Николай Шелонский - Братья Святого Креста

• Название: Братья Святого Креста
• Автор: Николай Шелонский
• Издательство: Salamandra
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2017

Фантастический эликсир долголетия позволяет герою мистическо-приключенческого романа Н. Шелонского «Братья Святого Креста», написанного на исходе XIX в., познать тайны жрецов Древнего Египта, стать имамом секты ассасинов, главой рыцарского ордена крестоносцев и гроссмейстером сокрытого «братства любви».

---

Весть о том, что таинственный обитатель замка умирает, неизвестно какими путями распространившаяся в деревне, теперь подтвердилась. Простодушные деревенские обитатели, еще день тому назад избегавшие говорить обо всем, происходившем в замке, становились на колени, заслышав звон колокольчика, и в своей молитве причисляли умиравшего к числу многих почивших братий, забывая об ореоле таинственного, которым еще так недавно они окружали главу отходившего в вечность.

Прошло еще три дня — и на приходском Эйсенбургском кладбище прибавилась одна новая могила, в которой навеки скрылся прах таинственного обитателя Эйсенбургского замка. «Госпожа из замка» шла за ним до самой могилы. Но ее лицо было закрыто густой вуалью, сквозь которую не могли проникнуть взоры даже самых любопытных из эйсенбургских обитательниц.

Корнелиус фан-дер-Вальк явился в Эйсенбург месяц спустя после похорон. Всего двое суток пробыл он в замке, но за это время оттуда был отправлен целый транспорт тяжелых ящиков, и на могиле кавалера Лакруа явился мраморный памятник, на котором изображен был лишь шлем с развевающимися перьями, меч с крестообразной рукоятью, положенные на княжеской мантии, да загадочная надпись:

Hiс sepultum est corpus humanum.

(Здесь погребено человеческое тело).

«Госпожа из замка» исчезла вместе с Корнелиусом фан-дер-Вальком.

Вслед за ними оставил свой приход и священник. В прощальном слове своей пастве он не упомянул о том, куда идет, а оставил лишь только один завет — верить и не сомневаться.

Прошло тридцать лет. Любопытный турист, заглянувший в один из упраздненных ныне французских монастырей, познакомился с отшельником, тридцать лет пребывавшим в добровольном заточении. Этот отшельник — бывший некогда священником эйсенбургского прихода, — передал ему записки кавалера Лакруа и рассказал историю таинственного обитателя герцогского замка. Но в этих записках не все сохранилось в том виде, в каком они были написаны: многое в них было уничтожено монахом-отшельни-ком, вероятно, и сделавшимся отшельником потому, что он прочел их целиком и выслушал предсмертную исповедь написавшего их.

Как бы то ни было, эти записки стоят того, чтобы прочитать их. Тем же, кто усомнился бы в их достоверности, можно напомнить слова, истину которых, даже и против своего убеждения, сознает каждый человек. Эти слова мирового страдальца, обращенные к скептику, каким является каждый обыкновенный человек, говорят:

Есть многое на свете, друг Горацио,

Чего не снилось нашим мудрецам…

Записки Лакруа

Меня охватывает холод смерти… Я чувствую его: он уже пробегает по моим жилам, пугает мою душу мраком раскрывающейся перед ней холодной, беспредельной вечности, давящей своим величием мое слабое сознание…

Но сердце мое еще бьется: оно полно горячей любви к людям, оно содрогается и страдает страданиями человечества.

Из мрака прошедшего, из седой глубины древности, в моем сознании восстают картины великой борьбы — борьбы человека ради достижения истины, ради света, который должен озарить его многострадальное существование, дать ему смысл.

Где же эта истина? В самом ли человеке, внутри его, или она должна прийти извне, как откровение свыше? Может ли человек достигнуть ее, пытая самого себя, свыше прося силы для существования, веруя, сомневаясь и страдая, или же, ожесточенный, связанный одною цепью бытия со всем живущим, он должен стремиться к господствованию над законами мира и, подчиняя их своей воле, стать господином вселенной?

Вера ли и покорность составляют удел человека, или же гордое сознание своих сил и молчаливое страдание — веками и поколениями — до тех пор, пока не восторжествует его сила, и он станет выше всякого закона, предвечно созданного для каждой из живущих тварей?

Моя многовековая жизнь приходит к концу. Я выше всех людей, потому что я прожил несравненно долее каждого из них, в отдельности взятого. Я видел, как лишенное света откровения человечество призывало, в борьбе ради истины, на помощь себе великие стихийные силы; я присутствовал при кровавых жертвах, приносимых ненасытному Ваалу, пожравшему истину; я, вместе с жрецами Изиды, пытался открыть великую тайну, наблюдая с вершины пирамид за течением вечных светил, озарявших долину возрождающегося Нила; я, вместе с Фаустом, проводил долгие десятилетия в душной и смрадной средневековой лаборатории, отыскивая жизненный эликсир; я присутствовал, наконец, при нескончаемом мучении тех, кто мучился и страдал и сжигался на кострах во имя Того, Кто Сам был всепрощение и любовь!..

И моему ли сердцу не болеть за болезни человечества, разделенные мною, мною пережитые шаг за шагом, век за веком?.. Мне ли не умудриться опытом, когда за мною стоит мудрость многих поколений?..

Я видел лицемеров, говорящих о любви и попирающих ее; я видел фарисеев, ненавидящих истину, но превозносивших ее; в толпе ослепленных я рукоплескал ауто-да-фе Гренады; меня жгло знойное солнце Сирии и Палестины, когда среди многих я шел проливать кровь человечества ради крови, пролитой во спасение человечества; когда, одержимый духом гордыни, я на земле шел искать царства небесного Солима.

И я пережил все это, и я остался жив.

И вот, в назидание человечеству, в последние дни моей жизни, я должен изложить полную трагизма повесть моих заблуждений и моих страданий. Но мои заблуждения и мои страдания были вместе с тем заблуждениями и страданиями многих людей в течение долгих столетий. Вот почему, думаю я, эта повесть будет поучительна и почему она не должна умереть вместе со мной.

Мир действительный, окружающий меня, давно уже перестал казаться мне таким, каким он кажется другим людям и каким принимал его сам я некогда. Он представляется мне действительно кажущимся, ибо дух мой освобождается от материальных уз. Вечный вопрос о том, что есть истина — вопрос, ради которого я впал в великие заблуждения, — и теперь для меня так же близок и так же недосягаем, как и столетия тому назад. Но дух мой уже близок к вечности, в которой заключается истина. Я искал эту истину в мире видимом, познаваемом моими чувствами.

Я принадлежу к числу тех, на которых, с первых шагов их сознательного существования, оно, — называемое людьми судьбой, роком, — имело решающее значение, предопределившее весь их жизненный путь.

И оно проявилось для меня внезапно, знамением таинственным и загадочным, поразившим мое сознание.

То было в Святой земле, куда, в числе многих, ныне уже свободных от земной оболочки и отошедших в вечность, — я шел для завоевания мест, где совершилась жертва Божественного Искупителя.

Во главе моего отряда, с поднятым забралом, сверкающим взором, дыша жаждой истребления, я мчался против врагов — врагов Христа, как думал я в своем ослеплении…

И вдруг таинственная сила осенила меня. Сквозь мое тело прошел невидимый удар, рука сама собою задержала повод, и благородный конь мой взвился на дыбы… Рыцари и латники, несшиеся вслед за мной, замерли на месте… Дикие крики сарацин, стремившихся на нас беспорядочной ордой, также внезапно смолкли, и полчища неверных, пораженные ужасом, остались прикованными к одному месту.

…во главе своего отряда я мчался против врагов Христа…

И тут все мы — воины, шедшие отвоевывать гроб Господень, и рать, противоставшая нам, сделались свидетелями чудного знамения: солнце, сиявшее в вышине, как бы померкло, задернутое и скрытое из глаз туманной, легкой дымкой. Мрак среди дня окутал нас и надвинулся на нас подобно покрову. И на темном, дымчатом фоне дрожащей и колеблющейся пелены, спускавшейся на нас, вырезалось кровяно-красное, резко очерченное гигантское изображение креста. Его подножие опиралось в побагровевший шар солнца, сам он занял весь видимый небосклон, и вершина его проходила сквозь покрывшую небо мглу и терялось в ней. И кресты, как символ нашего служения, изображенные на наших шлемах, щитах и латах, вдруг побагровели и загорелись кровяными переливами…

Невыразимый ужас сковал нас… Даже наши кони, захрапев и шарахнувшись, вдруг замерли, понурив головы. То же видение предстало и глазам неверных, пораженных чудным знамением.

Но вот на перекладине креста, там, где она перекрещивалась с его основанием, внезапно обрисовался яркий огненный круг. Лучи его расходились во все стороны, переплетались между собою, давали иглоподобные отростки, и в их прихотливой игре, в их режущем глаза блеске, пред нами явилось точное подобие тернового венца, возложенного некогда на святую главу Искупителя мира…

Необъяснимое, чудное и ужасное мгновение! Мог ли произнести кто-либо из нас хотя одно слово при виде этого таинственного видения?.. Слова замирали на устах, вместе с дыханием спирался крик, готовый вылететь из потрясенной груди, и в раскрытых, прикованных к таинственному видению глазах слезы умиления застывали от ужаса, переполнявшего душу…