Марк Эгарт - Бухта Туманов. Повесть

• Название: Бухта Туманов. Повесть
• Автор: Марк Эгарт
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1978

Приключенческая повесть, рассказывающая о дружбе двух ребят, которую они пронесли через всю жизнь, о том, как помогла им эта дружба в трудный для страны час, когда, уже будучи офицерами, друзья вступили в борьбу с агентами иностранной разведки.

---

Капитан Пильчевский, в закопченном кителе, с грязными отеками на лице, ходит вдоль рва, ободряет и торопит людей. Здесь самое опасное место. Пятьсот метров отделяют ров от склада взрывчатки. Склад укрыт мокрыми брезентами, которые усердно окачивают из брандспойтов. Но пожар приближается, и нужно задержать его перед рвом, как удалось остановить пожар на северной стороне бухты, откуда только что вернулся капитан.

Кирками, лопатами, а кто и просто руками, матросы выламывают, выдирают кустарники, травы, уцелевшие в просеке, прорубленной перед рвом. Они сгребают вороха сучьев и листьев и уносят вниз. Широкий пояс обнаженной, развороченной, будто вспаханной земли простирается перед рвом. Сюда тоже подают ведра с водой.

Пожары в тайге — дело не редкое, говорит капитан. Однако про себя он думает, что этот пожар, такой внезапный и с нескольких сторон, заставляет подозревать поджог.

«Так вот что за «гости» пожаловали сюда! Не терпится японским друзьям Гитлера…» Капитан думает об отряде Синицына, который разыскивает этих «гостей» в горящей тайге, и приказывает приготовить катер.

Пылающая ветка, как шальная пуля, ударяет капитана по лицу. Он жмурится от боли и трет обожженную щеку, топчет ветку ногами. Дым окутывает его всего.

Проходит час, еще час. Близится утро. Пожар на Черной сопке начинает сдавать. Красное зарево постепенно меркнет. Языки огня лижут остатки кустов и вытягиваются, бессильно шипя, на мокрой, очищенной от растительности земле, бледнеют, гаснут.

Пожар отступает нехотя, с боем. Вот он рванулся в последний раз. Ослепительно вспыхнула, охваченная сразу с четырех сторон, ветхая фанза и рухнула, рассыпаясь тысячами искр. И, словно обессилев в этом последнем напряжении, пожар сдался наконец и повернул в сторону.

Но еще долго, до самого утра, то здесь, то там поднимаются и шипят, как змеи, заливаемые водой тонкие языки пламени, обгладывая уцелевшие ветки и стебли травы. Густые синие столбы дыма стелются над пожарищем. Сопка, вчера еще нарядная, зеленая, стоит голая, черная, как ее вершина.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Запах гари усиливался. Тимчук разбудил Синицына и Гаврюшина. Несколько минут они смотрели в ту сторону, откуда шел этот запах. Потом ветер переменился, и запах гари начал слабеть. Похоже, пожар шел стороной. Но тревога лейтенанта не уменьшалась. Пожар шел на севере или на северо-западе, в районе, близком к бухте. Недавно туда доставлено горючее, взрывчатка. Стоит одной искре залететь…

Синицын посмотрел на Тимчука и Гаврюшина. Не говоря ни слова, они начали выбираться из распадка.

Когда они поднялись на ближнюю сопку, небо на востоке уже светлело. Видна была река, еще блестевшая под низкой луной, воздух был недвижим, и стояла такая полная, гнетущая тишина, как будто не одну эту ночь, а целое тысячелетие все здесь спало непробудным сном.

Но для Синицына не существовало сейчас ни похожей на сон тишины, ни красоты пробуждающегося утра. Посоветовавшись с Тимчуком, он решил направиться вдоль берега в сторону Песчаного Брода.

Многое говорило, что преследуемые ими люди стремились именно к Песчаному Броду: и то, что они так упорно и долго кружили вокруг этих мест, и то, что там припрятана их лодка (вернее — лодка, похищенная у Пак-Якова), и то, наконец, что кратчайший возможный путь к спасительному берегу океана шел через Песчаный Брод. Следовательно, там все должно решиться. От того, поспеют ли Синицын с Тимчуком и Гаврюшиным вовремя и не прозевает ли Майборода у фанзы возле Песчаного Брода, зависел успех дела.

Все, что Синицын вынес за последние дни,- голод, усталость, бессонница, от которой и сейчас немного кружилась голова,- забылось. Он почти бежал.

Небо светлело, луна меркла. Места шли знакомые. Уже можно было различить тропу. Когда они поднялись на кремнистый гребень, спускавшийся уступами к берегу Шатухи, совсем рассвело, хотя солнце еще не показалось. На многие километры видны были океан, длинная песчаная коса, речные протоки и устье, заросшее камышом. И совсем далеко выступали на фоне зеленого светлеющего неба три острые скалы. Там находилась фанза.

Тимчук сделал знак остановиться. Он опять ощутил запах гари. Теперь запах шел не с севера, как прежде, а с юга, со стороны реки, и бил прямо в лицо.

Потянуло дымом. Тревожно крича, взлетела сойка, за ней — другая. Громко хлопая крыльями, пронеслась стайка нырков и опустилась на воду. Птицы все чаще пролетали над головой. Шум крыльев, треск кустов (там тоже кто-то бежал, скакал) раздавался уже непрерывно. Справа, шагах в двухстах, блеснул огонек. Он исчез, затем снова блеснул, уже левее… еще левее. Словно кто-то перебегал там, вдоль берега, и поджигал тайгу.

Это и был поджог. Синицын понял, что любой ценой их хотят задержать, отрезать от берега океана и преграждают дорогу огнем. А возможно, это было частью более широкого и гораздо более опасного плана врагов: поджечь тайгу в нескольких местах вокруг бухты, сжечь и взорвать возводимые укрепления!

Так вот почему он слышал запах гари час назад! «Ведь это война, пусть и необъявленная, на самурайский манер: удар из-за угла! Да, да, это они!»

— Ходу! — крикнул Синицын и кинулся вперед.

Тимчук — за ним. Гаврюшин сдвинул бескозырку низко на глаза, подхватил винтовку и побежал следом.

— Ходу! Ходу! — выкрикивал Синицын.

Освещаемые заревом пожара, который быстро приближался, они мчались вниз по гребню, прыгая с уступа на уступ, рискуя свернуть себе шею. Дым с каждой минутой усиливался. Слышался громкий треск сучьев, свист огня. Иссохшие кустарники и травы загорались от одной искры.

Пожар догонял моряков, обходил. Уже занимались впереди них поникшие от жары камыши. Справа, слева валил дым. Еще несколько минут — и они будут отрезаны от воды, окружены огнем со всех сторон.

На Синицыне загорелась фуражка. Он швырнул ее на бегу. Гаврюшин рвал с себя тлеющую форменку. Пока он стаскивал ее одной рукой (другая держала винтовку), форменка занялась огнем и опалила ему волосы. Тимчук бросился на помощь Гаврюшину. Преследуемые огнем по пятам, с обожженными лицами и руками, они кинулись с разбегу в воду. Спустя минуту пожар овладел всем берегом Шатухи.

Все трое погрузились в реку по самые плечи, но дым настигал их и тут, душил, ел глаза. Держа оружие над головой, скользя и оступаясь на неровном дне, Синицын, Тимчук и Гаврюшин спешили вниз по течению (это была теперь единственная дорога к океану), стараясь держаться на равном удалении от обоих объятых пожаром берегов.

Всходило солнце, наступило утро, но черная стена дыма, прорезаемая, как молниями, языками пламени, скрывала солнце возвращала ночь. Красный отсвет ложился на воду, на камыши, на песчаную косу, вспыхивал в брызгах морского прибоя, воздух сделался горячим, сухим и струился, как из печи.

Всем троим не давала покоя мысль: не случилось ли беды бухте? Сейчас — утро; значит, поджог был совершен ночью, когда все спали… Если часовые не успели вовремя поднять тревогу… Синицын стиснул зубы.

Шагая по пояс в воде, они приблизились к левой протоке, где река мелела, как вдруг Гаврюшин вскрикнул. Из камышей, которыми густо заросла протока, показался человек в коричневой китайской кофте. Он шел чуть пригнувшись, держа в руке большой бидон. Что было в нем: керосин, бензин? Так вот за кем охотились они столько времени! А где остальные?

Человек в кофте поднял голову. В смешанном свете утра и начинающих гореть камышей Синицын разглядел его лицо. Это… это был Пак-Яков.

Все походило на галлюцинацию. Синицын закрывал и открывал глаза, но человек, который был убит, чье обезглавленное тело он сам видел, продолжал двигаться в камышах.

ПО ТУ СТОРОНУ

Неудачи преследовали Илью Дергачева.

После случая с моряком Ху Чи переменился к нему, сделался недоверчивым, придирчивым. Смерть моряка, по всем расчетам, должна была выглядеть несчастным случаем и не вызывать подозрений. Тем не менее за фанзой на Черной сопке начали следить — ею нельзя было больше пользоваться, и даже был обнаружен тайничок под фанзой с выходом на тропу.

День ото дня Ху Чи становился подозрительнее и злее. Это он приказал сбросить упорствующего моряка в море, а теперь винил в этом Илью. Все теперь не нравилось Ху Чи. Взять, например, затею со змеями или с камнями, которые скатывали на тропу, чтобы помешать морякам следить за фанзой. Затею со змеями в расщелине скалы одобрили оба: Ху Чи и его помощник (Илья прозвал его Желтоглазым), а камни сбрасывал не Илья, а Желтоглазый, но теперь оба говорили, что все это было пустой тратой времени: Илье бы только нажраться да на боку лежать. Их было двое, Илья — один, ему приходилось молчать.

Ху Чи твердил, что за ними следят. Возможно, это было верно, но верно было и то, что сам Ху Чи следил за Ильей и Желтоглазому приказал. Илья не мог шагу ступить один.