Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

• Название: Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
• Автор: Александр Наумов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

---

Долженъ сознаться, что все это я продѣлывалъ безъ всякой охоты, но таковъ былъ уговоръ Екатерины Дмитріевны съ мамой и я безпрекословно тому подчинялся.

Свербеевы жили въ то время на Арбатѣ, въ Николо-Песковскомъ переулкѣ, въ большомъ своемъ двухъэтажномъ бѣломъ домѣ-особнякѣ. Я еще засталъ въ живыхъ ихъ почтенную старушку мать, Екатерину Александровну, принимавшую гостей у себя въ „угловой”, въ широкомъ креслѣ — въ огромномъ, старомодномъ, кружевномъ, съ торчащими фижмами чепцѣ, изъ-подъ котораго чуть вырисовывалось старческое, сморщенное личико древней хозяйки, носившее слѣды былой породистой красоты; остальное ея немощное тѣло утопало въ цѣломъ морѣ тончайшихъ бѣлыхъ покрывалъ ея старушечьяго костюма.

Итакъ, благодаря старымъ связямъ моихъ родителей, двери родовитой Москвы были для меня раскрыты — той самой „дворянской” Москвы, которая, несмотря на свою относительную замкнутость, умѣла широко веселиться и отличалась „московскимъ” широкимъ радушіемъ. Надо было видѣть блестящіе балы у Хомяковыхъ, Гагариныхъ, Волконскихъ, Соллогубовъ, Нейдгартъ, Веригиныхъ и др., чтобы имѣть о нихъ дѣйствительное представленіе — въ смыслѣ блеска и изящества избраннаго общества, богатства и красоты самой бальной обстановки съ необычайнымъ изобиліемъ благоухающихъ цвѣтовъ, вагонами получавшихся тароватыми москвичами изъ далекой Ниццы. Недаромъ лучшая гвардейская молодежь того времени стремилась изъ Питера въ Москву на ея сказочные балы, славившіеся къ тому же свѣжестью и красотой дамскаго персонажа...

Стоило мнѣ показаться на двухъ-трехъ московскихъ вечерахъ, какъ приглашенія посыпались со всѣхъ сторонъ... Время это совпало съ пребываніемъ моимъ на послѣднихъ курсахъ университета. Долженъ сознаться, что я вскорѣ же остылъ ко всѣмъ этимъ приглашеніямъ и бальнымъ соблазнамъ, на нѣкоторое время совершенно отойдя отъ московскаго „свѣта”.

По этому поводу нельзя не отмѣтить ту роль, которую сыграли для моего молодого пытливаго ума Звѣревскія лекціи по исторіи философіи права, прослушанныя мною на второмъ университетскомъ курсѣ и оставившія во мнѣ глубочайшій слѣдъ. Талантливое изложеніе исторіи всѣхъ главнѣйшихъ философскихъ теорій, начиная съ древнѣйшихъ, т. н. „классическихъ” временъ, и кончая современными ученіями, впервые раскрыло передо мною интереснѣйшую область всѣхъ изгибовъ и тайниковъ человѣческой мысли и духа, натолкнувъ мою мысль на стремленіе „осмыслить” свою жизнь.... Найти отвѣтъ — какая цѣль существованія моего „Я”?

Начавшійся процессъ моего „самоуглубленія” и „цѣлеискательства” былъ длителенъ и временами онъ проходилъ небезболѣзненно. Отношеніе мое ко всему окружающему, видѣнному, слышанному и воспринимаемому при чтеніи, стало болѣе вдумчивымъ; во всемъ этомъ хотѣлось яснѣе разбираться и найти скорѣйшее разрѣшеніе вставшаго передо мною во Есей своей остротѣ и широтѣ вопроса — для чего жить?! Одни впечатлѣнія смѣнялись другими, за одними выводами слѣдовали обратные...

Не находя отвѣта въ книжныхъ теоріяхъ, я сталъ ближе присматриваться къ жизни, и вотъ теперь, оглядываясь на много десятковъ лѣтъ назадъ, могу только отдать должное тому величайшему учебнику, который представляетъ сама повседневная, пытливымъ глазомъ и умомъ разсматриваемая, многогранная наша дѣйствительность.

Въ этомъ отношеніи на фонѣ моего далекаго прошлаго вспоминаются два событія, сыгравшія немаловажную роль въ сдвигѣ моего міросозерцанія.

Первымъ такимъ событіемъ была поѣздка моя въ январѣ 1890 г. изъ Москвы въ Буинскій уѣздъ Симбирской губ., на свадьбу моего старшаго брата Дмитрія, которая должна была совершиться въ имѣніи „Кишаки”, принадлежавшемъ Александру Николаевичу Теренину, отцу братниной невѣсты — Ольги. Старики Теренины, крупные помѣщики Симбирской и Казанской губерній, были извѣстными на всю округу сельскими хозяевами и видной въ названныхъ губерніяхъ дворянской знатью.

Степанъ Николаевичъ Теренинъ владѣлъ землями въ Спасскомъ уѣздѣ Казанской губ., и служилъ губернскимъ предводителемъ. Михаилъ Николаевичъ имѣлъ обширныя вотчины и прекрасный конный заводъ при с. Кіяти, въ Буинскомъ уѣздѣ Симбирской губ. Рядомъ съ его владѣніями расположено было упомяічутое мною имѣніе третьяго брата — Александра Николаевича, много лѣтъ выбиравшегося уѣзднымъ предводителемъ. Всѣ упомянутые Теренины были женаты и многосемейны. У Александра Николаевича были двѣ дочери и два сына; жематъ онъ былъ на Марьѣ Дмитріевнѣ Еремѣевой. Старшая ихъ дочь — Ольга, впослѣдствіи жена брата моего Дмитрія, вторая — Александра, вышедшая замужъ за казанскаго помѣщика и земскаго дѣятеля Казина, и, наконецъ, двое мальчиковъ Юрій и Дмитрій — всѣ они росли въ здоровой деревенской обстановкѣ, въ условіяхъ, главнымъ образомъ, материнской заботы, ласки и наставленія. Вышедшая за брата Дмитрія Ольга оказалась, по примѣру своей матери, такой же идеальной женой и матерью крестника моего и единственнаго ихъ сына Дмитрія.

Имѣніе „Кишаки”, гдѣ Теренины безвыѣздно въ то время проживали, было расположено въ 17 верстахъ отъ уѣзднаго города Буинска, и приблизительно въ 75 верстахъ отъ Симбирска. Братъ Димитрій, служившій въ Буинскѣ удѣльнымъ управляющимъ, часто бывалъ въ гостепріимной Теренинской семьѣ, полюбилъ старшую ихъ дочь, милую Ольгу Александровну, сдѣлалъ ей предложеніе и на январь 1890 г. была назначена ихъ свадьба въ Кишаковской церкви. Братъ вызвалъ меня изъ Москвы, прося быть его шаферомъ.

Надо имѣть въ виду, что въ описываемое время Московско-Казанской желѣзной дороги съ развѣтвленіемъ на Инзу-Симбирскъ не существовало. Чтобъ въ зимнее, не навигаціонное время, попасть въ Симбирскъ, необходимо было по желѣзнодорожной линіи Москва-Ряжскъ-Вязьма-Пенза доѣхать до Сызрани, откуда до Симбирска надо было сдѣлать на лошадяхъ всѣ 135 верстъ, и затѣмъ изъ Симбирска слѣдовать такимъ же образомъ дальше до Буинска. Подобный, сложный и длительный путь пришлось продѣлать и мнѣ. Все то. что я впервые на этомъ пути встрѣтилъ, оказалось однимъ изъ тѣхъ событій, которое на меня и на мое тогдашнее неопытномолодое міросозерцаніе произвело огромное впечатлѣніе и оказало рѣшающее воздѣйствіе.

Въ исторіи Средняго Поволжья 1890 и 1891 года останутся навсегда памятными по тому страшному народному бѣдствію — голоду, который охватилъ в то время губерніи Казанскую, Симбирскую, Самарскую, часть Саратовской, Уфимской и Пензенской, и который явился результатомъ небывалой лѣтней засухи 1889 г.,причинившей полнѣйшій недородъ озимыхъ, яровыхъ хлѣбовъ и гибель всѣхъ травъ.

Выѣхавъ изъ сытой, веселившейся Москвы, и попавъ черезъ два дня въ Сызрань, большой узловой центръ, откуда тянулись безконечные обозы по всѣмъ направленіямъ съ продовольственнымъ и сѣменнымъ грузомъ, я былъ пораженъ и подавленъ невиданной мною доселѣ обстановкой сплошныхъ лишеній, людской скорби и болѣзней.

Въ январѣ 1890 года, на почвѣ многомѣсячнаго недоѣданія, а въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ подлиннаго голода, тифозная эпидемія стала повсемѣстно свирѣпствовать въ ужасающихъ размѣрахъ. Отправившись изъ Сызрани въ дальній, непривычный для меня путь на Симбирскъ, на отчаяннаго вида тощихъ, некормленныхъ клячахъ, съ полуголоднымъ ямщикомъ на облучкѣ; кувыркаясь до морской тошноты изъ одного ухаба въ другой по разбитой обозами большой Ташлинской дорогѣ, я бывалъ радъ остановкамъ для перепряжекъ лошадей, чтобы размять затекшія ноги и отдохнуть отъ своеобразной „морской” дорожной качки по безконечнымъ раскатамъ и ухабамъ. Но эти же остановки, давая мнѣ физическій отдыхъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, мучительно каждый разъ отзывались на моей юной психикѣ при встрѣчахъ съ распухшими отъ голода крестьянами и ихъ дѣтьми, просившими отъ проѣзжихъ куска хлѣба; при видѣ заколоченныхъ избъ, вслѣдствіи поголовно вымершихъ въ нихъ отъ тифа семей, или тѣхъ заплеснѣлыхъ черствыхъ комковъ, напоминавшихъ темно-бурую пористую землю, которые назывались въ тѣхъ мѣстахъ „хлѣбомъ и которые представляли собой не что иное, какъ смѣсь лебеды съ землей, въ лучшемъ случаѣ съ прибавленіемъ желудиной муки...

И вотъ, подъ впечатлѣніемъ раскрывавшихся передъ моими глазами яркихъ по своей силѣ и правдѣ картинъ суровой житейской дѣйствительности, много мною было передумано и пережито... Рѣзко выявившаяся передо мною параллель — сытой до обжорства Москвы и голоднаго до ужаса Сызранскаго пути — неотступно сверлила мои мозгъ и душу. Все мое молодое нутро жестоко страдало отъ этого потрясающаго сопоставленія и инстиктивно тянулось на помощь голодному, больному и обездоленному своему... ближнему.

Цѣль жизни стала какъ бы сама собой намѣчаться. Дальнѣйшая поѣздка изъ Симбирска въ Буинскъ сопровождалась той же безотрадной картиной вымиравшей, голодной деревни... Обратный проѣздъ до Сызрани лишь удвоилъ силу общихъ моихъ впечатлѣній отъ моего путешествія... и въ Москву я вернулся не тѣмъ, какимъ я выѣхалъ.