Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

• Название: Вокруг трона Екатерины Великой
• Автор: Зинаида Чиркова
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058238-9, 978-5-271-23186-5

В истории часто главные роли играли не только те, кто занимал трон, но и те, кто находился рядом. Среди них были выдающиеся государственные деятели и ловкие авантюристы, талантливые политики хитроумные интриганы. Григорий Орлов, Григорий Потёмкин, Платон Зубов — эти и другие люди, окружавшие императрицу Екатерину Великую, сумели достичь вершин власти и занять заметное место в истории государства Российского.

В данном томе представлены биографические очерки о Григории Орлове, Григории Потёмкине, Екатерине Дашковой и других сподвижниках и фаворитах, составлявших окружение императрицы Екатерины Великой. Написанная хорошим языком, живо и увлекательно, книга, несомненно, привлечёт внимание всех, интересующихся отечественной историей.

---

Безбородко молча слушал, ничем не выдавая своего удивления, возмущения и гнева. Как, этому мальчишке, поручику из караульной службы? Но, видно, ничем помешать этому он, Безбородко, уже не может, потому и следует молчать и выполнять волю императрицы.

С тем и отпустила Екатерина Безбородко...

Он приехал домой задумчивый и безмолвный. Его многочисленные слуги принялись стаскивать с него дорожное платье, облачать в широченный, как у Потёмкина, бархатный халат, направлять в мыльню, где девки растёрли докрасна уже расплывшееся тело патрона.

Слуг и просто людей, прижившихся в доме, у Безбородко было множество. Он смотрел на них как на необходимую мебель и давно смирился с тем, что посыльных было несколько, лакеев при столе ещё больше, а уж слуг в приёмной зале и кабинете и того больше. Но он не гнал их, ему было приятно, что его окружает масса людей, каждого он мог послать за чем угодно, и каждый льстиво говорил ему слова благодарности.

Может быть, именно потому, чтобы услышать эти льстивые слова, и помогал Безбородко своим землякам. В доме постоянно толклись десятки его односельчан или однокашников, и всем им Александр Андреевич старался достать или место, или хорошую службу.

Много сказок ходило по этому поводу среди петербургского общества. Однажды приехал к Безбородко его одноземелец и несколько часов ждал в приёмной зале. От нечего делать этот ещё не протеже, но надеявшийся им стать обратил внимание на мух, летавших в зале. Погнался за одной, тщетно хлопал ладонями, чтобы убить, но муха оказалась упрямой и не хотела сдаваться. Бегал-бегал одноземелец по зале, уронил вазу из дорогого китайского фарфора, разбив её вдребезги, но настиг-таки вражину и, хлопнув по ней своей большой шапкой, свалил заодно и ещё какие-то безделушки, стоявшие на столах. Убил муху и обомлел — наделал столько беспорядка, кавардака в приёмной зале большого сановника, что думал уже потихоньку удрать, даже не увидев своего благодетеля.

   — Что, поймал? — раздался голос за его спиной.

Смущённый и растерянный хохол увидел Безбородко в расшитом золотом кафтане, в тупоносых башмаках с пряжками, в шёлковых чулках, подвязанных большими бантами, и едва не свалился ему под ноги.

   — Ну, так теперь будем думать, как поймать место, — благодушно улыбнулся Безбородко.

И поймал хорошенькое местечко для своего земляка.

Потому и тянулись в дом к Безбородко десятки его соотечественников.

Впрочем, на его доброту не могли пожаловаться и видные писатели того времени. Сам Безбородко, оставаясь на государственной службе, не писал литературных произведений, хотя даже Екатерина увлекалась сочинениями. Но он оказывал большую поддержку литераторам. Он свёл дружбу с поэтом и прозаиком, переводчиком и критиком Николаем Александровичем Львовым, а тот ввёл к нему в дом и других писателей — Державина, Хемницера, Новикова, Фонвизина, Радищева и Капниста. Всем им Безбородко оказывал материальную поддержку, потому что ещё не знали в восемнадцатом веке, что литератор может существовать за счёт авторского гонорара, печатаясь в различных изданиях. Эти писатели и печатались, но никогда не получали гонораров, только подарки или милости императрицы да деньги таких доброхотов, как Безбородко.

Державин даже называл Безбородко своим «ангелом-благотворителем» и считал его «единственным, милостивейшим, особенным благодетелем и покровителем».

Впрочем, это мнение не мешало Державину покалывать Безбородко в своих стихах. Он грубовато задел его в оде «На счастье» и в оде «Вельможа», в которой резко отзывался о сибаритстве нынешних вельмож, их недоступности и невнимательности к талантам.

Безбородко многим помог известному масону Новикову. Когда была запрещена «книжная лавка» Новикова, за ходатайством он обратился к Безбородко. И Екатерина по слову последнего дозволила Новикову снова производить продажу книг.

Пытался помочь Безбородко и Радищеву, но Екатерина считала этого писателя вреднее и опаснее Пугачёва, и заступничество Александра Андреевича не имело успеха.

Словом, где мог и кому мог, помогал Безбородко. Но ему никто не сумел помочь, когда наступили для него чёрные дни. Он по-прежнему ездил во дворец и, как прежде, составлял для Екатерины доклады. Но что это были за дела, к которым был приставлен теперь бывший всемогущий первый секретарь государыни! Челобитные, прошения об отставках, просьбы о наградах и милостях — Безбородко сам называл их делами мелкими, ничтожными.

До отъезда в Яссы Безбородко все дела по Иностранной коллегии поручил Моркову. А тот перебежал к Зубову, и все важнейшие документы, все трактаты и договоры с державами были теперь в его руках. Зато в короткий срок Морков стал графом и владельцем четырёх тысяч крестьянских душ.

Когда бы ни являлся Безбородко к государыне, в её кабинете уже сидел могущественный советник Зубов, его слово было первым и принималось императрицей милостиво.

Объясняя положение Безбородко при Екатерине в этот момент, Завадовский писал графу Воронцову в Лондон:

«Безбородко, разжигаясь честолюбием, равно и легкомысленностью захватить весь кредит, когда не стало князя, кинулся в Яссы. При отъезде, из трусости врождённой, поручил внутренний портфель Зубову, а внешний — Моркову. Последнего разумел себе первым другом, а у первого думал найти там связь.

Возвратившемуся после мира в голубой ленте, при первой встрече, дано было почувствовать, что дела уже не в его руках.

Итак, с тех пор без изъятия Зубов управляет всеми внутренними делами, Моркова имея под собою для письма иностранного. Ни один из фаворитов, даже сам всемогущий князь Потёмкин, не имел столько обширной сферы, ибо владычество его простиралось на один только департамент, а к настоящему все придвинуты...

Александра Андреевича роль препостыднейшая. Всяк на его месте, стяжавши доходу 150 тысяч, удалился бы, но он ещё пресмыкается в чаянии себе лучшего, а наипаче корыстного, не имея духа на шаг пристойный. Низким терпением и гибкостью спины многие дождались погоды. Он последует этому правилу. Разве вытолкают взашей. Без того не уклонимся, чужд быв нравственных побуждений...»

Зубов знал о Милорадовиче, которого приютил в своём доме Безбородко в своих видах, и потому ненавидел старого секретаря со всем пылом молодости. И борьба складывалась не в пользу старика.

«Когда я, из единого, конечно, усердия к отечеству, напросился на поездку в армию, — жаловался Безбородко в письме своему другу, — и я тогда думал, что моя отлучка даст повод к разделению дел многочисленных и силы человеческие, паче же в моих летах и здоровье, превышающих, то был спокоен, полагая, что успех моей кампании даст мне повод поставить себя так, что, ежели угодно, я буду отправлять только самые важнейшие дела и найду для себя превеликое облегчение, сходное с чином, с состоянием и службою моими...

Но что нашёл я? Нашёл я идею сделать из Зубова, в глазах публики, делового человека. Хотели, чтобы я по делам с ним сносился, намекали, чтоб я с ним о том, о другом поговорил, то есть чтобы я пошёл к нему. Но Вы знаете, что я и к покойному (Потёмкину) не учащал, даже и тогда, когда обстоятельства нас в полное согласие привели. Вышло после на поверку, что вся дрянь, как-то: сенатские доклады, частные дела — словом сказать, всё неприятное, заботы требующее и ни чести, ни славы за собою не влекущее, на меня взвалено, а, например, дела нынешние польские, которые имеют связанные с собою распоряжения по армиям, достались Зубову. Много я потерпел неприятностей, борясь с сею конфузией, и много надобно было выдержать баталий, чтоб хотя дело исправить, не зная ещё, как кончится...»

Жалобы его были справедливы, но никто не мог помочь горю. Зубов вершил теперь все дела, а на него императрица смотрела как на настоящего гения, способного решить любую задачу.

Безбородко спорил с временщиком, старался показать Екатерине, что этот молодой человек не обладает ни способностями к государственным делам, ни силой ума. Но как говорят, ночная кукушка всегда перекукует дневную. Так произошло и в этом случае. Императрица стала скучать на докладах Безбородко, отстраняла его от себя, как только могла...

При таких обстоятельствах Безбородко ничего не оставалось делать, как выяснить точно свою роль и значение при государыне, и он написал ей обширную записку, озаглавив её «К собственному Вашего императорского величества прочтению».

Длинная и красивая получилась записка. Он напоминал в ней Екатерине, что был при ней неотлучно восемнадцать лет, что всегда шёл путём правым и был вполне откровенным и всякие на его счёт порицания лишь — клевета, завистью и злостью на него воздвигнутая.

Напомнил он императрице и свои труды по заключению Ясского мира: