Ниал Фергюсон - Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

• Название: Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира
• Автор: Ниал Фергюсон
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083651-2

В начале XV века мир заметно отличался от нынешнего. Нас поразил бы контраст между могущественной Азией и страдающей от голода, усобиц и эпидемий Европой, между анархической Северной Америкой и империями Центральной и Южной Америки. Мысль о том, будто Запад способен доминировать в мире – в военном, экономическом или в культурном отношении, – тогда показалась бы странной. Тем не менее следующие полтысячи лет западные страны задавали тон. Скандально известный британский историк восстанавливает «рецепт успеха» Запада и задается вопросом, стоит ли в наши дни говорить о его «закате».

---

В 1557 году португальцы добрались до Макао – полуострова в дельте реки Чжуцзян. Среди неотложных дел оказалась постройка ворот Порташ-ду-Серку с надписью: “Бойтесь нашего величия и уважайте наше достоинство”. К 1586 году фактория Макао приобрела такое значение, что ее признали “городом Святого имени Господня в Китае”. Макао стал первым из европейских сеттльментов в Китае. Луис (Луиш) де Камоэнс, воспевший в поэме “Лузиады” экспансию португальцев, сосланный в Индию за нападение на королевского слугу и некоторое время живший в Макао, удивлялся: как крошечная Португалия с населением менее 1 % населения Китая могла надеяться захватить торговлю громадных азиатских империй? Тем не менее соотечественники де Камоэнса организовали цепь факторий на побережье Африки, в Аравии и Индии, в Малаккском проливе, на “Островах пряностей” (Моллукских островах) и даже дальше Макао. Если остались еще неоткрытые земли, писал Камоэнс о португальцах, они откроют и их[91].

К заморской экспансии присоединились и другие европейцы. Вслед за Португалией в дело вступила Испания. Испанцы перехватили инициативу в Новом Свете (см. главу 3) и основали форпост на Филиппинских островах, откуда можно было переправлять в Китай мексиканское серебро[92]. В 1494 году Тордесильясский договор разделил мир между двумя иберийскими державами, и те смогли взглянуть на имперские достижения с наибольшей уверенностью в себе. Однако голландцы – непокорные и предприимчивые подданные испанской короны – также высоко оценили потенциал нового маршрута торговли пряностями. К середине xvii века они превзошли португальцев и в числе судов, огибающих мыс Доброй Надежды, и в отношении тоннажа. Старались не отстать и французы.

А что же англичане, чьи территориальные притязания не шли дальше Франции, а ноу-хау была продажа шерсти фламандцам? Могли ли они остаться в стороне, узнав, что испанцы и французы, их главные соперники, деятельно обогащались за морем? Нет, не могли. В 1496 году Джон Кабот, отправившийся из Бристоля, предпринял первую попытку пересечь Атлантический океан. В 1553 году корабли Хью Уиллоби и Ричарда Ченслера покинули Дептфорд, чтобы найти Северо-Восточный проход в Индию. Уиллоби погиб от холода в 1554 году, а Ченслер добрался до устья Северной Двины, а затем по суше в Москву, ко двору Ивана Грозного. Вернувшись в Лондон, Ченслер, не теряя времени, учредил Компанию Московского государства (“Общество купцов-искателей для открытия неизвестных и до этого обычно не посещаемых морским путем стран, областей, островов, владений и княжеств”) для торговли с русскими. Подобные проекты получали поддержку короны, поощрявшей не только тех, кто стремился за Атлантику, но и тех, кто искал дорогу к пряностям. Уже в середине xvii века английская торговля процветала от Белфаста до Бостона, от Бенгалии до Багамских островов.

Мир впал в безумие конкуренции. Но открытым остается вопрос: почему европейцы с большим, чем китайцы, энтузиазмом относились к торговле? Почему да Гама был столь жаден, что был готов пойти на убийство ради денег? Ответ можно найти на картах средневековой Европы: здесь буквально сотни стран, от королевств на западном побережье до россыпи городов-государств между Балтикой и Адриатикой. В Европе xiv века насчитывалось до 1000 государств, 200 лет спустя – около 500 более или менее независимых образований. Почему? Самый простой ответ – география. В Китае три крупных реки: Хуанхэ, Янцзы и Чжуцзян, и все три текут с запада на восток[93]. А в Европе множество рек, и текут они в разных направлениях. Не забудем и о горах, например Альпах и Пиренеях, а также лесах и болотах Германии и Польши. Монголам было проще добраться до Китая. Европа же была менее проходима для орд и поэтому испытывала меньшую потребность в единстве. Мы не можем сказать точно, почему после Тимура азиатские нашествия на Европу прекратились. Может быть, российский щит стал крепче? Или монгольские лошади окончательно предпочли степную траву?

Конечно, гибельные конфликты случались и в Европе: вспомним хотя бы о Тридцатилетней войне (середина xvii века) в Германии. Тому, кто жил у границ примерно дюжины крупнейших европейских государств, вообще очень не везло: в 1550–1650 годах эти страны находились в состоянии войны в среднем % времени. В 1500–1799 годах Испания воевала 81 % этого времени, Англия – 53 %, Франция – 52 %. Однако непрерывная война приносила и выгоды. Во-первых, она вела к совершенствованию военной техники. Фортификация должна была идти вперед, поскольку артиллерия становилась мощнее и маневреннее. Руины замка “барона-разбойника” неподалеку от Зехайма в Южной Германии служили предупреждением: в 1399 году Танненберг стал первым в Европе укреплением, уничтоженным при помощи пороха.

Морские суда европейцев оставались небольшими, и не без причины. По сравнению со средиземноморской галерой, облик которой мало изменился с римских времен, португальские каравеллы конца xv века удивляют своим балансом между скоростью и огневой мощью. Каравелла могла нанести больший урон, чем любая из гигантских джонок Чжэн Хэ, и ей проще было маневрировать. С 1501 года французы стали размещать орудия вдоль бортов. Это усовершенствование превратило европейские корабли в плавучие крепости[94]. Если бы Чжэн Хэ и Васко да Гаме случилось воевать, вероятно, португальцы пустили бы неуклюжие китайские громадины на дно так же быстро, как они расправились с меньшими по размеру, но более маневренными арабскими доу в Индийском океане. Впрочем, в 1521 году при Танмане (нынешний Гонконг) минский флот разбил португальский.

Выигрыш от почти постоянных конфликтов в Европе состоял и в том, что доходы соперничавших государств, из которых оплачивалась война, постепенно росли. Государи Англии и Франции в 1520–1630 годах были в состоянии собрать гораздо больше налогов (в граммах серебра на душу населения), чем китайские[95]. С xiii века итальянцы, а следом и другие европейцы экспериментировали с небывалыми доселе механизмами государственных заимствований и заложили фундамент современного рынка облигаций. Институт государственного долга в Китае эпохи Мин не был известен, он появился лишь во второй половине XIX века под влиянием европейцев. Другое фискальное новшество всемирного значения – идея голландцев предоставлять монопольные права на торговлю акционерным обществам в обмен на долю доходов, а также признание того, что торговые компании (по сути, субподрядчики) действуют в государственных интересах и против конкурирующих правительств. Ост-Индская компания, учрежденная в Голландии в 1602 году, и английские подражатели с аналогичной вывеской стали первыми настоящими капиталистическими корпорациями. У них были управляющие, уставный капитал, свободнообращающиеся акции и дивиденды. На Востоке не было ничего подобного. Хотя королевские доходы благодаря торговым компаниям выросли, королевские прерогативы сократились. В государстве эпохи раннего нового времени появились дополнительные влиятельные игроки: банкиры, держатели облигаций, управляющие торговых компаний.

Наконец, из-за усобиц ни один европейский монарх не мог стать могущественным настолько, чтобы препятствовать открытию и освоению заморских земель. И когда турки вторгались в Восточную Европу (в xvi и xvii веках это происходило неоднократно), в Европе не было владыки, который мог приказать португальцам сосредоточиться на угрозе с Востока[96]. Напротив, европейские монархи, соревнуясь друг с другом, поощряли торговлю, завоевания и колонизацию.

Религиозные войны бушевали в Европе более века после Реформации (см. главу 2). Но даже кровавые конфликты между протестантами и католиками, а также репрессии против евреев имели положительные стороны. В 1492 году евреев изгнали из Кастилии и Арагона. Сначала многие из них искали убежища в Османской империи, но после 1509 года еврейская община появилась и в Венеции. В 1566 году, в результате восстания голландцев против испанского владычества и образования протестантской Республики Соединенных провинций, Амстердам стал еще одним оплотом терпимости. После высылки в 1685 году из Франции гугенотов они нашли приют в Англии, Голландии и Швейцарии[97]. И, конечно, религиозное рвение стало одним из факторов для заморской экспансии. Португальский принц Энрике (Генрих Мореплаватель) поощрял моряков исследовать африканское побережье – отчасти в надежде, что они найдут мифическое государство пресвитера Иоанна, который мог бы помочь Европе справиться с турками. Васко да Гама в придачу к требованию об освобождении от таможенных пошлин нагло настаивал, чтобы правитель Каликута изгнал магометан и начал кампанию пиратства против мусульманских кораблей, идущих в сторону Мекки.

Короче говоря, характерная для Европы политическая раздробленность не позволяла построить что-либо даже отдаленно напоминающее Китайскую империю. Это также побуждало европейцев пытать счастья (в экономическом, геополитическом и религиозном отношениях) в далеких землях. Можно сказать, то была иллюстрация правила “разделяй и властвуй”, хотя, как ни парадоксально, именно благодаря тому, что европейцы были разделены, они правили миром. Для Европы малое было прекрасным, поскольку влекло за собой конкуренцию – не только между государствами, но и в их рамках.