Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер

• Название: Старики и бледный Блупер
• Автор: Густав Хэсфорд
• Жанр: О войне
• Год: 1990

Американский роман с элементами автобиографии. Написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947–1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне. Экранизирован в 1987 году Стенли Кубриком и Майклом Герром под названием «Цельнометаллическая оболочка». В 1990 году вышло продолжение романа — сиквел «Бледный Блупер» (The Phantom Blooper) о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть (трилогия), однако автор умер вскоре после завершения второй.

---

Печатный станок очень стар, это тяжелая махина из стали и черной эмали со сколами, произведенная в те времена, когда вещи делались навечно. Все детали в механизме станка изрядно изношены, но вычищены и хорошо смазаны. Сразу видно — за станком хорошо ухаживают, а то бы он просто работать не стал. Прям как старый трактор «Джон Дир», что был у нас в Алабаме на ферме. Отец любил повторять: «На соплях работает. Плохо посмотришь — развалится».

Подходит печатник и приветствует меня улыбкой. Маленький такой толстячок с довольным лицом как у Будды, в белой рубашке, забрызганной краской. Он рассказывает мне по-английски, как гордится своим станком, как его контрабандой вынесли из Сайгона, и как сто человек тащили его сюда разобранным на сто частей, а потом деталь за деталью собрали в тоннеле.

Предложив чаю, печатник говорит: «А ты знаком с Джейн Фондой?» Он вручает мне здоровенную печатную литеру, тяжелую как осколок. От него пахнет краской, и краска у него под ногтями. «Она тоже американка».

«К сожалению, не знаком», — говорю я. Печатник явно разочарован.

«А знаком с работами мистера Марка Твена?»

«Конечно. Читал его книжки».

Печатник кивает, довольный такой. Пока я рассматриваю непривычно выпуклую букву на литере, печатник достает карманный блокнот, перьевую ручку и говорит: «Чиенси Май, зачем солдаты уезжают за тысячу миль от дома, чтобы жить черт знает как и погибать в этой стране? Эта страна — не ваша. Мы вашей родной стране ничего не сделали. Зачем вы пришли сюда и убиваете наших женщин и детей, и разрушаете нашу родину?»

Я и не знаю, что сказать.

Печатник продолжает: «Вам нас не победить. Вы даже не знаете, кто мы. Вы нас даже разглядеть не в силах. Ваша страна живет как во сне и стремится убить все, что за его пределами, но мы живем в реальном мире, поэтому нас вы убить не в силах. Мы сражаемся уже двадцать лет, и будем сражаться дальше, пока не одержим победу, пока не обретем свободу. Совсем как ваши предки двести лет назад. Дядюшка Хо открыл декларацию независимости Вьетнама цитатой из американской декларации независимости: «Все люди созданы равными, что они наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых имеется право на жизнь, свободу и на стремление к счастью». Американские солдаты сейчас сражаются не во имя защиты своей свободы, а чтобы похитить нашу. Чиенси Май, как же вышло так, что твоя великая и героическая страна утратила свое величие и разрешила бандитам ее захватить?»

Пока печатник говорит, он внимательно глядит на меня с ручкой наготове, будто бы ожидает, что я раскрою секреты мироздания словах в двадцати пяти или меньше того. И вдруг до меня доходит, что у меня берут интервью для газеты Фронта.

— Кхунг бьет, — говорю. — Я не знаю.

Печатник разочарованно кивает, но охотно верит, что я и в самом деле не знаю.

Печатник глядит на часы. Говорит: «А ты знаешь, некоторые из здешних больших людей хотят отправить тебя в Ханой, в тюрьму. Но у тебя во Фронте есть влиятельный друг, Тигриный Глаз, командующий Западным районом». Снова смотрит на часы. «Пойдем со мной, пожалуйста».

Печатник говорит командиру Бе Дану: «Товарищ майор, разрешите обратиться?», и командир идет с нами. Мы шагаем мимо странных жужжащих машин и рабочих, которые на них работают. Машины мерно чух-чухают, издавая запахи «Космолайна» и масла, этакие подземные заводы.

Проходим мимо большой палатки. В ней за длинным узким столом сидят пятьдесят-шестьдесят офицеров Северовьетнамской армии в рубашках цвета хаки с короткими рукавами, их красные петлицы усыпаны латунными звездами. Офицеры едят, пьют чай, играют в карты, кладут кусочки сахара в кофе, травят анекдоты, рассказывают всякие враки, смеются, курят трубки и сигары, читают газеты.

Проходим мимо объекта религиозного поклонения десять футов высотой, латунного Будды.

Мы входим в большое помещение, заполненное парой сотен бодойских «собак», рассевшихся на глинобитном полу, покрытом пальмовыми листьями. Все бодойцам по девятнадцать лет, они сильны и в полном здравии, с уставными прическами и в чистых рубашках и шортах цвета хаки. Они в такой кондиции, что можно подумать, будто проверки типа «барахло на шконку» у них проводятся по пять раз на дню, ну, у них это может называться «барахло на гамак».

Многие из бодойцев что-то пишут в маленьких карманных ежедневниках. Остальные перекусывают, спят, пишут письма, читают письма из дома или травят байки своим товарищам и пускают по кругу фотографии симпатичных девушек — по их собственным заверениям, подружек.

В дальнем конце казармы висит небольшой киноэкран.

Мы с печатником и командиром Бе Даном усаживаемся на корточки и ждем. Несколько минут спустя электрические лампочки тускнеют, и включается кинопроектор. Проектор жужжит, шумно тарахтит, хрипит, фыркает и кажется, что готов взорваться. Наконец на экран падает свет, и мы смотрим фильм Чарли Чаплина с субтитрами на французском.

Глядим на мерцающие черно-белые картинки, скачущие по экрану. Бодойцы смеются и хлопают. «Шарло! Шарло!» Они хохочут, шлепая себя по животам и бедрам.

На грубом экране из рисовой бумаги мерцает мечущийся взад-вперед Чарли Чаплин с грустным лицом. Он где-то на Юконе, ищет золото, но ничего не находит. И потому поедает свой ботинок, раздувая это дело до вселенских масштабов.

Бодойцы смеются так сильно, что на глазах у них выступают слезы. «Шарло! Шарло!»

Когда фильм кончается, мы с командиром Бе Даном благодарим печатника за то, что сводил нас в кино. Мы обмениваемся с печатником прощальными приветствиями и рукопожатиями.

Мы с командиром Бе Даном идем обратно в наше расположение и укладываемся в гамаки. Засыпая, слышу, как командир Бе Дан говорит по-английски: «Мне это кино понравилось».

* * *

Нас будит мастер-сержант Ксуан. Мы берем снаряжение и топаем из главного туннельного комплекса по длинным темным туннелям, которые становятся все уже и уже, и вот мы выползаем на четвереньках из темноты на слепящий солнечный свет.

И снова выступаем вниз в долины.

Слезать по каменистым горным тропам — реально топать номер десять тысяч как тяжело, хуже всего. Сам процесс ходьбы по вниз по крутому склону неудобен и напрягает не привыкшие к этому мышцы. Рюкзаки ползают взад-вперед, мы теряем равновесие. Моя забинтованная нога сначала болит, потом немеет, и мне приходится не отрывать от нее глаз, чтобы видеть, туда ли я ее ставлю. Через каждые несколько часов кто-нибудь из бойцов оступается и кубарем скатывается по тропе, но травмы ограничиваются одной сломанной рукой.

У водопада командир Бе Дан объявляет привал, мы перекусываем клейким рисом и помидорами.

Стараясь перекричать рев водопада, командир Бе Дан сообщает нам, что до пункта назначения мы доберемся к наступлению сумерек, и сегодня же вечером вступим в бой. Получаем указание отдохнуть пару часов, чтобы восстановить силы перед боем.

Не стягивая потных одежд, мы ступаем босиком по склизким камням, обросшим мохом, и входим в зеленую воду. Бойцы ныряют в нее с головой. Я усаживаюсь на подводный камень и растираю ногу.

Сонг стоит на каменном уступе под водопадом. Вода падает гигантским душем, как будто колонна из жидкого серебра валится и растворяется в искрящейся белой пене, ударяясь о поверхность тропического озера. Сонг играет в игру: сколько сможет простоять, удерживаясь под напором падающей воды, пока та не собьет ее в озеро. После этого она вылезает из воды и предпринимает очередную попытку. Вскоре и все остальные бойцы тоже начинают соревноваться в этой игре, крича и смеясь как дети.

Я растягиваюсь на подводном камне. Только лицо торчит над водой. Солнце согревает лицо. Я закрываю глаза и расслабляюсь. Успокаивающий рев водопада нагоняет сон.

Омыв свои тела, мы рассаживаемся в мокрой одежде на солнце. Глядим, как командир Бе Дан возводит на камне песочный замок. Этот плоский камень — вьетконговский стол. Песочный замок — «Американская боевая крепость». С помощью камушков и палочек командир отмечает основные позиции, минные поля, тяжелые пулеметы, наиболее укрепленные блиндажи.

Наша цель, объясняет командир, представляет собой спецназовский лагерь, который используется в качестве основного опорного пункта секретным отрядом нунгов — вьетнамцев из числа этнических китайцев — наемников, сражающихся под контролем ЦРУ. Нунги нападают на селения горцев под личиной солдат Северовьетнамской армии. Это пропагандистский трюк ЦРУ, направленный на то, чтобы горцы начали сражаться против сил Освобождения. Наша задача — уничтожить этот лагерь.

Командир Бе Дан доводит до каждого бойца его точно расписанные обязанности во время боя.

Моя задача — выступать с обращениями к защитникам лагеря, не давая им спать всю ночь перед штурмом. В штурмовую группу меня не включат, потому что права носить оружие я еще не заслужил, потому что слишком рослый и буду сбивать с толку бойцов, и потому что у меня легкое ранение в ногу. Я останусь с арьергардной группой мастер-сержанта Ксуана, которая будет прикрывать отход штурмовой группы.