Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

• Название: Не оглядывайся назад!..
• Автор: Владимир Максимов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-3025-5

Роман известного сибирского прозаика Владимира Максимова – весьма необычное произведение. Это роман-параллель, состоящий из двух почти самостоятельных повестей, и в нём сразу два главных героя. Но благодаря авторскому мастерству оба они незаметно соединяются в единый образ, образ истинного сибиряка, хорошо знающего и безмерно любящего свой родной край.

Охотник-промысловик Игорь Ветров отправляется в многодневный переход по тайге. Сплавляясь по речке к Татарскому проливу, он ночует в небольшой таёжной деревеньке. Там, обследуя заброшенный дом, Ветров находит на чердаке старый, потрёпанный дневник некоего Олега Санина, своего земляка, жившего в 1970-х годах. Ветров забирает дневник с собой и на привалах и ночёвках читает его. Постепенно перед ним возрождается необыкновенная и драматическая судьба Санина, забросившая его на Северный Кавказ, за тысячи километров от родных мест и подарившая ему радость любви к молодой осетинке…

---

Шайба, бегущий теперь впереди, начал принюхиваться к следам, но, трусливо поджав хвост, вновь метнулся от них поближе к хозяину.

– Ну и трус же ты, Шайба, – в очередной раз высказал я псу своё о нём мнение. – Глупый, к тому же трус. Лоси уже давно прошли, а ты всё шерсть дыбишь да урчишь. А сам дрожишь при этом, как осенний лист. Вон описался даже от страха…

Я подошёл к следам, и мне самому стало не по себе. Сбоку от их цепочки на берегу, в том месте, где они спускались на лёд реки, в рыхлом снегу были отчётливо видны свежие круглые вмятины, похожие на то, будто кто-то не очень сильно вдавливал в снег днищем плоскую тарелку.

Безо всякого сомнения это были следы тигра, которые на льду реки уже не так заметны. И оставил их здесь могучий зверь, имеющий не менее двух метров в длину, судя по расстоянию между ними.

Следы были свежие. Может быть, тигр был здесь час назад, а может быть – чуть раньше, когда мы беспечно спускались с Шайбой вниз по реке, и у меня тогда в руках не было даже мелкашки. Хотя малокалиберной пулей такую «кошку» вряд ли остановишь – только рассвирепишь…

Второй раз за день по своей беспечности я мог легко расстаться с жизнью. И второй раз за этот неудачный день Судьба была милостива ко мне…

Я даже представил, как тигр своими мерцающими зеленоватыми глазами следит за нами, такой лёгкой для него добычей, из-за ближайших прибрежных кустов… Представив это, мне сделалось так страшно и тоскливо, что впору было спрятаться в какой-нибудь мышиной норке, став маленьким и незаметным. Правда, в отличие от Шайбы я свой страх скрывать умел…

* * *

До сих пор не могу забыть мерцающие в темноте зеленоватым фосфоресцирующим блеском глаза изящной огромной тигрицы. Почему-то я сразу решил, что это именно тигрица. Наверное, из-за её не очень крупных размеров. Она с любопытством следила за тем, как мы с Ваней Ардаминым у обнаруженной днём ямы на завороте реки лучили рыбу.

На листе из жести, выгнутом в виде противня и пристроенном к «утиному» носу ульмагды, над самой водой, слегка потрескивая, горело смольё – небольшие лиственничные полешки. Огонь отбрасывал трепещущий красноватый свет на тёмную гладь сонной, спокойной воды, высвечивая не только угольно-глянцевую её поверхность, но и таинственную глыбь, в которой медленно, изгибая сильные упругие тела, «ходили», кружась в одном направлении, большие рыбины. Их тёмные, лоснящиеся спины, иногда с выступающим над поверхностью воды плавником, были хорошо видны. Порой какая-нибудь завороженно, будто под наркозом, в едином ритме с другими ходящая по кругу рыбина вдруг резко «взбрыкивала», поднимая над водой облачко брызг и, перевернувшись, блеснув белым животом, резко уходила на предельную, почти трёхметровую глубину в плотно-серую, неясную темь, докуда свет горящего смолья не доставал.

Мы понимали, что рыб приманивает к поверхности необычное свечение, загадочная игра несильного пламени. И они, словно подчиняясь этой дивной пляске огня, продолжали кружить вновь и вновь (поднимаясь постепенно из спасительной для них глубины) спина к спине, в загадочном каком-то ритуальном хороводе, неспешно шевеля хвостами и боковыми нижними плавниками, расположенными за головой.

Ваня тщательно, не суетясь, выбирал рыбину покрупнее да «побрюхатее» – «чтобы икры было побольше». Определив цель, медленно поднимал самодельную острогу, сделанную из черёмухового черенка, с накрепко привязанной к нему откуда-то оказавшейся у нас стальной вилкой. Плавно ведя руку за движущейся рыбой, почти у самой поверхности воды, в определенный момент он делал резкое движение руки вниз, стараясь вонзить острогу за головой рыбы.

Всплеск воды – и перед нами совершенно пустое пространство, словно и не было здесь несколько секунд назад столько добычи…

Через какое-то время рыбины снова поднимаются на поверхность, привлечённые всякий раз разным, мерцающим светом огня…

Если острога попадала в цель – важно было действовать очень быстро, чтобы уже загарпуненная рыба не сошла с неё. Для этого надо успеть не дать ей соскользнуть, развернув рукоять почти вертикально, так, чтобы один конец черенка был даже чуть-чуть в воде, а второй – с вилкой – над водой.

Ваня, стоя в лодке на коленях, виртуозно изгибается, перевешивая туловище за борт. Ульмагда кренится. И чтобы она бортом не черпанула воду, я создаю противовес – переваливаясь в противоположную сторону в задней низкой кормовой части, где сижу с шестом. Иван с видимым усилием выбрасывает из воды очередную красную рыбу, которая, тяжело падая на плоское дно и продолжая извиваться всем телом, чувствительно сотрясает нашу средних размеров «скорлупку».

Когда я, синхронно движениям Вани, перегибался через другой борт, то невольно оглядывался на противоположный, дальний от нас, более низкий берег и одновременно видел изогнувшуюся месяцем на остроге кетину и – зелёные глаза тигрицы, неотрывно следящей за нашими действиями.

В иной миг наши взгляды встречались, и тогда два «изумруда» в кустах тут же гасли, мгновенно исчезая, растворяясь в негустой темноте, будто и не было их там никогда вовсе. Словно всё лишь пригрезилось, привиделось мне при неясном свете едва различимой за ночными облаками луны.

– Ты видел тигрицу? – спросил я Ивана.

– Где?

– На том берегу, почти напротив нас.

– Нет… Может – показалось?

– Да вряд ли, – не стал, впрочем, упорствовать я.

– Ну, поплыли домой, – прекратил наш разговор Ваня. – Пять штук нам вполне хватит, – пересчитал он добычу. И, пока я, отталкиваясь от дна шестом, разворачивал лодку, он ни с того ни с сего вдруг заорал во всё горло, будоража чуткую ночную настороженную, настоявшуюся тишину: «А я плыву на амарочке! А я везу тебе кеты. Чтоб ты с голоду не сдохла – королева красоты!..»

На минуту совсем уж было съевшие луну тучки расступились и в её холодном свете, мгновенно разлившемся над всем этим миром, я увидел как красиво серебрится чешуя «уснувших» на дне лодки рыб, изредка ещё разевающих круглые рты и приподнимающих жаберные «щиты». Но для гулких и сильных ударов хвостами по дну и бортам лодки у них уже не было сил…

Иван так же внезапно, как запел, умолк и, указав рукой на берег, тихо произнёс:

– Точно, она… Сейчас только вон там, через колодину перемахнула, кошацкая… Не дай бог такой в лапы попасть… Оттолкнись немного, чтобы нас течением к тому берегу не сносило, – закончил он, удобно развалясь на носу лодки.

Призрачный лунный свет играл серебром на лёгкой ряби быстрых срединных струй, похожих почему-то на гриву белого коня, стремительно летящего по волнам ковыльной степи, встречь ветру.

Было тихо, таинственно, слегка тревожно, как всегда бывает в ночной час… Но ни во что плохое тогда всё-таки не верилось. Хоть и припомнился один давнишний эпизод – тоже связанный с «кошкой», только поменьше, не такой, которая следовала сейчас за нами вдоль берега. И от которой нас отделяло каких-нибудь пятьдесят метров воды.

Течение неспешно несло нашу лодку, слегка покачивая на невидимой волне, и я вспоминал, как рысь спокойно сидела метрах в трёх от земли, у ствола, на толстом суку обугленной лиственницы, вершина которой, видно уже давно, была срезана молнией. Превратившись в пушистый рыжеватый ком, она внимательно, но в то же время с презрением смотрела на беснующихся у ствола собак.

Скрыться ей было некуда. «Обрубок» лиственя находился почти в центре небольшой гари, ровно устланной белым нетронутым снегом, если не считать, конечно, следов самой рыси, собак и моих, ведущих к этому одинокому дереву, почему-то пощажённому пожаром.

Когда я подошёл к дереву, рысь даже не взглянула на меня, продолжая лениво смотреть на усиливших свой лай собак, подпрыгивающих иной раз от нетерпения, словно намереваясь настичь врага прямо в воздухе.

Снег вокруг лиственницы был испещрён их следами и почти утрамбован собачьими лапами.

«Значит, уже давненько они её держат…»

– Молодцы, молодцы, – похвалил я вопросительно оглядывающихся на меня собак, почти уже охрипших от непрерывного лая. – Успокойтесь. Вы своё дело сделали. Теперь мой черёд.

Я с тоскливой безысходностью, оттого, что у зверя не было почти ни единого шанса на спасение, не торопясь снял с плеча малокалиберную винтовку.

«Слишком уж такая охота, когда зверю некуда деться, похожа на расстрел», – подумал я, готовясь выстрелить.

Собаки смолкли, замерли, устремив взгляд, в котором угадывалось нетерпение, вверх.

«Может, шугануть её оттуда палкой? Пусть бежит… Хотя б теоретический шанс на спасение у нее тогда остаётся… Впрочем, далеко ли она убежит на открытом пространстве?.. Собаки вмиг достанут… Шкуру попортят, да и она какую-нибудь из них сможет покалечить… Сама виновата, что на одинокое дерево забралась», – рассердился я на рысь.

Собак теперь отсюда так просто не уведёшь. Сутками будут караулить. Да и как их уводить. Не поймут. Ведь они свою работу делают, причём честно.