Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека

• Название: Происхождение личности и интеллекта человека
• Автор: Александр Невзоров
• Жанр: Биология
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-079795-0

В этой книге Александр Невзоров — режиссер, сценарист, писатель, член Всероссийского научного общества анатомов, гистологов и эмбриологов — предлагает отчетливые, развернутые трактовки таких понятий, как «сознание», «разум», «личность», «мышление» и «интеллект», основанные только на тех открытиях, которые были сделаны классическими школами нейрофизиологии, и на естественнонаучной трактовке любых процессов в головном мозге человека или иного млекопитающего животного.

---

Его нижняя лобная извилина была несколько атрофична. Более того, в ней была обнаружена кистозная полость, которая при внимательном рассмотрении распространялась кпереди, а также вверх, в височные извилины. (Примечательно, что целостность поверхности коры нарушена не была.)

Вторым пациентом был г-н Лелонг, 84 лет от роду. Мозг его весил 1136 граммов, словарный запас был выразителен, но не богат: «oui» (да), «поп» (нет), «toujour» (всегда), «Lelo» (Лелонг) и «tois» (искаженное trios, т.е. «три»).

Свою профессию, до поступления в клинику Брока, г-н Лелонг «рассказал» доктору при помощи набора копательных жестов.

А через двенадцать дней после их знакомства Брока уже смог без всяких помех исследовать лобные извилины Лелонга. Исследование показало, что «в задней части нижней лобной извилины было выявлено скопление жидкости величиной во франковую монету и отсутствие вещества мозга».

(К. Прибрам утверждает, что Леборн и Лелонг перенесли инсульты, затронувшие среднюю мозговую артерию, которая питает зону вокруг сильвиевой борозды (Pribram К. Languages of the Brain, 1971).

Всего на этих двух случаях Брока основал теорию, утверждающую, что центром речи является задняя часть нижней лобной извилины. В этом был возмутительный авантюризм, пренебрежение нормами науки и недопустимая поспешность. (Как выяснилось позже, Брока даже не произвел нормального секционирования мозгов Лелонга и Лебор- на, а лишь слегка «поковырялся» в лобных и височных долях.)

С блеском озвученную на заседании Общества антропологов гипотезу Брока, secundum naturam, приняли в штыки тогдашние нейрологи.

В первую очередь потому, что гипотеза сразу претендовала на роль догмы нейроанатомии. Этого одного было достаточно, чтобы учинить над ней расправу.

Во-вторых, потому что «избиение» любой новой гипотезы — добрая и полезная традиция науки.

Ну и, разумеется, ученым-нейрологам тогда всюду и во всем мерещился призрак Франца Йозефа Галля с его «френологией» — аккуратной и наивной размежевкой головного мозга на статичные функциональные участки, каждый из которых ответственен за весьма надуманные качества, привычки и особенности человека.

Первый удар по концепции Брока нанес ХьюлингДжексон (1835- 1911).

Сторонник «системной иерархии мозга», Джексон с наслаждением разгромил «чистый» и, по его мнению, очень примитивный «ло- кализационизм» Брока. На какое-то время, благодаря научному авторитету Джексона, из сенсационных и однозначных теория Брока плавно переместилась в весьма спорные.

Чуть позже Фрич и Гитциг (1870), затем Феррье (1876) азартно принялись добивать теорию, но будучи не самыми сильными физиологами, добить не смогли, а лишь добавили ей популярности разгоревшимся вокруг «зоны Брока» скандалом.

У. Г. Пенфилду, который и по сей день считается почти абсолютным арбитром при разрешении нейрофизиологических споров, потребовалось несколько лет исследований (эксперименты по электрическому раздражению коры во время трепанаций черепа (208 случаев)), чтобы четко определить четыре области, которые можно считать центрами речи и фонации. (Исследования 1930-1940 гг.)

Ценность экспериментов Пенфилда заключалась в том, что они проводились на людях, находившихся в сознании и способных в момент эксперимента сообщать о своих впечатлениях и ощущениях, а также в том, что использовался крайне деликатный ток, гарантированно раздражавший только исследуемую зону и не способный «загрязнить» картину «примесями» воздействия на соседние и подлежащие зоны.

По окончательному мнению Пенфилда ситуация выглядит так:

«Центр речи соответствует области, описанной Брока, но кроме него существуют еще три подобных центра (в теменной и височных областях), теоретически, способные взять на себя обеспечение части речевых функций при ущемлении или травме “центра Брока”» (Пенфилд У., Джаспер Г. Эпилепсия и функциональная анатомия головного мозга человека, 1958)18.

Тем самым, Пенфилд, по сути, примирил Брока и Джексона, но в большей степени подтвердил правоту Брока, так как именно указанная им зона оказалась наиболее насыщенной теми точками, что при электрораздражении вызывали либо полную невозможность речи, либо неспособность пациентом именования различных объектов.

«Центр Брока», конечно, стал любимой игрушкой креационистов и вообще всех любителей «исключительности человека», но твердое закрепление за этой областью мозга основных речевых функций было постулировано и классической нейрофизиологией как безусловный научный факт.

Автоматически из этого факта следует вывод, что если речь была недоступна палеоантропам, то это свидетельствует о неразвитости у них той самой части нижней лобной извилины, а вот ее последующее развитие и укрупнение и привело в результате к возникновению речи.

Это самая простая и на первый взгляд очень пристойная (в эволюционном смысле этого слова) версия. Более того, она прочно фиксирует взаимосвязь развития органа-развития функции, предполагая, что зреющая потребность в речи развила эту часть мозга до ее способности эту речь генерировать.

Все, как видите, на первый взгляд очень логично.

Требуется немногое — история.

Но уже не история открытия (она — хрестоматийный факт), а история самой зоны; подробности ее формирования, фиксация изменений, происходивших в ней в течение миллионов лет, подробности воздействия на нее и ее взаимодействия с другими зонами мозга.

Но воссоздать ее историю, на первый взгляд, нереально.

Категорически отсутствует «исходная точка» — объективная картина состояния Broca's area в палеолитическом мозге. Вдобавок ко всем проблемам именно эта зона, в силу наличия на черепе именно в этом месте двух швов, особой плотности кости, толщине и некоторой мобильности твердой мозговой оболочки, вообще очень невнятно фиксируется эндокраниумами (илл. 30).

Илл. 30. Эндокраны палео- и археоантропов (по Нестурху)

Explico:

Эндокраниальные свидетельства о Broca's area, невнятные и на свежих, современных черепах, становятся еще более двусмысленными на черепах ветхих, разбитых, коррозировавших или выгнивших.

Илл. 31. Эндокраниум лобной части

Эндокраниум — это, barbare dictu, «отпечаток» структуры мозга на внутренней поверхности черепа (или его осколках). Причем отпечаток, secundum naturam, не сколько самого мозга и его реальных борозд и извилин, а преимущественно твердой мозговой оболочки (dura mater), которая сама имеет значительную плотность и толщину, имеет под собой пусть и сверхузкое, но реальное и заполненное жидкостью субдуральное пространство

Илл. 32. Эндокраниум основания черепа

(.spatium subdurale). Более того, хотя dura mater местами практически срастается с костями черепа (там отпечаток всегда прекрасен), но в самых интересных для нас местах, увы, она лишь прилегает к ним. (Илл. 31-32.)

Прилегает, конечно, плотно, но с некоторыми правами на микронные «подвижки», вызванными жидкостной средой и гладкостью самих соприкасающихся структур.

Более того, и к самому мозгу dura mater обращена сверхскользким эндотелием, контактирующим со сверхскользким же эндотелием арахноидной (второй) оболочки.

Такое состояние можно только с огромной натяжкой назвать «мобильностью», потому что все движения твердой мозговой оболочки относительно внутренних костей черепа и арахноидной оболочки мозга — сверхмикроскопичны, но все же это некоторая подвижность19.

Будем откровенны, «эта все же мобильность» и плотность dura mater исключают точность и детальность отпечатка части мозговых структур, оставляя возможность для произвольных толкований или предположений, лежащих ultra limitesfactorum.

Надо сказать, что попытки однозначных «прочтений» эндокра- ниумов всегда воспринимались классиками краниологии очень скептически. Академик В. Сперанский очень аккуратно, но и очень двусмысленно характеризует возможности эндокрана «описать» когда-то содержавшийся в черепе мозг:

«Внутренняя, или эндокраниальная, поверхность черепа обладает сложным рельефом, который отражает морфологию внутричерепных образований головного мозга с его оболочками и кровеносных сосудов. Элементами эндокраниального рельефа являются пальцевидные вдавле- ния и мозговые возвышения, артериальные и венозные борозды, ямочки грануляций. Эти образования имеются как на своде, так и на основании черепа... пальцевидные вдавления (impressiones digitatae) или вдавления извилин (impressiones gyrorum) представляют углубления на внутренней пластинке костей черепа. Между ними находятся мозговые возвышения (juga cerebralia), в некоторых случаях имеющие форму костных гребней. Обычно считается, что они соответствуют извилинам и бороздам большого мозга, однако это положение нельзя принять безоговорочно» (Сперанский В. Основы медицинской краниологии, 1988).