Джон Биггинс - Австрийский моряк

• Название: Австрийский моряк
• Автор: Джон Биггинс
• Издательство: группа «Исторический роман»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2017

Продолжение приключений Отто Прохазки - офицера-подводника Австро-Венгерского императорского флота во время Первой мировой войны. После долгого возвращения из Китая Прохазку назначают командовать устаревшей подводной лодкой. Впереди череда трагичного и смешного, невероятных заданий, где будет все: торпедные атаки, схватки с аэропланами и дирижаблями, диверсионные миссии. Помимо приключений читатель найдет здесь удивительно захватывающую панораму Австро-Венгрии, уникального государства с уникальной судьбой, куда автор органично вписал своего героя.

---

— В конце концов, — сказал мне Трапп перед выходом в море, — если уж возвращаться из мертвых, так лучше первым классом.

Глава десятая

Везучая «тринадцатая»

После гибели UB-4 мне дали месячный отпуск: отчасти для восстановления, отчасти потому как обещанная мне «окарина» не была еще готова. Отпуск я провел в Вене, остановившись у тети Александры, старшей сестры моей покойной матушки, в ее квартире на Йозефгассе в Восьмом округе.

По наружным признакам пятнадцать месяцев войны не наложили особого отпечатка на нашу продуваемую всеми ветрами и не совсем на Дунае расположенную столицу. Да, повсюду встречались мужчины в полевых серых мундирах и голубой госпитальной одежде, а также женщины в черном. Да, плакаты призывали жертвовать в Красный Крест и подписываться на военный заем. Но в остальном вихрь, зародившийся в Балльхаусплац погожим вечером в июле предыдущего года обходил покуда Вену стороной. Витрины магазинов на Грабене выглядели такими же богатыми как и прежде, все также процветали кофейни, хотя от них и исходил теперь тошнотворный запах жженого ячменя и желудей. Только проницательный взгляд мог подметить, что под многими товарами значится пометка «эрзац» или «суррогат», эти предвестники грядущего убожества. Или что в хлебе содержится все больший процент крахмала и кукурузной муки, а все до единого предметы из меди или бронзы исчезли как по мановению волшебной палочки. Городские жители выглядели достаточно упитанными, хотя и уставшими от сверхурочной работы и стояния в очередях. Проститутки по-прежнему пробавлялись своим ремеслом на Кэрнтнерштрассе, хотя теперь их клиентура состояла по большей части из людей в форме. Что до театров, то те пользовались спросом как никогда — представления даже третьесортной оперетты или кабаре собирали столько народа, что раскупались даже стоячие места.

Должен признаться, впрочем, что все это мало поразило меня, потому как на третий день отпуска мне довелось посетить дом имперского парламента на Рингштрассе. Необычное для меня место, скажете вы. Но разумеется, рейхсрат там уже не располагался — это бесполезное собрание было распущено на время войны, а здание с огромной белой статуей опирающейся на копье Афины, работы Палласа, было приспособлено под госпиталь для раненых офицеров. Именно там, навещая товарищей погибшего брата Антона, я встретился с дальней знакомой —  графиней Елизаветой Братиану, которой был представлен минувшим летом в Будапеште. Встреча, пусть мимолетная, оказалась очень приятной, не только потому что Елизавета была удивительно милой, с ее нежным овалом лица, черными волосами и глубокими, темно-зелеными глазами, но также веселой и общительной женщиной, наделенной талантом обращаться к любому собеседнику так, что тот чувствовал себя самым важным человеком на свете. Уже в те короткие минуты мне она показалась вдвое более живой чем все мои прочие знакомые. Той встрече не суждено было быть последней. Я пригласил ее вечером в театр, не ожидая всерьез согласия, но к моему удивлению графиня грациозно улыбнулась и приняла приглашение. Кажется, мы смотрели «Польскую кровь» Недбаля в Карл-театре, но точно не помню — ходи там хоть сам архиепископ венский по канату, мне было бы все равно, потому как мысли мои были далеки от представления. Короче говоря, к концу моего отпуска мы обручились.

Сейчас это может показаться странным, но в свои двадцать один Елизавета была уже вдовой — одной из многих тысяч молодых женщин той эпохи, которым выпала судьба овдоветь, не побыв толком замужем. Она была дочерью мадьярско-румынского магната из Клаузенбурга, что в Трансильвании, но большую часть детства провела в Будапеште и в разъездах с родителями по Франции и Италии. Мать умерла от дифтерии, когда Елизавете исполнилось десять, а отец погиб в аварии, когда ей было двенадцать, оставив дочь и младшего сына на попечении родичей — семьи Келешвай из замка Келешвар, затерянного в лесах Трансильванских Альп. В те дни среди тамошней знати коренилась идея, что у девочек предназначение одно: выйти замуж и служить продолжению славной мадьярской нации. Так Елизавета в возрасте пятнадцати лет оказалась сосватана за князя Йено Эрленди. По всем меркам то была очень удачная партия: приемная дочь обедневшей трансильванской аристократической семьи породнилась с одной из богатейших и могущественных фамилий старой Венгрии, владевшей большей частью графства Дебрецен, а также имевшей паи во всех предприятиях, от угольных шахт до выращивания сахарной свеклы. Да и сам князь, если судить по фотографиям, был вполне под стать даже такой красавице как Елизавета: почти до неприличия привлекательный породистый мадьяр в роскошном мундире Двенадцатого королевского гонведского гусарского полка «Граф Кальноки» — в этом полку он служил капитаном.

Но Елизавета не хотела замуж. Она находила мадьярское аристократическое общество непроходимо скучным, а будущего супруга характеризовала, без обиняков, как страшного тупицу. «Он был так глуп, — говаривала Елизавета, — что будь глупей еще капельку, у него сердце не смогло бы биться». Бедняжка оттягивала бракосочетание несколько лет под разными предлогами, даже симулировала туберкулез, чтобы ее отправили в санаторий в Швейцарию. Но потом наступили июль 1914 года и всеобщая мобилизация. Обе семьи всполошились, Елизавету запихнули в поезд из Цюриха, и 1 августа в венской Фотивкирхе было спешно организовано венчание. Мобилизация превратилась в хаос, и медовый месяц закончился преждевременно, на следующее утро. Князь запрыгнул в автомобиль и укатил в Гьер, откуда его полку предстояло отправиться на польский фронт на неделю раньше намеченного срока. Война за Австрию для эскадрона князя началась на рассвете шестого августа, на русской границе близ Крашника, с нападения по узкой, углубленной дороге между таможенными столбами на пару госпитальных повозок на конной тяге. И закончилась там же, потому как «госпитальные повозки» оказались на поверку тачанками русского пулеметного взвода. Выяснилось это слишком поздно, чтобы поворачивать. Последовала короткая, но убедительная демонстрация полной беспомощности кавалерии перед лицом автоматического оружия. Единственный уцелевший гусар прихромал на австрийскую территорию к вечеру, таща на плече седло и изорванный и окровавленный ментик с меховой оторочкой.

Елизавета оставалась еще в Вене, когда узнала о своем вдовстве. Родня хотела увезти ее в Венгрию, но она, с присущей ей находчивостью, ускользнула, поступив работать медицинской сестрой. В те первые дни войны многие аристократки вызывались добровольно идти в сестры милосердия, но спустя пару месяцев усталость, запах крови и гангрены отбивали желание. Да только Елизавета была из другого теста: она выдержала все, и спустя год ее перевели в специальный отдел лицевых ранений под руководством профессора Киршбаума с медицинского факультета Венского университета. Возможно, окопная война способствовала непропорциональному количеству ран в голову, быть может, виной тому было развитие антисептики, благодаря которой человек, обреченный прежде на смерть, теперь оставался жить, чтобы полвека протянуть с отсутствующей нижней челюстью и изувеченной от глаз и ниже половиной лица, питаясь через трубочку. Так или иначе, летом 1915 года недостатка в пациентах у профессора и его ассистентов не наблюдалось. Медики пересаживали кожу и кости в попытке воссоздать искореженные физиономии раненых, потоками поступавших с полевых госпиталей Австрии и Германии.

Это был тяжелый труд для всех, и больше всего для сестринского персонала, которому приходилось кормить больных и поддерживать хоть какой-то оптимизм в молодых бедолагах, коих ожидали подчас года два болезненных операций, не гарантирующих в итоге положительного результата. Но Елизавета с работой справлялась превосходно. Она была не только умной, старательной медсестрой и отличным лингвистом, но и прирожденным утешителем страждущих. Как бы графиня не уставала, у нее всегда находилась минута посидеть с жутко изуродованным пациентом, без различия, обладатель ли это аристократической приставки «фон» или «цу» или шахтер из Силезии. Я спросил ее однажды, не боится ли она, что все пациенты влюбятся в нее.

— Они и влюбляются. — Елизавета вздохнула и опустила взгляд. — Знаю, это нечестно, но эта уловка помогает им идти на поправку, так что я могу поделать? Профессор говорит, что все медики отчасти артисты, хочется им этого или нет.

Мировая война стала проклятием для десятка миллионов, но подозреваю, что для многих она сделалась избавлением, распахнула двери, через которые человек, например эта представительница самой фанатичной, чванной и невежественной аристократии в Европе, получил шанс сбежать от предначертанной судьбы и начать новую жизнь. В бытность девочкой, по словам Елизаветы, Келешваи пришли в ужас, узнав про ее умение читать и писать. Зачем мадьярской аристократке нужна грамота, спрашивали они, если она уже унаследовала все необходимые знания с голубой кровью и родовым гербом? А теперь эта невероятная, волшебная молодая женщина всерьез строила планы изучать после войны медицину.