Алексей Ростовцев - Резидентура. Я служил вместе с Путиным

• Название: Резидентура. Я служил вместе с Путиным
• Автор: Алексей Ростовцев
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906880-59-8

Полковник Алексей Ростовцев с 1965 по 1987 год служил в различных разведывательных подразделениях представительства КГБ в ГДР. В середине восьмидесятых годов он курировал деятельность Дрезденской резидентуры КГБ, одним из оперативных сотрудников которой был Владимир Путин.

Автор откровенно и подробно рассказал не только о своих коллегах и подчиненных, но и о специфике повседневной жизни и деятельности оперативных сотрудников резидентур КГБ в Восточной Германии, которые занимались самой трудоемкой и опасной работой – поиском и вербовкой агентуры.

---

А Лазарев оказался хорошим мужиком: простым, прямым, честным, иногда по делу грубоватым. Бывший фронтовик, он часто вспоминал о войне и о том, кто в ней кого побил, за что немцы не больно его привечали. Должен сказать, что даром дипломата Лазарев не обладал, из-за чего и не смог продержаться в ГДР более двух лет.

Помню рассказы немецких друзей, как он отмечал тридцатую годовщину Победы. В Представительство приехала немецкая делегация, возглавляемая министром МГБ Мильке. Вместе с руководством Представительства друзья вошли в банкетный зал и остолбенели от изумления. Посреди зала на столе стояли ведро с водкой и несколько десятков металлических солдатских кружек. Тут же стояло блюдо с ломтями черного хлеба и кусочками сала.

– Будем обмывать Победу по-фронтовому! – заявил Лазарев.

Правда, после первой кружки состоялся нормальный банкет за нормально сервированным столом в другом зале. Как раз эта шутка Лазарева немцам очень понравилась.

Однажды Лазарев приехал к нам в Галле. Друзья приняли его тепло, организовали посиделки в непринужденной обстановке. Генерал разговорился, и мне полночи пришлось работать переводчиком. Он много рассказывал о себе. Как рос в семье, где было более десятка детей, и как все его братья и сестры при поддержке государства выбились в люди. Потом мы вместе с немцами гуляли по тысячелетнему ночному городу, и он с детской непосредственностью восхищался застывшим каменным великолепием немецкого Средневековья, причудливыми ажурными шпилями и башнями, гулким боем старинных часов и мастерской подсветкой всей этой чудесной и таинственной красоты.

Я знавал многих больших начальников, которые в юности пришли в Москву чуть ли не в лаптях из деревенек, где даже не было сельсоветов, и устроили свою карьеру путем женитьбы на уродливых прыщавых столичных девицах с могучими родственными связями. Сколько барства, чванства и спеси проявлялось у этих подонков, вылезших в буквальном смысле из грязи в князи. Ничего подобного не было в Лазареве, потому что он сделал себя сам своим трудом.

Сменил его на посту руководителя Представительства генерал Василий Тимофеевич Шумилов, бывший секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ и бывший начальник Ленинградского УКГБ. Его почти десятилетнее правление составило целую эпоху в истории Представительства. Об этом примечательном и достопамятном времени я подробно расскажу ниже.

Незадолго до тридцатой годовщины Победы друзья отмечали двадцатипятилетие своих органов госбезопасности. Я был награжден немецким орденом «За заслуги перед народом и Отечеством», Шагалу дали какую-то медаль. Мой шеф был потрясен такой несправедливостью (читатель должен знать, что немцы к каждой награде прилагали конверт с деньгами) и пошел куда-то выяснять, не вышло ли ошибки. Немцы сказали, что ошибки нет.

– Зачем вы это сделали? – спросил я у них, отчетливо осознавая, что теперь для меня настанут совершенно черные времена.

– Так решил наш министр, – был ответ. – Ведь ты выполняешь всю работу шефа.

Я полагаю, что дело было вовсе не в этом. Просто немцы давали понять нашему руководству, каково их истинное отношение к Шагалу, и хотели поспособствовать его скорейшей эвакуации. Он к тому времени провел в Галле уже семь лет. Это было на два года больше обычного установленного срока. Шагал несколько раз объявлял друзьям, что уезжает, собирал очередную машину подарков и оставался. В начале 1976 года он все-таки уехал. На прощанье угостил нас шнапсом с бутербродами, которые натырил за двое суток до этого на собственной отвальной, устроенной ему немцами. Бутерброды были несвежие, и у нас разболелись животы, а я попал в госпиталь с отравлением.

Но не успели погаснуть огоньки поезда, увозившего Шагала на родину, как на немецкую землю вступили его дочь и зять. Последнему уже было давно приготовлено местечко в берлинском аппарате Представительства.

Новый галльский начальник не заставил себя долго ждать. Кажется, он приехал в один из выходных дней, поэтому первыми на него нарвались наши жены. Выйдя из квартиры, моя жена и жена другого сотрудника увидели здоровенного мужика с наружностью татарского мурзы эпохи Батыя, который яростно драил шваброй пол около лифта. Женщины попытались объяснить ему, что сегодня не его очередь наводить чистоту на лестничной площадке, а когда настанет черед, то немцы повесят ему на дверь соответствующую табличку.

– А мне насрать, – буркнул мужик, не поднимая головы и не оглядываясь.

Интеллигентные дамы были потрясены и поспешили ретироваться. На другой день подполковник Турёнков явился на работу. Мы тогда уже сидели в новом здании, выделенном друзьями. На первом этаже там размещалась охрана, на втором – разведгруппа, на третьем была гостиница для приезжих. Турёнков пришел пешком. Почему-то не захотел ехать на машине с немецким водителем, которого наши солдаты хорошо знали. Охрана не пустила шефа на объект. Возник небольшой скандальчик, который я быстро погасил, опустившись вниз. Войдя в свой кабинет, Турёнков сразу же громко позвал коллектив к себе:

– Эй, интеллигенты, кончайте ночевать, айда все до кучи, знакомиться будем!

«Интеллигент» у него означало что-то вроде «шелупони», «мелочи пузатой». Начал он свою деятельность с мероприятия, которое, очевидно, имело целью сплочение коллектива:

– Я знаю, что вечером вы все равно напьетесь в немецком кабаке, так давайте лучше напьемся на работе!

Немцы, увидев Турёнкова, сразу наградили его прозвищем Мафиози, но, узнав нашего шефа поближе, эту кличку отменили, а новой выдумывать не стали.

Не знаю, в соответствии с каким вариантом его направили за папахой. Скорее всего, это был вариант № 4.

Турёнков оказался человеком на редкость невыдержанным, взрывным, взбалмошным, с семью пятницами на неделе. Он мог отчебучить такое, что и Тавловскому бы на ум не взбрело. Ехали мы с ним как-то в его машине то ли из Галле в Лейпциг, то ли из Лейпцига в Галле и крепко поругались. Он загнал автомобиль на обочину, распахнул дверцу и приказал:

– Пошел на хер из моей машины!

Я рассмеялся и ответил, что никуда не пойду. Шеф поскрипел зубами, захлопнул дверцу и поехал дальше. А через пару часов он уже просил меня остаться в Галле на шестой год, и я бы остался, если бы не дочь, которой пришла пора заканчивать школу и поступать в институт. Мы прощали Турёнкову все его порою совершенно дикие выходки за одно лишь то, что он в 1942 году, прибавив себе лет, ушел добровольцем на фронт, провоевал до конца войны и в мае сорок пятого въехал на своем танке в Берлин.

Турёнков был начальником незлобливым, неподлым, нежадным и чистым на руку. Оперативное ремесло знал прилично, немецкий язык – сносно. Любил шумные застолья и выезды на природу с шашлыками, ужением рыбы и приготовлением ухи. В компании был прост, весел и не давил молодежь своим шефским авторитетом. Немцы над ним посмеивались, но в общем относились к нему по-доброму.

Мы с Турёнковым часто ссорились по оперативным вопросам. Он никак не хотел понять того простого факта, что в данном конкретном месте я знаю обстановку многократно лучше него и потому мое решение по тому или иному делу наверняка будет самым оптимальным. Несмотря на наши постоянные стычки, он написал мне самую лучшую из всех аттестаций, зашитых в мое личное дело.

В 1980 году я приехал на недельку в ГДР по делам. Посетил между прочим и Галле. Турёнков был еще там. Он принял меня как родного брата. А в середине 80-х годов мы несколько лет работали вместе в Берлине, сохраняя наилучшие взаимоотношения.

Пришло время рассказать о последнем этапе моей германской жизни. Перерыв между второй и третьей загранкомандировками был у меня достаточно длинным – четыре с половиной года. За это время в нашей стране, в ГДР и в Представительстве произошли заметные изменения. Всем, кто имел голову на плечах, было ясно, что застой перерастает в загнивание и что все структуры стран социалистического содружества нуждаются в глубоком реформировании. Этого не хотели понимать только те, кому было «тепло и сыро» – высшие руководители. Они продолжали топать проторенной дорожкой, шаг за шагом приближаясь к пропасти. Всякие намеки на необходимость реформ приводили наших вождей в ярость. Обстановка была затхлой. Все ужа гнило и воняло. Затхлостью пахло и в коридорах нашего берлинского аппарата, где мне предстояло проработать почти шесть лет.

Я прибыл в столицу ГДР в самом начале 1982 года и был зачислен в штаты так называемой группы координации – небольшого подразделения, состоявшего из пяти человек, – начальника и четырех опытных офицеров-разведчиков. Каждый курировал одну из основных линий разведки во всех наших резидентурах, дислоцированных на территории ГДР. Вообще-то, принцип работы у нас в группе был линейно-территориальным. Каждый вел свою линию во всей стране и, кроме этого, надзирал за общим положением дел в ряде резидентур. Мне, например, достались Галле, Карл-Маркс-Штадт, Дрезден и Котбус. Группу координации придумал еще Фадейкин. Может быть, толчком для принятия этого решения послужил Галльский «бунт» и еще кое-какие неприятные эксцессы. Руководство Представительства хотело знать в деталях все, что творится на периферии, дабы, случись что, вовремя принять соответствующие меры. Эта цель была достигнута. Руководство знало все, только мер не принимало точно так же, как правительство Союза, зная все о положении дел в стране, практически сидело сложа руки. Сохранить былую боеспособность Представительства было несложно: для этого требовалось всего-навсего предоставить его руководителю кадровую свободу, в частности, дать ему право назначения старших офицеров связи в округах, офицеров связи в Берлине и хотя бы заместителей начальников отделов из числа своих лучших сотрудников без согласования с Центром. Ан нет! Куда же тогда было девать уставших работать генералов и полковников, именитых погорельцев, зятьев, сватов, племянников?! Эта категория лиц считалась номенклатурой Центра, и ее надо было куда-то пристраивать. Представительство постепенно превращалось из передового отряда советской разведки то ли в отстойник, то ли в сливной бак для разного рода блатвы. Когда я приехал в Берлин для работы в группе координации, у меня в глазах зарябило от генералов. До 1967 года был один генерал. Потом их стало двое. В 80-х годах количество генералов в Берлине и в резидентурах доходило до десятка. Это при том, что количество рядовых исполнителей во все времена практически оставалось на одном уровне. Самыми «вкусными» считались должности заместителей руководителя Представительства, курировавших линейные отделы, офицеров связи в Берлине, которые осуществляли контакты с подразделениями МГБ ГДР, и старших офицеров связи в округах. За первых всю работу выполняли начальники отделов, за вторых – молодые и бегучие подручные в званиях от лейтенанта до майора, третьи злоупотребляли своей удаленностью от столицы и жили себе в охотку. Вот за эти должности и велась наиболее упорная подковерная борьба в Москве.