Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного

• Название: Вокруг трона Ивана Грозного
• Автор: Геннадий Ананьев
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058241-9, 978-5-271-23184-1

В истории часто главные роли играли не только те, кто занимал трон, но и те, кто находился рядом. Среди них были выдающиеся государственные деятели и ловкие авантюристы, талантливые политики и хитроумные интриганы, Малюта Скуратов, Фёдор Басманов, Богдан Бельский — эти и другие люди, окружавшие царя Ивана Грозного, сумели достичь вершин власти и занять заметное место в истории государства Российского.

В данном томе представлены биографические очерки о Малюте Скуратове, Андрее Курбском, Богдане Бельском и других сподвижниках и фаворитах, составлявших окружение царя Ивана IV Грозного. Написанная хорошим языком, живо и увлекательно, книга, несомненно, привлечёт внимание всех, интересующихся отечественной историей.

---

Слушал внимательно. Вроде бы какое ему дело, что вож аглицкого парусника передал царю Грозному, но любопытство — не игрушка бездельная. Тем более что ему уже сказал один из подьячих, вроде то послание от самой королевы аглицкой. О дружбе и прибыльной торговле просит. А это и для него, помора, утешно.

Вот дьяк Посольского приказа умолк и замер в почтительности, готовый ответить царю на любой его вопрос, но Иван Грозный не к дьяку обратился, а повернул лик свой к нему, кормщику.

   — Садись, — указал царь перстом на лавку, — поведай, как встретили вы англичанина? Мирно? Либо с пальбой?

   — Мирно. Он не палил, хотя пушки у корабля имелись и на кичке, и по бортам, а мы чего ради станем пушками встречать?

   — А есть они у вас?

   — Как не быть? Лабазов в губе — полно. Варяги охрану несут. Не только из поморов, пришлых много варяжит. Иные из них голландский и шведский хорошо знают. Вот они и разговаривали с кормчим, что привёл парусник в губу. Одно скажу точно: не промышленное судно. Скорее — воинское. Потрёпанное только уж сильно. Кормщик у них называется кепом. Вот он и сказывал, будто три корабля — каравеллы трёхмачтовые — хотели пройти на восток дальше, даже восточней Новой Земли. У Канина носа с нашими ладьями встретились. Более двух дюжин их шло на Новую Землю и на Грумант. Наши вожи растолковали, показав даже карты, как пройти за Вайгач в Мангазейское море, всяк после того поплыл своим путём. Две каравеллы, как сказал их кеп, назвавшийся Дженкинсоном, сгинули после раскидавшей парусники бури. А ему, дескать, повезло: Пресвятая Богородица, милость, мол, проявила.

   — Не ладно то, что пути по Ледовитому океану иноземным мореплавателям показывают наши промышленники, — вовсе не серчая, а в задумчивости проговорил Иван Грозный, — не гоже такое.

   — Верно, — согласился Семён Веригин. — Вцепятся клещами в добрые промысловые места, начнут почём зря бить зверя. Без расчёта. Им наплевать, что после них останется. Не своё, оно и есть — не своё.

   — Не о разбойном промысле я речь веду, хотя и о нём мысли нужно иметь, говорю о том, что они с берегов океана начнут захват земли Сибирской. Данью обложат обских и ленских людишек. Какой ущерб казне нашей? А они — не Кучум[49]. Их из Сибири ничем тогда не выкуришь.

Что верно, то — верно. Только не его, кормщика, забота. На то они, правители, сладко живут в Кремле, чтобы думать, по какому стригу вести державу. Его же дело — промышлять. Пошлину исправно платить, что он и делает по чести и совести. Теперь же, вручив послание аглицкой королевы, надо возвращаться домой, за своё привычное дело браться.

Однако Иван Грозный рассудил иначе:

   — Мне сказали, ты — знатный кормщик и род твой среди поморов знатен?

   — Не без того.

   — Вот и послужи в угоду державе моей. Не промыслом. Стань добрым советником князю Хилкову, кого я пошлю воеводой на Двину и Мезень. Укажешь, где сподручней пристани ставить, а затем, рукава засучив, станешь исполнять намеченное. Вместе с князем. В товарищи ему тебя определяю. Не в слуги ближние, а в товарищи.

«Ого?! По Сеньке ли шапка? Но отчего — нет? Не лыком же он, Семён Веригин, шит. Мезенскую губу и устье Северной Двины знает как свои пять пальцев. Да и мастеровых наберёт таких, что с любой работой справятся. Было бы чем платить. С крепостями посложней будет. Но и это, если поразмышлять, не такое уж непосильное бремя». — Мысли мгновенно пронеслись в голове кормщика, и он почти без промедления поклонился царю поясно:

   — Благодарствую, государь. Не ударю в грязь лицом.

   — И ещё один урок: своим глазом погляди, чтоб доброе судно снарядили для посольства моего, да кормщика найди, знающего путь морем в Бельгию. Туда посольство направляю.

   — Путь знаком почти всем нашим кормщикам.

   — Лучшего определи! — осерчал на неопределённость ответа Иван Грозный. — Головой ответишь, ели посольство повезёт неумеха!

Хотелось ответить, что море — не вылизанный кремлёвский двор, не прямоезжие дороги меж старейшими городами, однако впитанный с молоком матери такт не позволил перечить государю, да и униженно заверять, что честно исполнит урок, к лицу ли знатному промышленнику? Кивнул только в ответ согласно.

Притихла палата: сейчас Иван Грозный вспылит и в лучшем случае выгонит вон гордеца-помора. Простому кормщику выпала вдруг такая честь, а он в ответ не кланяется земным поклоном и не благодарит государя за столь щедрую милость! Иван Грозный так и хотел поступить: огреть посохом гордеца, выгнать вон, но, к удивлению государя, гнев его быстро улетучился.

«Уверен в себе, худо ли? Без корысти службу станет править», — подумал царь, но всё же сказал строго:

   — Запомни, за промашку живота можно лишиться!

Плюнуть бы на всё после такой угрозы, показав спину царю-батюшке, но разве дозволено простолюдину подобное? Не случайно мудрость народная учит: чтобы сохранить свою голову, лучше не знать ни царёвой любви, ни тем более царёва гнева.

«Ладно, не единожды приходилось поединничать с пакостным ветром. Одолею и этот».

Действительно, теперь хочешь или нет, а поднимай якорь и — в путь. Каким бы он заковыристым ни стал.

Таким вот образом и оказался вож-промышленник в едином карбасе с князем и дьяком. Всё бы, конечно, ничего, они тоже люди, но худо то, что они серчают друг на друга, а такое — не лыко в строку. Долог будет их путь совместный, да и совместная работа не на один день. Совсем не нравятся Веригину насупленные спутники. С каким бы удовольствием придержал бы он своего коня и, отстав, присоединился к детям боярским, которые громко и весело переговариваются, порой заливаются искромётным смехом. Увы, назвался груздем — полезай в кузовок. Стало быть, выход один: помирить князя и дьяка, не в лоб действуя. Как обычно ему удавалось тушить начинавшие тлеть раздоры в своей промышленной артели.

«За ужином подброшу мыслишку, пусть объединясь подумают». Только прежде, чем подбрасывать мыслишку, нужно найти самую ловкую, что будет как раз к этому случаю. Вот и углубился в свои мысли Семён Веригин, больше не тяготясь сердитым молчанием спутников.

Привал с трапезой прошёл в скупых разговорах, после него ехали тоже почти молчком, а вот ужин, приготовленный тиуном погоста без скаредности да ещё с доброй медовухой, в какой-то мере оживил путников, и Семён Веригин начал действовать. Выбрал момент, когда речь пошла о том, как мог войти английский корабль в гавань Святого Николая.

   — Поначалу и мы изрядно удивились, — вставил своё слово Веригин, — только опытным кормчим знаемы рукава Двины. Чуть что, и сядешь на намывную банку.

   — Счастье улыбнулось, — глубокомысленно заключил тиун.

   — Счастье? — хмыкнул кормщик. — У Канина носа с англичанами встретились наши промышленники. Более двух дюжин промысловых судов. Одни шли на Грумант, другие на Новую Землю. Пообщались, как принято у мореходцев. Узнав, что иноземцы намерены идти на Восток, наши вожи разложили перед ними чертежи и Новой Земли и пути в Мангазейское море, и даже пути до пролива Аннана. Сам Дженкинсон нам об этом рассказал. Когда бурей раскидало их парусники, не весьма остойчивые для наших морей, Дженкинсон и повёл свой корабль в гирло[50] Белого моря и дальше — в устье Северной Двины. Чертёж Двинского устья он видел и хорошо его запомнил.

   — А у них самих чертежи имеются? — спросил дьяк Герасимов. — Или идут вслепую?

   — Есть. Я на них даже глядел. Похоже, с наших, поморских, перечерчены. Один к одному. Даже названия наши, русские. Только Грумантские острова, Малый Брун и Большой Брун на свой манер обозвали: Ост и Вест Шпицбергены.

Из простого любопытства спросил о картах северных российских морей Герасимов, впрочем, не вдаваясь в глубинную суть проблемы, да и кормчий Веригин отвлёк внимание подробностями встречи с английскими мореходами.

   — Бросили якоря, не подходя к причалу. У пушек — прислуга, с горящими факелами в руках. Чуть что — ядрами плеваться начнут. Только нам такая страшилка меж дела: корабль ихний в помощи нуждается. Не паруса, а лохмотья. Мачты вкривь и вкось. Вот мы на карбасы и — к бедолагам. На всякий случай, белый стяг держим на поднятом весле. Были бы это голландцы, мы бы ладно с ними разговоры начали, а тут — иное что-то. Благо, толмач у них имелся на борту, вот всё и пошло ладом.

Кормчий Веригин не стал сообщать о той первоначальной настороженности, с какой отнеслись англичане к предложению перейти в Саломбалку, где можно им отремонтировать судно. Не поведал, что чуть ли не силком заставили иноземцев поднять якоря; умолчал даже о том, как Дженкинсон настаивал прежде начала ремонта условиться о цене, на что в ответ мастеровые да и кормчие со своими артелями только ухмылялись, пряча ради приличия ухмылки в своих окладистых бородах.