Анастасия Дробина - Дорогой длинною

• Название: Дорогой длинною
• Автор: Анастасия Дробина
• Издательство: Анима
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-94320-066-3

Цыганские повести Анастасии Дробиной многократно переиздавались как под собственным именем, так и под псевдонимом (Анастасия Туманова). К сожалению. практически все эти книги имеют неточности технического характера. Данное коллекционное издание представляет первую книгу романа в полном авторском варианте. Под одной обложкой сведены части, действие которых разворачивается с 1870 по 1901 год

---

– Злой, как чёрт, ходит. Разговаривать совсем разучился. Целыми днями сидит, молчит, в стену смотрит. Даже гитару не мучит. Даже на Конную не идёт! Второго дня Конаковы приходили, звали, так отказался. А чуть вечер – за ворота, и нет его всю ночь. И вчера тоже под утро явился! У меня уже терпёж лопнул, сунулась к нему, спрашиваю: "Где ты был?" В "Молдавии", говорит, с цыганами сидел. Да какая "Молдавия", когда трезвый, как архиерей! Врёт, и сам видит, и знает, что я вижу, а всё равно врёт. Сроду у нас такого не было!

– А чего ж ты хочешь? - удивилась Макарьевна. - Чтоб он тебе про свою кралю со всех сторон обсказал? Ты - девка, тебе ни слышать, ни думать про такое не годится. А его дело холостое, пусть гуляет. На то и молодость дана.

Вот когда я ещё у покойника-батюшки в Устюгах жила…

– Может, мне знать и не годится, - с горечью отозвалась Варька, - только что это за краля, после которой человек с единственной сестрой разговаривать не хочет? Какая от неё радость? Ей-богу, лучше бы женился.

– Жени-и-ился… - усмехнулась Макарьевна. - Уж с этим хомутом успеется, не беспокойся. Тебе-то что за радость с невесткой грызться?

– Нет, я бы не грызлась, - Варька вздохнула. - У них бы дети пошли, и я бы с ними хоть возилась…

– У, куда! Ещё со своими навозишься.

– Ай, чепуха… Кузьма! А ты что молчишь? С тобой разговариваю!

– А что я? - Кузьма выронил гвоздь, захлопал глазами. - Что я-то? Я же совсем ничего не знаю!

– А мог бы и знать, - Варька придвинулась к нему. - Макарьевна правду говорит, я - девка, сестра, мне он не скажет, а тебе… Друзья же вы! Неужто ни словом не обмолвился? Где его нелёгкая по ночам носит?

– И понятья никакого нету… - поёжился Кузьма.

Варька недоверчиво сощурилась.

– Что - и не спрашивал ты ни разу?

– Я ещё жить хочу. - Кузьма нагнулся, отыскивая на полу гвоздь. - Илюха и раньше не сахарный был, а теперь совсем… И не вяжись ко мне с этим, сто раз говорил! Всю плешь уже проела…

– Нету у тебя никакой плеши!

– Нет, так скоро будет от такой жизни. - Кузьма отвернулся, умолк.

Макарьевна сердито загремела спицами. Варька, приблизив к самой свече мокрое от слёз лицо, задумалась.

Внезапно Кузьма поднял голову.

– Стучат, кажись.

– Взаправду? - Макарьевна отложила вязанье, повернулась к двери. - Да нет, парень, послышалось. Ветер это.

– Стучат, - упрямо повторил Кузьма.

Теперь прислушались все трое. Сквозь визг ветра донеслись удары.

Варька и Кузьма одновременно вскочили.

– Явился, что ли? - растерянно пробормотала Варька.

– Рано, - заявил Кузьма. - Наверное, из Большого дома кто-то. Варька, живо нос вытри, сейчас петь побежим.

– Боже святый, хоть льда, что ли, приложить… - Варька кинулась в сени.

Макарьевна, прихватив на всякий случай кочергу от печи, отправилась открывать. Кузьма пошёл за ней.

Дверь в сенях сотрясалась от ударов ветра. Стук больше не слышался.

Макарьевна с трудом отодвинула щеколду, насторожённо спросила:

– Кого черти среди ночи несут?

– Макарьевна, я это… Пусти, ради бога… - послышался глухой голос. – Уморилась стучать.

У порога по колено в сугробе стояла заметённая снегом женщина.

Макарьевна прищурилась, заслоняясь ладонью от ветра. Недоумённо сказала:

– Прости, милая, не признаю. Ты чья будешь-то?

– Ольга… - вдруг тихо сказал Кузьма за её спиной. - Дэвлалэ… Ольга, ты?

– Это я, чяворо. Впустите… пожалуйста.

– Господи Исусе, святые угодники! - всполошилась Макарьевна. - Да заходи! Заходи живее, дура! Откуда ты? Откуда? Что стряслось? Кузьма, где свеча?!

Кузьма метнулся в кухню, тут же вернулся с огарком. Неровный свет упал на тёмное, исхудавшее лицо пришедшей. Это была молодая цыганка, закутанная до самых глаз в серую, грубую шаль. Поймав испуганный взгляд Макарьевны, она усмехнулась углом посинелых губ. Знаком приказала Кузьме опустить свечу, и пятно света упало на её огромный живот.

– Вот и всё. Больше ничего с собой не взяла.

– Так это правда? - внезапно осипшим голосом спросила Макарьевна. – Правда, доченька?

Цыганка кивнула. Закусила нижнюю губу, и по её впалым щекам поползли слёзы.

– Пешком с самого Сивцева Вражка шла, все ноги отстудила… Метель…

– Одурела, шишига?! - завопила Макарьевна. - Хоть бы утра дождалась да извозчика взяла, ты же тяжёлая, бестолочь!

– Денег нет… - Ольга вдруг качнулась, неловко ухватившись за косяк.

Макарьевна, ругаясь, схватила цыганку за плечи и повлекла в глубь дома.

Кузьма остался стоять в сенях, растерянно почёсывая в затылке. Из темноты на цыпочках вышла Варька. Шёпотом спросила:

– Слушай, кто она?

Кузьма протяжно вздохнул. Варьке пришлось потеребить его за рукав, требуя ответа, и тогда он неохотно выговорил:

– Вот, значит, как вышло… Это Ольга. Жена… Митро.

Варька ахнула. Из горницы доносилось ворчание Макарьевны, слабый голос пришедшей. За дверью пронзительно визжал ветер.

Варька знала эту историю. Ещё в первые дни своего пребывания в хоре она простодушно спросила у Стешки, отчего Митро, которому шёл двадцать восьмой год, всё ещё не женится. В ответ Стешка сделала круглые глаза, прижала палец к губам, потащила Варьку в тёмный закуток под лестницей и уже там страшным шёпотом поведала историю "этой потаскухи" - жены Митро.

…Ольга была из тульских цыган, пела с сёстрами в хоре и там, в трактире, во время выступления, попалась на глаза Митро, бывшему в Туле по "лошадиным делам". Двадцатилетний Митро, увидев высокую красавицу с неласковым взглядом тёмных глаз, звонко и сильно выводящую "Не томи, не спрашивай", потерял голову. Через неделю в Тулу приехали сваты от семьи Васильевых, через месяц в Москве сыграли свадьбу. Ольга тут же запела первые партии и начала пользоваться бешеной популярностью у гостей хора на зависть Зине Хрустальной. Особенно ей удавались протяжные русские песни, и слушать "Ништо в полюшке не колышется" и "Не шумите, ветры буйные" съезжалась половина московского купечества. К тому же Ольга прекрасно плясала: перенять её плавную, живую "венгерку" так и не смогла ни одна из хоровых цыганок. А в один из вечеров в ресторане Осетрова появился Прокофий Игнатьевич Рябов - русоголовый богатырь с косой саженью в плечах, старший сын знаменитого купца-промышленника Игнатия Рябова.

Прокофий Рябов был известен среди москвичей не менее своего папаши-толстосума, но слава его была иного рода. У всей Москвы на устах было недавнее происшествие, когда выходящего из трактира Рябова сбила бешеная тройка. Кубарем отлетевший в сугроб Прокофий не пострадал, но осерчал сверх меры. Тут же, даже не отряхнувшись, голыми руками разорвал упряжь на саврасой лошадёнке какого-то извозчика, взвился верхом, галопом нагнал тройку и остановил её, вцепившись мёртвой хваткой в задок саней. Вскоре в придорожный сугроб с воплями полетели и ямщик, и седок. Рябов же вскочил в тройку, по-разбойному свистнул и умчался, успев на ходу бросить горсть рублей владельцу савраски.

Эта история надолго сделала Прокофия Игнатьича героем. А затем последовали и другие события, восхищённо передававшиеся из уст в уста по всей Москве. То Прокофий Рябов на спор боролся с медведем на Ходынском поле; то нёс на плечах через весь Охотный ряд десятипудовых братьев Разорёновых, купцов первой гильдии; то один выходил "на кулачки" против "стенки" разгуляевских фабричных. На его огромной ладони запросто можно было танцевать – что и проделывали раз за разом цыганки васильевского хора. Рябов сажал их по три на каждую руку и носил по трактиру под восторженные вопли всех присутствующих, оглушительным басом подпевая хористкам: "Гей вы, улане!" Прокофий Игнатьевич был щедр, без счёта дарил цыганкам кольца и ассигнации, любил сам петь с хором, неплохо играл на гитаре и был своим человеком в Большом доме. Никто, даже всё подмечающие старухи-цыганки, не видели, чтобы он уделял жене Митро больше внимания, чем остальным солисткам. Никто не замечал, чтобы он делал ей особенные подарки, искал встреч наедине. Никто не знал, когда они успели сговориться. И поэтому громом с небес грянуло известие о том, что Ольга сбежала от мужа к Рябову.

Эта весть мгновенно облетела Москву. Сухаревка гудела. Рассказывали, что старик Рябов, услышав о случившемся, встал на дыбы, загрозил лишением наследства, и отец с сыном разругались насмерть. Замоскворецкую родню Рябова успокаивало лишь то, что он не мог жениться на Ольге, поскольку та была венчана с Митро. Прокофию пришлось снять дом в Сивцевом Вражке, водворить туда Ольгу и жить с ней "во грехе".

Митро, до последнего момента не догадывавшийся ни о чём, был потрясён.

Первый месяц после ухода Ольги он ходил чёрный и злой, ни с кем не разговаривал, много пил, пропадал в публичных домах на Пироговке, и даже Яков Васильевич не пытался удержать его дома. Кто-то из цыган однажды увидел Митро сидящим в трактире вместе с Прокофием Рябовым. Но разговор, состоявшийся между ними, так и остался в тайне: Митро никому не рассказал о нём. Жениться во второй раз он не захотел. Хоровые цыгане, справедливо рассудив - не век же ему сохнуть по потаскухе, - начали водить в Большой дом своих дочерей, сестёр и племянниц, но Митро в упор не желал замечать невест. Марья Васильевна с утра до ночи расхваливала молодых цыганок, уговаривала, сердилась, плакала, снова упрашивала сына и, возможно, добилась бы своего, но как раз в это время Митро, к его облегчению, забрали в армию. Когда через четыре года он вернулся, к нему уже никто не приставал.