Джон Биггинс - Австрийский моряк

• Название: Австрийский моряк
• Автор: Джон Биггинс
• Издательство: группа «Исторический роман»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2017

Продолжение приключений Отто Прохазки - офицера-подводника Австро-Венгерского императорского флота во время Первой мировой войны. После долгого возвращения из Китая Прохазку назначают командовать устаревшей подводной лодкой. Впереди череда трагичного и смешного, невероятных заданий, где будет все: торпедные атаки, схватки с аэропланами и дирижаблями, диверсионные миссии. Помимо приключений читатель найдет здесь удивительно захватывающую панораму Австро-Венгрии, уникального государства с уникальной судьбой, куда автор органично вписал своего героя.

---

— Совсем неплохо, так ведь, Прохазка? На флоте уже четыре "Марии-Терезии", и три из них — у подводников. Награждение состоится в Вене, девятнадцатого.

— Но герр адмирал, девятнадцатого у меня свадьба...

— Вот те раз. Отлично — значит, двойное представление для публики. Свадьбу лучше отложить до следующей субботы.

Я вернулся, в Бриони, чтобы собрать вещи, прежде чем отправиться на поезде в Вену. Я как раз укладывал багаж, когда постучали в дверь. Оказалось, это мой старый знакомый Тони Штрауслер, теперь линиеншиффслейтенант, ожидавший в Бриони назначения на подводную лодку.

— Привет, Прохазка. Прости за беспокойство. Не возражаешь, если я войду?

— Нет, Штрауслер, вовсе нет. Всегда рад тебя видеть. Какие новости?

— Да ничего особенного, только вот UC-8 задерживается.

— Немецкий минёр? Тот тип... ээ... Брайсхаупт, это его лодка?

— Да, его. Они должны были вернуться четыре дня назад. Ты ничего про них не слышал?

— Боюсь, что нет. Но опоздание на четыре дня — это долгий срок, если речь только о поломке машин. Может, лодку разорвало на куски их же собственными минами.

— Боюсь, Прохазка, у меня для тебя плохая новость — на борту UC-8 находился твой будущий шурин.

Некоторое время я молчал, потрясённый этими словами.

— Фрегаттенлейтенант граф Ференц де Братиану. Он прибыл сюда через день после твоего выхода в море и сумел уговорить Брайсхаупта взять его вторым помощником. — Штрауслер помолчал. — Да не волнуйся так, Прохазка, мы же не знаем, что случилось. В конце концов, это может быть поломка двигателя, или они сели на мель у Лидо, и итальянцы взяли их в плен.

Путешествие в Вену оказалось омрачено этой новостью. Думаю, Елизавета приняла её довольно хорошо, полагаясь на мои доводы (в которых я был далеко не уверен), что ее брата, вероятно, взяли в плен. В этих обстоятельствах, решил я, ей лучше не знать, что она чуть не потеряла в том же море и жениха. У нас было очень мало времени, чтобы побыть вместе ближайшие десять дней. Свадьбу перенесли на 21 июля, чтобы освободить день для награждения в Шёнбрунне самим императором.

В общем, настала нескончаемая, утомительная череда интервью с журналистами — немецкими, швейцарскими, турецкими, даже американскими, и фотосъемки, встречи с портными и художниками-портретистами. Проносились дни, и я все меньше чувствовал себя самим собой, а все больше портновским манекеном для ныне проеденного молью одеяния Габсбургской империи. Не последней из моих проблем была необходимость придумать как теперь называться, поскольку кавалер Рыцарского креста немедленно возводился в бароны.

Но тут и возникала проблема, бароном чего я должен быть. В конце концов я решил стать бароном фон Штрахницем, немецкой производной от моего родового села Стрхнице. Но канцелярия ордена даст мне титул только условно, потому что они считали, что барон фон Штрахниц наверняка уже существует; так что я остался просто бароном на то время, пока канцелярия и департамент императорского двора спорят между собой. Как я понимаю, к 1918 году, когда рухнула монархия, вопрос еще не решился.

Меня должным образом наградили перед дворцом в Шёнбрунне утром 19 июля в присутствии огромной толпы аплодирующих, размахивающих флажками венских школьников и почетного караула от военно-морского флота и полка Дойчмайстер. Стоял погожий день, последняя, дерзкая демонстрация довоенного блеска и праздничности среди разрушающей, голодной серости войны. Наш древний император прикрепил белый эмалированный крестик к моему мундиру, узловатые от артрита пальцы неуклюже пытались пробить булавкой плотную синюю ткань.

Внезапно я почувствовал острую боль: через китель и манишку он вонзил булавку прямо в грудь. Мне удалось не дрогнуть, а потом его гориллоподобный болван флигель-адъютант, видя трудности его императорского величества, прибыл ему на помощь и вонзил булавку еще глубже на добрых два сантиметра! Тем не менее, я не выказывал признаков беспокойства, а стоял, улыбаясь, пока император говорил мне, что ему очень приятно; он явно был доволен собой. Но несмотря на боль, я не мог не чувствовать глубокую жалость к этому иссохшему старому существу, похожему на старую, потрепанную жизнью заводную обезьянку в голубом кителе, дергающуюся почти семьдесят лет, и ржавая пружина раскручивала последние несколько оборотов. "Старый Прохазка", так раньше называли его в Вене - ведь у меня одна из самых распространенных чешских фамилий. Его глаза по-прежнему ярко синели, но стали водянистыми и покрылось пленкой, как у мертвой рыбы.

А что касается знаменитых бакенбард (которые, должен сказать, всегда напоминали мне бабуина), они, очевидно, держались на изрядном количестве парикмахерского клея. Мы стояли в солнечном свете, кровь пропитала мою рубашку: император и герой войны; правитель и подчиненный; мы оба теперь ненамного больше, чем мужчины на рекламном щите министерства пропаганды. Когда император и его окружение уехали, а я задумался, когда прилично вытащить булавку из груди, то заметил, что два адъютанта императорских германских военно-морских сил остановились позади процессии и рассматривают меня с явным неодобрением. Один прищурился и сказал другому: "Да, тот самый тип…". Потом они ушли.

После церемонии я вернулся в Военное министерство, и дежурный врач приложил тампон с йодом на рану в моей груди. Вошел ординарец.

— Герра шиффслейтенанта барона фон Прохазку срочно вызывают в кабинет помощника начальника военно-морского штаба.

Я торопливо оделся и проследовал за ординарцем через лабиринт коричневых коридоров и лестниц на третий этаж. Меня сопроводили в комнату для переговоров, и я оказался лицом к лицу с вице-адмиралом бароном фон Либковицем, тремя или четырьмя другими старшими военно-морскими офицерами и оберстаудитором из юридического департамента военно-морского флота. Я понятия не имел, какова цель встречи, но инстинкт командира подводной лодки подсказывал мне, что это не предвещает ничего хорошего. Меня елейно вежливо пригласили сесть, что совсем не обнадеживало. Адмирал заговорил.

— Господин шиффслейтенант, вы, несомненно, будете удивлены, почему вас вызвали сюда в такой спешке и так скоро после награждения высшим военным орденом нашей монархии. Вы не должны относиться к этому как к формальному судебному расследованию. За два последних дня открылись некоторые факты в связи с вашей двойной победой в Венецианском заливе в ночь со второго на третье июля: факты, которые, боюсь, могут иметь серьезные последствия в отношениях нашей монархии с германской империей.

Я слушал в оцепенении, совершенно сбитый с толку и неспособный даже думать. Но оберстаудитор вскоре привел меня в чувство.

— Нам бы хотелось, герр шиффслейтенант, чтобы вы ответили на несколько вопросов относительно потопления вами неустановленной подводной лодки к востоку от Кьоджи утром третьего июля. Я получил ваш рапорт, но хотел бы уточнить несколько мелких деталей.

— Пожалуйста, спрашивайте что хотите.

— Благодарю. Наш первый вопрос касается точного положения в момент погружения. Вот, вы указываете его здесь... — (поправляя пенсне), — как 45°9' северной широты и 12°31' восточной долготы. Скажите, как вы определили позицию?

— По береговому пеленгу, герр оберстаудитор.

— Ага, по береговому пеленгу. А когда именно вы проводили наблюдения? Как я понимаю, вы недавно всплыли в темноте, почти тридцать шесть часов проведя на дне и чуть не погибнув от удушья; кроме того, менее чем два часа назад вас бомбил итальянский дирижабль, который вы впоследствии сбили. Мне кажется, у вас было не так много возможностей для навигации.

— Вы совершенно правы. Пеленг был взят на церковную колокольню Кьоджи, на маяки в устье Адидже и вход в лагуну непосредственно перед погружением первого июля. Очевидно, что мы всплыли на том же месте и почти не сдвинулись оттуда за следующие несколько часов, потому что, как отметил герр оберстаудитор, мы были слишком заняты подзарядкой батарей, а затем отражали воздушную атаку.

— И там нет течения?

— Совсем небольшое. Но прошу, герр оберстаудитор, могу я поинтересоваться, к чему все это? Меня вызвали сюда, чтобы обвинить в небрежном ведении бортового журнала, или за всем этим стоит какая-то более серьезная цель?

В разговор вмешался адмирал.

— Да, Прохазка, думаю, справедливо сказать вам, что произошло и почему вы здесь. Вы знаете, как я понимаю, что пропала императорская германская подводная лодка-минер UC-8?

— Не знал, герр вице-адмирал, но перед тем как покинуть Полу, я слышал, что она задерживается.

— Так вот, дело в том, что у немцев теперь есть веские основания подозревать, что третьего июля вы по ошибке потопили их лодку. Говоря прямо, Прохазка, они требуют вашу голову: спрашивают, что же мы за союзники, раз награждаем высшим военным орденом людей, которые топят их подводные лодки.