Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

• Название: Вокруг трона Ивана Грозного
• Автор: Геннадий Ананьев
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058241-9, 978-5-271-23184-1

В истории часто главные роли играли не только те, кто занимал трон, но и те, кто находился рядом. Среди них были выдающиеся государственные деятели и ловкие авантюристы, талантливые политики и хитроумные интриганы, Малюта Скуратов, Фёдор Басманов, Богдан Бельский — эти и другие люди, окружавшие царя Ивана Грозного, сумели достичь вершин власти и занять заметное место в истории государства Российского.

В данном томе представлены биографические очерки о Малюте Скуратове, Андрее Курбском, Богдане Бельском и других сподвижниках и фаворитах, составлявших окружение царя Ивана IV Грозного. Написанная хорошим языком, живо и увлекательно, книга, несомненно, привлечёт внимание всех, интересующихся отечественной историей.

---

   — Два десятка саженей. Не меньше, — твёрдо установил наследник престола, и все склонили головы.

Кто же станет перечить царскому сыну, такому же спорому на расправу, как и отец, такому же гневливому. Начали отмерять шагами. И никто, ни девы и жёны, прекрасные в наготе своей, ни те, кто готовился истязать их, вроде бы не слышали вовсе, как заливается в пышной зелени лещины церковного кладбища соловей, а в его трель вплетается плаксивое «фюи, фюи» иволги (словно сгоняет её кто-то злой с гнезда или уносит детишек малых); столь же тревожно многоголосили иные птахи, а над всеми ими как бы господствовало воронье карканье, утверждавшее своё господство не над гнездом или веткой, а над всей кладбищенской рощей: птичий мир жил своими заботами, люди — своими. Одни готовились с достоинством встретить истязания и смерть, другие — истязать до смерти. Что же, такова жизнь. По законам ли она природы или вопреки им, но она такая, какая есть.

Выровнялись лучники на определённом месте. Великий князь Иван наставляет:

   — В перси их пышные. В руки лебединые. В ноги соблазнительные. В бёдра округлые. Да не слишком натягивайте тетивы. Чтоб лишь поклёвки были. Давай.

Полетели стрелы с мягким шелестом, впиваясь в перси, ноги, руки, бёдра. Совсем неглубоко. И всё же три пригожих девы повисли на путах с пронзёнными сердцами, и наследник престола вскипел гневом:

   — Вы что?! На их место хотите?! Сказано как стрелять, так и стреляй. Ещё хоть одна стрела в сердце угодит, всех вас попривяжу рядом с упрямыми и неблагодарными холопками!

Кому хочется быть привязанными к кладбищенской изгороди, да ещё нагим? Больше не сердобольничали стрелявшие.

Когда выпустили по десятку стрел, великий князь Иван приказал Бельскому:

   — Приведи новичков. Пусть поупражняются в стрельбе.

Молодых стрельцов много. Почти полусотня. Когда Богдан Бельский собрал всех, несчастные боярыни и сенные девы уже медленно истекали кровью. Вместе с кровью улетучивалась, кажется, у них и гордость за свой смелый поступок, они всё более и более теряли бодрость духа, их головы свисали на груди, словно безжизненные, тяжёлые косы повисли никчёмными плетями. Без былой красоты своей.

Подошли новички, скованные робостью. А Богдан Бельский спросил грозно:

   — Вы кто?! Мужи ратные или слюнтяи?! Если маменькины сынки, скидавайте доспехи да надевайте сарафаны. А коли в царёв полк взяты, покалывайте удаль свою, крепость руки и точность глаза. Не жёны и девы перед вами, но враги царёвы, кому вы присягнули служить верой и правдой животом своим!

   — Верные слова, — положил руку на плечо Польского великий князь Иван. — Или служи, и ни — вон!

После такого напутствия новички из кожи лезли, выказывая умелость и старание. Когда колчаны пустели, они шли вырывать стрелы из тел окровавленных и вновь возвращались на прежнее место, чтобы снова пускать стрелы в истекающих кровью боярынь и сенных дев, уже безразличных ко всему, потерявших чувство времени и боли.

Только к вечеру закончился разгул кровожадности, и тогда, собрав деревенских мужиков, Богдан Бельский велел им выкопать общую могилу за оградой церковного двора и без покаяния свалить казнённых в эту общую яму. Бугра не велел поднимать.

   — Ровняйте с землёй, чтоб заросло травой и не привлекало взора.

   — Не по-христиански такое: над могилкой попанихидил бы наш поп.

   — Не шкни. Или спешка в эту могилу ложиться?

Закончив урок, пошли по домам, дорогой уговорившись меж собой, что на сороковой день заставят попа отслужить поминальную службу по убиенным, поставят оградку и водрузят крест.

   — Небось завтра же позабудет царь-батюшка о содеянном.

   — И то... У него сколько казней позади, да сколько ещё впереди. О всех помнить — голова вспухнет.

ДМИТРИЙ ГЕРАСИМОВ

Поезд, названный посольским, выехал ранним утром через Фроловские ворота Кремля и направился на Ярославскую дорогу. Путь поезда вначале к святому Сергию, а после поклонения его мощам, через Ярославль и Вологду — в Холмогоры. Впереди ехали посол царя Ивана Грозного к царю датскому дьяк Посольского приказа Дмитрий Герасимов и чуточку приотстав от Герасимова, князь-воевода Хилков, а слева, на полкорпуса отстав от них, сутулился в седле, держась за луку, известный на всё Поморье кормщик Семён Веригин. Тихо на улицах Москвы. Только перекличка горластых петухов да лай дворняжек, усилившийся, когда посольский поезд втянулся в Скородом, нарушали ещё сонное спокойствие города.

Вот и прямоезжая дорога на Ярославль, через Сергиеву лавру. Герасимов пустил коня рысью, не взяв на то согласия князя Хилкова, и это ещё более омрачило чело храброго и удачливого в сечах воеводы.

«Ишь! Нос дерёт! Почтил его царь посольством, на сивой кобыле не объедешь!»

Обида князя Хилкова объяснима: сам государь наставлял его на воеводство в гавань Святого Николая, где строить ему порт и новую крепость на берегу Студёного моря[47] — Архангельск. Ему же надо ополчать крупные ратные отряды не только в устье Северной Двины, но и Мезенской губе, чтобы можно было крепким тычком встретить шведов, которых король польский Баторий[48] натравливает на Россию. Король советовал шведам наряду с боевыми действиями в Ливонии нанести главный удар по Коле, по Холмогорам и Мезени, и высадив там отряды, идти к берегам Онежского озера. Благодаря этим неожиданным и стремительным ударам будет, по расчёту договаривающихся, завоёван богатейший и важный для торговли край России.

Расчёт на неожиданность не удался: доброхоты российские при королевском дворе известили Ивана Грозного о коварном замысле Батория и царь земли Русской велел срочно строить боевые корабли близ Вологды, чтобы затем, выведя их в Балтийское море речными путями, налететь на шведов оттуда, откуда они вовсе не ожидают удара. Чтобы манёвр этот оказался неожиданным, предстояло надёжно защитить берега Кольского залива и Белого моря. На него, князя Хилкова, царь и взвалил столь тяжелейший груз, ему и быть передовым, так нет впереди — посольский выезд.

«Через губу не плюёт посольский дьяк. Молчит, гордыню свою теша».

Зряшнее недовольство князя Хилкова: не чинится дьяк Герасимов. Ему впервые выпало возглавлять посольство, да ещё какое?! Конечно, в посольских делах он не новичок, но всегда прежде он был на вторых или даже третьих ролях. Правда, он частенько подсказывал главам посольств, как ловчее вести переговоры в том или ином случае, дабы переупрямить упрямцев, за что его и ценили. Теперь, однако же, он сам в ответе за успех переговоров, а они, как можно было предвидеть, будут очень и очень трудными: нужно во что бы то ни стало повернуть Данию лицом к России в ущерб Швеции. Известно, у Дании со Швецией есть серьёзные противоречия, но так ли они велики, чтобы превратиться в откровенно враждебные, к тому же в угоду Москве, которую почти все европейские королевства начали более опасаться, нежели уважать. Вот и ломал голову дьяк Герасимов над тем, как ловчее исхитриться, чтобы со славою завершить посольство. Сразу же, как получил урок от царя. Всё остальное: сборы, прощальный пир, благословение митрополита накануне выезда и сам выезд, будто скользили мимо, едва воспринимаемые.

Едва сел Герасимов в седло, как вовсе погрузился в свои мысли и даже не замечал, что конь его сразу же выпялился на целую голову вперёд. Не замечал дьяк и сердитости князя Хилкова, не слышал его нарочито громкого сопения.

Иное дело — Семён Веригин. Он, привыкший водить артели промышленников, чутко улавливал настроение сотоварищей, и если замечал хотя бы маленькую трещину в отношениях артельных, тут же принимал меры, упреждающие возможный разлом. Вековой поморский опыт убеждал в том, что только дружная команда удачлива в промысле, и ей легче бороться с каверзами Студёного моря и Океана-Батюшки. А в дальних походах в Мангазею или к Анианову проливу, на другом берегу которого лежит богатейшая зверем земля Аляска, как можно без крепкой мужской дружбы?

Нет, Веригин не осуждал ни князя, ни дьяка, ибо не знаком ему был уклад жизни у окружающих царя, но он ни за что бы, будь его воля, не ехал бы сейчас впереди, а смешался бы с детьми боярскими, которым предстояло оборонять порт Архангельский, устроенный в Двинской губе, близ монастыря Святого Николая. С этими людьми проще, к тому же они должны остаться на постоянное житьё в Поморье и с любопытством станут слушать его рассказы и о природе края, и о богатых промыслах. Царь Иван Грозный, однако, определил кормщика в товарищи к воеводе, да ещё ответственным за своевременный выход в море посольства, а разве царю станешь перечить?

Не очень уютно уважаемому поморскому кормчему, но он всё же держит себя достойно. Рылом в грязь не тычется. Ещё при встрече с дьяками Посольского приказа, которым проводила его воротниковая стража, узнавшая, с какой целью он хочет видеть царя, да и при встрече с самим царём не падал Веригин на колени, не позорил поморской чести. Поклониться — поклонился. Поясно. Не ему, не единожды зимовавшему в становищах Новой Земли и на Груманте, ходившему не только в Мангазею, но и за Аниан пролив на Аляску и даже спускавшемуся далее Курильских островов, ломать шапку. Подати он платит сполна, а что ещё от него требуется? Правда, сесть на узорчатый полавочник без приглашения хозяина кормчий не посмел — не принято у поморов ступать за воронец, а тем более плюхаться на лавку без приглашения. Вот он и ждал, пока читали уже переведённое с аглицкого послание, вручённое ему на совете кормщиков и стариков для доставки царю.