненный, злой взгляд, словно говоря, что она в курсе дела, но Гретхен, взяв ключ, как ни в чем не бывало сказала:

— Спокойной ночи.

Пробивавшийся через окна слабый свет зари был всего лишь хитроумным оптическим обманом.

Глава восьмая

I

Томас сидел в большой ванне, в горячей воде, от которой шел пар, с закрытыми от блаженства глазами, словно кот, когда ему чешут за ухом. Клотильда мыла ему голову. Дядя Гарольд, тетя Эльза и обе их девочки уехали в Саратогу, где ежегодно проводили свой двухнедельный отдых, и теперь весь дом находился в полном распоряжении Тома и горничной Клотильды. Было воскресенье. Гараж не работал. Откуда-то издалека до его слуха донеслись глухие удары церковного колокола.

Ловкие, проворные пальчики девушки приятно массировали ему голову, нежно гладили по спине, погружаясь в высокую шапку пены. Клотильда даже купила специально для него в аптеке сандаловое мыло за свои деньги. Как только вернется из отпуска дядя Гарольд, Тому придется перейти на свое обычное мыло — «Слоновая кость», за пять центов кусок. Если дядя учует запах сандала, ему несдобровать.

— А теперь ополоснись, Томми, — приказала Клотильда.

Том немедленно погрузился под воду, а Клотильда принялась старательно своими пальчиками перебирать волосы на его голове, промывая их и удаляя пену. Он всплыл, отплевываясь.

— Ну, теперь руку, — сказала Клотильда. Опустившись на колени перед ванной, она стала обрабатывать специальной щеточкой черную, впившуюся в кожу грязь и темную полосочку под ногтями.

Клотильда стояла перед ним на коленях голая, с распущенными черными волосами, волнами спадавшими на ее большие, полные груди. Даже сейчас, в этой смиренной позе, она была совсем не похожа на служанку. Она мыла его своими розовыми ручками с розовыми ноготками, и ее обручальное колечко поблескивало в хлопьях пены. После тщательного осмотра она положила щетку на край ванны.

— Ну а теперь все остальное, — приказала она.

Томас встал в ванной. Клотильда поднялась с колен и начала его намыливать. Какие у нее крутые, крепкие бедра, какие сильные ноги. Смуглая, с плоским носиком, широкими скулами и длинными прямыми волосами, она была одной из тех девушек, которых он видел на картинке в учебнике по истории. На ней индейские девушки приветствуют первых белых переселенцев в густом первозданном лесу. На ее правой руке остался бледный шрам в виде зазубренного полумесяца — дело рук мужа, который ударил ее поленом. По ее словам, это случилось давно, когда она жила в Канаде.

Она не любила говорить о своем муже.

Стоило Тому поглядеть на нее, как в горле у него появлялся комок, и он не знал, чего хочет больше — смеяться или плакать.

Ее по-матерински нежные руки любовно скользили по его мокрому телу и совершали то, чего мать делать никак не должна. Ее пальцы спустились по ягодицам, вместе с душистой мыльной пеной проникли между ног. Когда она прикоснулась к его яичкам, то от охватившего восторга Тому показалось, что он слышит музыку. Звучало множество инструментов — духовые, пронзительные флейты. В доме тетки Эльзы проигрыватель гремел беспрерывно, тут Том впервые услышал и полюбил музыку Вагнера. «Наконец-то мы привели в цивилизованное состояние этого маленького дикаря», — говорила тетка, испытывая законную гордость за свою причастность к случившейся с ним метаморфозой.

— Теперь ступни, — сказала Клотильда.

Он послушно поставил ногу на край ванны, словно лошадь, которую требуется подковать. Наклонившись, не обращая внимание на мешающие ей волосы, она старательно и ревностно мыльной губкой терла его пальцы, как будто надраивала серебряную утварь в церкви. Теперь он понял, что можно получать удовольствие и от такой невинной процедуры.

Наконец она выпрямилась и посмотрела на его блестевшее в легких облаках пара крепкое тело. Она долго изучала его.

— Да, у тебя тело подростка, — изрекла она. — Ты похож на святого Себастьяна[27]. Правда, без пронзающих его стрел.

Клотильда не шутила. Она, нужно отдать ей справедливость, никогда не шутила. Ее слова стали первым для него интимным признанием того, что его тело годилось еще и на что-то другое, кроме отправления естественных физиологических функций. Он знал, что он силен и ловок, что его тело как нельзя лучше приспособлено для спортивных игр и для драк, но ему и в голову никогда не приходило, что им, его телом, кто-то может еще и любоваться. Просто смотреть на него. Он стыдился, что пока у него на груди нет волос и что внизу, на лобке, их тоже немного.

Быстрым, почти неуловимым движением рук Клотильда завязала узлом свои волосы на затылке. Потом влезла в ванну. Взяв кусок мыла, начала намыливаться, и вскоре густая пена заблестела на ее гладкой смуглой коже. Она мылась методично, не спеша, без тени кокетства. Потом они вместе соскользнули в горячую воду и лежали, обнявшись, рядом.

Если бы дядя Гарольд, тетя Эльза и их девочки вдруг заболели в Саратоге и там умерли, то он остался бы в этом доме навсегда.

Вода стала остывать, и они вылезли из ванны. Клотильда, взяв в руки большое махровое полотенце тети Эльзы, принялась вытирать его насухо. Когда она стала убирать в ванной комнате и скрести щеткой ванну, он пошел в спальню четы Джордахов и там разлегся на кровати, застеленной свежими, хрустящими простынями.

Пчелы жужжали за окнами с непроницаемой для них сеткой, зеленые ставни превращали спальню в таинственный прохладный грот, а стоявшее у стены бюро напоминало корабль, бороздящий зеленоватую поверхность моря. Ради такого дивного дня он был готов на все — сжечь не один, а тысячу крестов.

Она вошла к нему, шлепая босыми ногами, с распущенными волосами, теперь уже совершенно с другой целью. На лице ее было мягкое, отстраненное, сосредоточенное выражение, которое ему так нравилось и вызывало в нем томление. Ради него, наверное, он сюда и приехал.

Клотильда лежала рядом. От нее исходил аромат сандалового масла. Она осторожно, мягко дотронулась до Тома рукой. В этом прикосновении было столько искренней любви к нему, Томасу, что это легкое любящее движение он не мог сравнить ни с чем — так разительно оно отличалось от незрелой похоти хихикающих близнецов или возбуждения, которое с профессиональным мастерством вызывала у него та продажная женщина с Маккинли-стрит в Порт-Филипе. Он прежде никогда и не помышлял, просто не верил, что кто-то может прикасаться к нему так, как это делала Клотильда.

Нежно ее обнимая, Том проник в нее под беспокойное жужжание пчел у окна. Он терпеливо ждал, когда она достигнет пика наслаждения, — ведь теперь он был знатоком этого искусства. Этому она быстро научила его, научило ее дивное тело индианки. Когда после мощного взрыва все кончилось и они тихо лежали, отдыхая, рядышком, в эту минуту он знал, что сделает для этой девушки все на свете — пусть только она попросит.

— Полежи здесь. — Последовал поцелуй в шею под подбородком. — Я позову тебя, когда все будет готово.

Клотильда выскользнула из-под простыни, и он слышал, как она одевается в ванной комнате, затем тихо спускается по лестнице на кухню. Том лежал на широкой семейной кровати, уставившись в потолок; он испытывал одновременно чувство благодарности к ней и горечь. Как все же противно, когда тебе только шестнадцать. Он ведь ничего не мог для нее сделать. Он мог только принимать этот щедрый дар — ее прекрасное тело, мог незаметно проникать к ней в комнату по ночам, но ведь он не мог погулять с ней в парке, потому что всегда мог отыскаться злой язык, или подарить ей косынку без опасения, что острый глаз тети Эльзы заметит тряпку незнакомого ей цвета в ящике рассохшегося комода в комнате Клотильды за кухней. Разве мог он увезти ее из этого дома, где она находилась на положении рабыни? Ах, если бы ему было двадцать…

Святой Себастьян.

Она тихо вошла в спальню.

— Пойдем, поешь, — позвала она.

Том, не вставая с кровати, заявил:

— Как только мне исполнится двадцать, я вернусь и увезу тебя отсюда.

Она улыбнулась.

— Но у меня ведь есть муж, — сказала она, рассеянно теребя пальчиками обручальное кольцо. — Не тяни. Все уже на столе и может остыть.

Он пошел в ванную комнату, оделся и спустился на кухню.

На накрытом кухонном столе между двумя приборами стояли в вазочке цветы, темно-голубые флоксы. Клотильда занималась и садоводством, умела ухаживать за цветами и знала в этом толк. «Моя Клотильда, — говорила о ней тетя Эльза, — это просто сокровище. В этом году ее розы вдвое крупнее, чем в прошлом».

— У тебя должен быть свой собственный садик, — сказал Том, садясь на свое место. Все то, что он не мог дать ей в реальной жизни, он выдумывал, изобретал. Под своими голыми ступнями он чувствовал линолеум, такой холодный и гладкий. Он аккуратно причесал еще мокрые волосы, и его белокурые упругие кудри, темные от воды, тускло поблескивали. Клотильде нравилось, когда все вокруг было опрятным, ухоженным, чистым, когда все сияло и радовало глаз — кастрюли, сковороды, красное дерево, прихожие, ее ухажеры. По крайней мере, хоть это он мог для нее сделать.