Александр Кондратов - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е

• Название: Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
• Автор: Александр Кондратов
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2003
• ISBN: 5-89059-043-Х

Первая книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)», посвященных 1960–1980-м годам XX века. В нее вошли как опубликованные, так и не публиковавшиеся, ранее произведения авторов, принадлежащих к так называемой «второй культуре». Их герои — идеалисты без иллюзий. Честь и достоинство они обретали в своей собственной, отдельно от советского государства взятой жизни.

---

Я молчу. Я знаю, лучше мне не говорить. Наверно, он действительно относится ко мне неплохо. Наверно, ему хочется пойти мне навстречу и оставить меня, хотя я и не оправдал ничего. Наверно, он даст мне еще время, чтобы я показал себя. Лучше уж не давать ему честных слов. Это честнее. Лучше отмолчаться и подождать, пока он решит все сам и отпустит меня, похлопав по плечу…

Руководитель выдерживает паузу и продолжает:

— Ведь ты же взрослый человек, Витя… Ты ведь Потехин и Мясников — уже аспиранты. Москвин и Номоконов — научные сотрудники крупных и перспективных институтов. Запорожченко — уже капитан… А ты ведь был далеко не менее способным, чем они?

Он еще выдерживает паузу и говорит уже более шутливым голосом:

— Испытательный срок кончился? Кончился. И вышло что? Вышел фук. Я могу, конечно, дать тебе еще возможность… Но я должен быть уверен…

Я стою. Я молчу. Это еще не ложь.

— Так вот, Витя…

Тихая возня поднимается во мне. Все в кабинете плавно сползает в сторону. И расплывается это все. Больше я ничего не слышу и не вижу.

А вижу я кактус на подоконнике. Каждую его иголочку. Сам зеленый, а иголочки рыжие. А за окном небо, почему-то синее. Снег сверкает. Снег и кактус. Красный трамвай с белой крышей изогнулся на повороте. Трамвай и кактус. И купол — такой голубой, что растворяется в небе. Церковь и кактус. Черно-белые деревья… Да ведь это тот самый сквер! Я всегда радуюсь ему после работы…

А в оконном стекле, повыше кактуса, — пузырь. Удивительно в этом пузырьке! И небо, и снег, и трамвай, и деревья, и купол — все помещается в нем. Маленькое, странно вытянутое и какое-то особенно яркое. Там снежный город. Кто-то живет в нем, вовсе крохотный… Интересно, каким он видит меня оттуда?

1961–1962

Инга Петкевич Эники-беники

Коза пропадала почти каждый вечер, но Любка изучила ее повадки. Коза проходила лес, спускалась в овраг, переходила ручей, потом шла по овсяному полю, затем поднималась по крутому склону на вершину горы, самое высокое в округе место, и там, взобравшись на огромный камень, стояла абсолютно неподвижно, высоко задрав голову и пристально глядя в сторону заходящего солнца. Поймать ее по дороге было невозможно, но там, на вершине, коза уже ничего не видела и не слышала, и можно было спокойно взбираться на камень и стаскивать козу на землю. Она не упиралась, она, казалось, не замечала ничего вокруг, она давала себя стащить и покорно шла на поводу — только голова ее была повернута в сторону заката.

Так было почти каждый вечер.

Любка шла по лесу. Где-то впереди звенела колокольчиком коза. И тут — казалось, над головой — чей-то негромкий, но ясный голос сказал:

У капель — тяжесть запонок,
И сад слепит, как плес,
Обрызганный, закапанный
Мильоном синих слез.

Любка насторожилась.

— А? — сказала она.

Голос что-то ответил, но звучал он уже где-то в отдалении, и до нее дошло только четыре слова: «он — ожил — ночью — нынешней».

Любка нырнула в заросли орешника и, тревожно озираясь, быстро, но бесшумно подкралась и увидела человека. Он шел, касаясь руками ветвей, и говорил красивые слова. Любка кралась следом. Открытые места она пробегала на четвереньках, в более густых — забегала вперед и, спрятавшись за деревом, ждала. И он проходил мимо, размахивая руками, или вдруг останавливался и, задрав голову к небу, стоял совершенно неподвижно. Так он чем-то напоминал ее козу, и Любка чувствовала, что можно и не прятаться: все равно не заметит. Ей захотелось рассмотреть его получше, и она решила сделать круг и подождать его около болота, где кусты были особенно густыми и можно было подойти поближе. Она как раз перебегала поросшую вереском открытую полянку, когда он неожиданно оглянулся. Некоторое время они в упор разглядывали друг друга. Он что-то крикнул, она вздрогнула, заметалась, но место было открытое, и тогда она упала лицом в вереск и, прикрывая голову руками, замерла. Ей казалось, что он стоит над ней…

Когда же она подняла голову — вокруг никого не было.

— Исчез… — прошептала она. Задумчиво огляделась, вздохнула, прислушалась и опять вздохнула. Потом, будто что-то вспомнив, отряхнулась, движения ее стали быстрыми и озабоченными. Она спустилась в овраг, перешла ручей, вышла на овсяное поле — отсюда была видна гора, и камень, и черный силуэт козы. Уже бегом она пересекла поле, поднялась на гору, взобралась на камень.

— Еще не проходил? — спросила она козу.

Коза скосила на нее рыжий глаз и мотнула головой.

Любка сидела на камне рядом с козой. Там, далеко внизу, за рекой и полем, проходила большая дорога. По дороге шли машины. Большей частью это были грузовики или огромные корявые машины, которые она про себя называла скалозаврами. Они выскакивали из-за леса и, неуклюже подпрыгивая, мчались в Большой Утюг. За Большим Утюгом дорога снова выходила в поле, но грузовики не выходили в поле, все они застревали в Большом Утюге. И только он, он один, не застревал…

Уже полсолнца ушло под землю. Любка тревожно смотрела на дорогу. Может быть, что случилось, может быть, он поскользнулся и лежит теперь в канаве, или заблудился, или уже проезжал? Солнце совсем перекосилось.

— Бип! — Он вынырнул из леса и плавно покатил по дороге. И даже теперь, в сумерках, было видно, какой он голубой и красивый. Любка вскочила на ноги, вытянулась и затаила дыхание.

Она знала, что напротив горы автобус остановится и люди выйдут из него, а водитель выпрыгнет из кабины и станет что-то говорить, показывая на нее рукой, и тогда люди достанут фотоаппараты. Раньше он не останавливался. Провожая его глазами, она знала, что когда-нибудь он все-таки остановится. Он должен был остановиться, он не мог не остановиться, и он остановился. Люди вышли из него. Она подалась вперед, хотела бежать к ним, махать руками, плакать, но что-то остановило ее. Люди должны были позвать ее первыми. А они вдруг достали фотоаппараты и стали ее фотографировать.

— Они думают, что мы памятник, — сказала она козе.

Коза вздохнула.

На Большой Утюг опустился туман. Из тумана торчали только черные трубы, из труб валил дым. Туман был розоватый, дым — коричневый. Автобус исчез в Большом Утюге. Она ждала, пока он появится с другой стороны, но он не появлялся.

— Неужели он тоже там застрянет? — сказала она козе.

— Вы что-то сказали? — переспросила коза.

— Наконец-то ты заговорила, — не отрывая глаз от дороги, медленно сказала она. — Я давно ждала, когда ты заговоришь. Мне очень надо с тобой поговорить.

— Гм, — сказала коза.

— Я хочу у тебя спросить: зачем ты привела меня на эту гору? Зачем эти люди нас фотографируют? И еще, кто этот человек, что ходит по лесу и говорит вслух сам с собой?

— Этот человек — я, — сказала коза.

Любка оглянулась и удивленно посмотрела на козу, но коза все так же невозмутимо смотрела на красную полоску заката. Любка спрыгнула с камня и увидала человека. Он лежал на спине, заложив руки за голову. Его лицо было спокойно и неподвижно. Почему-то она не испугалась, она медленно подошла поближе. Он не посмотрел на нее, он смотрел в небо, и глаза у него были красные.

— Ты плакал? — спросила она.

Человек молчал.

— Почему ты плакал? — повторила она.

Человек молчал.

— Ты долго ехал? — спросила она.

— Долго, — сказал человек.

— Ты приехал на голубом автобусе? — спросила она.

— На голубом автобусе, — отвечал человек.

— Ты приехал за мной?..

Человек моргнул и медленно перевел глаза на ее лицо. Он смотрел долго и неподвижно.

— Не знаю, — человек вздохнул и закрыл глаза.

— Значит, ты приехал за мной, — спокойно сказала она.

— Не знаю, — человек не открывал глаз. — Я давно ничего не знаю. Сегодня — тут, завтра — там. Вчера мы были в местечке Киты, но там не было солнца. Мы ждали его целую неделю, и местные дружинники поколотили меня. Зачем я там был? — не знаю. Почему меня били? — не знаю. Кому все это нужно? — не знаю. А теперь я лежу под каким-то камнем. У меня над головой стоит коза, какая-то маленькая странная девчонка задает мне какие-то загадки. Почему, зачем? Должна же быть какая-то связь, должна ведь, должна, должна! Вот ты думаешь, что она есть? Ты думаешь, раз есть голубой автобус, и этот автобус ездит по дороге, а ты со своей ненормальной козой стоишь на камне, и эти идиоты из автобуса фотографируют вас, — ты думаешь, раз все это так, то однажды из автобуса выйдет прекрасный принц и увезет тебя в заморские страны. Ты думаешь, что все это для тебя?

— Нет, — крикнула она. — Ведь ты ничего не знаешь, не знаешь, что раньше он не останавливался, он проезжал мимо. Я знала, что он остановится, — и он остановился.

Человек открыл глаза, лицо его стало растерянным.

— Может быть, ты права, — сказал он. — В таком случае я приехал за тобой, тебе виднее. Может быть, я заморский принц, думай как знаешь. А что дальше? Что я должен делать? Что мне делать с собой, с тобой, с твоей козой? Я не знаю.