Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер

• Название: Старики и бледный Блупер
• Автор: Густав Хэсфорд
• Жанр: О войне
• Год: 1990

Американский роман с элементами автобиографии. Написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947–1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне. Экранизирован в 1987 году Стенли Кубриком и Майклом Герром под названием «Цельнометаллическая оболочка». В 1990 году вышло продолжение романа — сиквел «Бледный Блупер» (The Phantom Blooper) о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть (трилогия), однако автор умер вскоре после завершения второй.

---

Проходим мимо брошенной банановой плантации. Ветер, который поселился в главном доме, жалобно стонет так, что кажется, будто стонут лианы, постепенно облепившие все стены снизу доверху. Окна — черные дыры. На веранде, опоясывающей весь дом, в целости осталось лишь несколько дощечек. В одном из зияющих окон сидит обезьяний детеныш. Обезьяний детеныш глядит на нас с огромным интересом, чересчур большими для такой головки глазами, и лицо его — почти что человечье.

На подходе к большой деревне видим рабочую команду из сотен мужчин, женщин и детей, Рабочую бригаду Дан Конг.

Здоровенный серо-голубой русский военный грузовик «Молотова» [так в оригинале — АФ] заправляют бензином, который они хранят в старых винных бутылках.

Данконговцы починяют дорогу. Мужчины стаскивают с холмов булыжники с помощью канатов, рычагов и грубой физической силы. Женщины колотят по этим булыжникам кувалдами, разбивая каждый на обломки. Дети с молотками разбивают обломки на куски помельче. Этот изнурительный процесс называется «производство гравия по-вьетнамски».

Строительство Стратегической тропы и поддержание движения по ней несмотря на крупнейшие в истории воздушные бомбардировки — невероятная, яйцеломная, величайшая победа надо всем и вся, в точности такое же чудо, как то, что совершили американские пионеры в другое время и в другом месте, там, где был только дикий фронтир, и когда одни лишь хряки отваживались туда ходить до тех пор, пока Дикий Запад не был укрощен до такой степени, что его смогли испоганить крысы, крючкотворы и классные дамы, которые приехали туда по железной дороге, и остались там, и распространились повсюду как эпидемия.

Командир Бе Дан поднимает руку.

«Стой». Командир громко отдает приказание, и чиенси строятся в колонну по два. Я встаю в строй рядом с Ха Нгоком.

«Тьен!» — говорит командир, и мы входим в деревью строем, в полный рост, ладные, нахальные — как рекруты на Перрис-Айленде, марширующие по плацу в день выпуска.

«Соотечественники! — гордо говорит командир Бе Дан работникам. — Мы — силы освобождения!»

Услышав приветственные возгласы работников на дороге, появляются часовые ополчения самообороны, за которыми следуют сельские старейшины.

По приказу командира отделение останавливается. Мы застываем по стойке смирно, не реагируя на жару, насекомых и жар асфальта под резиновыми сандалиями.

Командир Бе Дан принимает приветствия от сельских старейшин и вьетконговского офицера под большой звездой из бамбуковых палок над деревенскими воротами. Старейшины представляют собой огневую группу из почтенных древних старцев, которые кланяются и улыбаются. Вьетконговскому офицеру лет восемнадцать.

Командир Бе Дан кланяется каждому, отдает честь командиру местных чиенси, затем обменивается со всеми рукопожатиями, не пропуская никого.

Потом они какое-то время вежливо беседуют, беседа заканчивается тем, что местный командир гордо заявляет командиру Бе Дану: «Товарищ майор, мы заставили американцев есть суп вилкой!» Скорей всего, это прикол из какого-то анекдота, потому что все смеются.

Выполнив образцовый разворот на месте, командир Бе Дан отдает нам приказ разойтись.

* * *

Солнце уже невысоко висит над горизонтом, поэтому всем можно расслабиться. Сумерки — безопасное время, потому что дневные налеты авиации уже завершились, а для ночных еще рановато. Нас проводят по деревне до большого костра, где селянки приготовили торжественный ужин. Должно быть, дозорные на тропе предупредили о нашем приближении задолго до нашего прибытия.

Знакомая суета приготовлений и запахи еды, животных и поварских очагов напоминают нам о нашей деревне, и всех охватывает легкая тоска по дому. Но ненадолго, потому что встречают нас как родных.

Как всегда, я главная звезда. Попал-таки в шоу-бизнес! Все исполнены любопытства по поводу Чиенси Мая, бойца Фронта — американца. Некоторые заговаривают со мной по-французски. Другие спрашивают, не лиенсо ли я — «русский». Но большинству селян охота сказать мне все английские слова, что им известны, одни делают это из выпендрежа, другие проверяют правильность своего произношения.

Я тут знаменитее Джесси Джеймса. Маленькие детишки стайками следуют за мной по пятам. Детишки веселые и здоровые, вовсе не похожи на тех жалких, грязных маленьких дикарей в оккупированных районах. Вместо того чтобы вопить: «Дай мне одна сигарета! Дай мне одна сигарета!», они вежливо спрашивают: «Май о дай?» — «А где Вы живете?»

Все дети поголовно меня любят, но взрослые относятся по-разному. Одна из местных женщин испепеляет меня ненавидящим взглядом. Когда я прохожу мимо, эта женщина сдирает с себя сандалии и швыряет их в стену.

Паршивая собачонка вприпрыжку бежит мимо, тявкая на желтую бабочку.

Каждый из детишек желает потрогать меня за нос. Как только я присаживаюсь, они слетаются, чтобы потрогать меня за нос. Каждый раз, когда малыш трогает меня за нос, его разбирает истерический хохот, будто бы нос мой — самая что ни на есть смешная штука, и смешнее него никто из детишек ничего в жизни не видывал.

Кормят нас изысканно — ароматной печеной свининой с бататом, можно сделать специальный заказ — стейк из слона, жаркое из обезьяны, мясное ассорти из собачатины, все это приготовлено на костре, который топится кокосовой скорлупой.

Маленькие девчушки, такие застенчивые при чужаках, дарят нам цветы, а после хихикают и прячут лица под ладошками. Мужчины и женщины, которые работали на дороге, когда мы пришли, похлопывают нас по спине. Именно они — тот самый народ, о котором говорит Мао в Красной книжечке, которую Бо Кан Бо всегда читает нам в Хоабини, народ, который сродни океану, в котором партизаны Фронта плавают, а враги тонут. Нация Ви-Си.

Под бетонным обелиском, увенчанным красными металлическими звездами, четыре молоденькие девчушки с одинаковыми голубыми гитарами поют по-вьетнамски «A Hard Day's Night». Музыканты они не бег весть какие, но энтузиазма хоть отбавляй. Они смущаются и забывают слова. Гитары фальшивят. Когда ошибаются, то краснеют и спасают ситуацию смехом, и слушатели смеются вместе с ними.

Сельские старейшины и командир местных чиенси окружили командира Бе Дана, усевшись все вместе на корточках полукругом на деревенской площади. Пулями они рисуют в пыли карты. Каждое влиятельное лицо агитирует за свою позицию противника, которую следует атаковать.

Я пью рисовое вино. Пью много рисового вина. Я пью рисовое вино разлегшись навзничь на джутовых мешках, набитых шелушеным рисом, в окружении двадцати деревенских детишек, которые взяли под свою опеку меня вместе с моим носом.

Когда я засыпаю, горы рушатся, и металл заводит беседу с землей.

* * *

На следующий день мы встаем поздно и покидаем деревню, когда начинает смеркаться. С этого момента будем идти только по ночам, потому что уходим из освобожденного района.

Деревня обезлюдела. Дангонговцы с рассвета на дороге, превращают большие камни в маленькие.

Сельские старейшины машут нам на прощанье. «Транг, — говорят они — Победа». И еще говорят «Гиа Фонг» — «Освобождение».

Мы движемся по грунтовой дороге, замаскированной от воздушной разведки саженцами, которые рассажены в ямках через каждые несколько ярдов, и каждый раз, когда по дороге проходят грузовики, эти саженцы выкапывают, а потом сажают обратно.

Свернув с дороги и войдя в лесополосу, мы срезаем побеги, усеянные зелеными листьями, и прикрепляем их к одежде, ранцам и оружию. Мы с радистом Ха Нгоком смеемся, старательно украшая друг друга свежими побегами, пока не становимся оба похожи на кусты с ногами.

Выходим из лесополосы и шагаем вдоль речного берега. Загружаемся на паромную баржу, чтобы переправиться через реку. Паромная баржа сооружена из тяжелых бревен, отесанных вручную и скрепленных болтами. Видавшие виды древесина выцвела добела выше ватерлинии. Два гигантских каната не дают барже уплыть, когда ее толкают шестом через реку.

У паромщика мускулистая грудь, мускулистые руки и ноги. На нем выцветшие обрезанные «ливайсы», вокруг головы обмотана футболка защитного цвета. Он слепой.

Все время пока переправляемся через реку, слепой паромщик с ненавистью глядит на меня. Зрачки его незрячих глаз белы как опалы. «Чую иноземца», — говорит он, и вдруг выхватывает мачете и начинает рассекать им воздух вокруг себя.

Сонг строго что-то говорит слепому паромщику, и он неохотно отдает мачете.

«Гиа Фонг, Донг Чи, — говорит слепой паромщик, когда мы колонной покидаем его баржу. — Освобождение, товарищи».

«Гиа Фонг», — отвечаем мы все.

Отталкиваясь шестом от берега, слепой паромщик кричит нам вслед: «Убейте американца!»

* * *

Мы топаем. Мы снова спустились в долину. Соблюдаем полный запрет на шум и сообщаемся только условными сигналами.