Анатоль Франс - Том 2. Валтасар ; Таис ; Харчевня Королевы Гусиные Лапы ; Суждения господина Жерома Куаньяра ; Перламутровый ларец

• Название: Том 2. Валтасар ; Таис ; Харчевня Королевы Гусиные Лапы ; Суждения господина Жерома Куаньяра ; Перламутровый ларец
• Автор: Анатоль Франс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

Во второй том собрания сочинений вошли сборники новелл: «Валтасар» («Balthasar», 1889) и «Перламутровый ларец» («L’Étui de nacre», 1892); романы: «Таис» («Thaïs», 1890), «Харчевня королевы Гусиные Лапы» («La Rôtisserie de la reine Pédauque», 1892), «Суждения господина Жерома Куаньяра» («Les Opinions de Jérôme Coignard», 1893).

---

Глава третья

Как единорог пришел в дом Тьерри, иначе называемого Порфиродимом, и привел пред очи святого Бертольда сестер Оливерию и Либеретту, и о различных чудесах, которые отсюда воспоследовали

Однажды, когда Оливерия, сидя в одиночестве, пряла шерсть возле очага, она увидела, что к ней приближается белоснежное животное с телом козла и лошадиной головою, со сверкающим мечом на лбу. Оливерия сразу поняла, что это за животное, но так как она сохранила невинность, то не была испугана его появлением, ибо ей было ведомо, что единорог не причиняет зла благонравным девицам. В самом деле, единорог кротко положил голову на колени Оливерии. Затем, повернувшись к дверям, животное взглядом предложило девушке следовать за ним.

Оливерия тотчас позвала сестру, но когда та вошла в комнату, единорог исчез, и таким образом желание Либеретты исполнилось: она познала истинного бога без помощи какого-либо знамения.

Сестры пошли в лес, а единорог, вновь став видимым, шествовал впереди. Дорогу им указывали следы диких зверей. И было так: углубившись в чащу леса, они увидели, что животное вплавь перебирается через поток. Подойдя к берегу, сестры обнаружили, что поток этот широк и глубок. Они склонились над водой в надежде найти камни, по которым можно было бы перебраться через стремнину, но камней не было. Ухватившись за ветви прибрежной ивы, девицы все еще созерцали пенные воды, как вдруг дерево наклонилось и без труда перенесло их на противоположный берег.

Так достигли они пустыни и там сподобились услышать от святого Бертольда животворящее слово. На обратном пути ива, распрямившись, вновь перенесла их через поток.

Каждодневно представали сестры пред очи святого человека, а по возвращении домой обнаруживали, что невидимая рука превращала в пряжу весь лен, остававшийся на их веретенах. Вот почему обе они приняли крещение и уверовали в Иисуса Христа.

Уже больше года сестры руководствовались наставлениями святого Бертольда, как вдруг отец их Тьерри, которого называли также Порфиродим, тяжко занемог. Чувствуя, что конец его близок, дочери обратили отца в христианскую веру. Он постиг истину. И кончина его была благостна. Тьерри был погребен неподалеку от своего земного обиталища, у возвышенности, именуемой Горою Гиганта, и могила его стала впоследствии местом поклонения в стране Порсен.

Сестры по-прежнему ежедневно являлись пред очи святого Бертольда и внимали животворящим словам, слетавшим с его уст. Но однажды во время таяния снегов уровень воды в реках сильно поднялся, и Оливерия, проходя виноградниками, захватила с собой жердь для переправы через поток, вздувшиеся воды которого стремительно неслись вперед.

Либеретта, презирая всякую земную помощь, не последовала примеру сестры. Она первая с пустыми руками приблизилась к потоку и лишь осенила себя крестным знамением. И, как всегда, ива склонилась пред нею. Затем дерево распрямилось, и когда Оливерия хотела в свою очередь перебраться на другой берег, ива не наклонила своих ветвей. А течение сломало жердь, точно соломинку, и умчало ее. Оливерия осталась на берегу. Будучи девушкой мудрой, она поняла, что наказана поделом, ибо усомнилась в могуществе неба и в противоположность сестре своей Либеретте не поручила себя милости божьей. Теперь Оливерия думала лишь о том, как заслужить прощение, каялась и постилась. Решив, по примеру святого Бертольда, вести отшельническую жизнь, жизнь прекрасную и необыкновенную, она построила себе в лесу по эту сторону потока, возле источника, позднее названного «Источником святой Оливии», хижину из ветвей.

Глава четвертая Как святой Бертольд и святые Либеретта и Оливерия удостоились блаженной кончины

Меж тем Либеретта, придя к блаженному Бертольду, застала его в молитвенной позе, но он был мертв. Тело святого, изнуренное долгим постом, распространяло вокруг дивное благоухание. Она похоронила его. И с этого дня девица Либеретта ушла от мира и, поселившись в хижине по ту сторону потока, возле источника, который получил впоследствии название «Родника святой Либеретты», или Либерии, стала вести отшельническую жизнь; целебная вода этого источника излечивает лихорадку, равно как и различные болезни домашнего скота.

Сестры никогда больше не встречались в здешнем мире. По предстательству блаженного Бертольда, господь бог послал из страны ломбардов в Арденны диакона Вульфая, или Вальфруа, и тот низверг идола Дианы и обратил в христианство жителей страны Порсен. И тогда Оливерия и Либеретта преисполнились радости.

Вскоре после этого господь призвал к себе верную свою рабу Либеретту; он послал единорога, чтобы вырыть могилу и предать земле тело святой. Оливерии чудесным образом открылась блаженная кончина ее сестры Либеретты, и некий голос возвестил ей:

— Из-за того, что ты ждала знамения, чтобы уверовать, и взяла палку для опоры, час твоей блаженной кончины отсрочен и день твоего возвеличения отдален.

И Оливерия ответила:

— Да будет воля твоя на земле, как и на небесах!

Она прожила еще десять лет в ожидании вечного блаженства, и оно наступило для нее 9 октября 364 года после рождества Христова.

Святая Евфросиния

Гастону Арману де Кайаве

Житие святой Евфросинии Александрийской, в монашестве брата Смарагда, как оно было изложено диаконом Георгием, спасавшимся в лавре на горе Афон.

Евфросиния была единственной дочерью богатого александрийского гражданина по имени Ромул, который постарался обучить ее музыке, танцам и арифметике; поэтому, едва выйдя из детского возраста, она уже выказывала ум тонкий и тщательно отшлифованный. Ей не было еще одиннадцати лет, когда александрийские власти объявили жителям, что тому, кто даст точный ответ на три предложенных вопроса, будет в качестве приза вручен золотой кубок.

«Первый вопрос. Я — черное дитя светоносного отца; птица без крыльев, я устремляюсь к облакам. Я наполняю слезами глаза всех, кого встречаю, если даже им и не о чем горевать. Едва родившись, я исчезаю в небе. Друг, назови мое имя.

Второй вопрос. Я рождаю собственную мать, родившую меня самого, и бываю то длиннее, то короче. Друг, назови мое имя.

Третий вопрос. Антипатр владеет тем, чем владеет Никомед, и третьей частью того, что есть у Фемистиуса. Никомед имеет столько же, сколько Фемистиус, и треть того, что есть у Антипатра. У Фемистия — десять мин и треть того, что есть у Никомеда. Какой суммой располагает каждый?»

И вот в день, назначенный для состязания, несколько юношей предстали перед судьями в надежде завоевать золотой кубок, но ни один из них не дал точного ответа. Председательствующий уже готов был закончить состязание, как вдруг юная Евфросиния приблизилась к судьям и попросила, чтобы ее выслушали. Всех восхитили скромность девочки и ее милая застенчивость, от которой щеки ее слегка порозовели.

— Достославные судьи! — сказала она, опустив глаза.— Воздав хвалу господу нашему Иисусу Христу, в ком начало и конец всякого знания, я отважусь ответить на вопросы, поставленные вами, о мудрые! И начну я с первого. Черное дитя — это дым; он рождается от огня, возносится ввысь, и едкость его наполняет глаза слезами. Вот решение первой загадки.

Теперь я отвечу на второй вопрос. Рождает собственную мать, родившую его самого,— день, и бывает он то длиннее, то короче, смотря по времени года. Вот решение второй загадки.

Я отвечу и на третий вопрос. У Антипатра — сорок пять мин; у Никомеда — тридцать семь с половиной; у Фемистия — двадцать две с половиной. Вот решение третьей загадки.

Судьи, восхищенные точностью этих ответов, присудили приз юной Евфросинии. И тогда старейший из них встал, протянул девочке золотой кубок и украсил ей чело короной из папируса, дабы прославить тонкость ее ума. И девицу, при огромном стечении народа, под звуки флейт проводили в отчий дом.

Но так как она была христианка и отличалась редким благочестием, то не только не возгордилась этими почестями, а, напротив, постигла их тщету и дала обет приложить в будущем проницательность своего ума к решению задач, более достойных внимания: например, вычислить сумму цифр, составляемых буквами, входящими в имя Иисуса, и рассмотреть чудесные свойства этих чисел.

Между тем Евфросиния подрастала и с каждым днем становилась все более мудрой и прекрасной, и многие молодые люди искали ее руки. Одним из них был граф Лонгин, обладатель огромного богатства. Ромул благосклонно относился к этому претенденту, рассчитывая, что, породнившись с таким могущественным человеком, он поправит свои дела, пришедшие в расстройство вследствие чрезмерной роскоши его дворца, утвари и садов. Ромул, принадлежавший к числу наиболее блистательных жителей Александрии, потратил внушительные суммы на то, чтобы собрать в просторном сводчатом зале своего дома самые удивительные механизмы: среди них был шар, сверкавший, точно сапфир; на его поверхности при помощи драгоценных каменьев были точно нанесены все небесные созвездия. Еще в этом зале привлекал внимание фонтан Ге́рона, который выбрасывал благоуханные струи, а также два зеркала, столь искусно изготовленные, что каждого, кто в них гляделся, они превращали либо в тощего верзилу, либо в тучного коротышку. Но самым чудесным из всего, что там находилось, был куст боярышника, весь усеянный птицами: благодаря хитроумному устройству они пели и хлопали крыльями, словно живые. Ромул потратил остаток своего состояния, чтобы приобрести все эти диковинные механизмы, ибо он был человеком любознательным. Вот почему он благосклонно принимал графа Лонгина, владевшего несметными богатствами. Он изо всех сил торопил заключение брака, от которого ждал счастья для своей дочери и спокойной старости для себя. Но всякий раз, когда он расхваливал Евфросинии достоинства графа Лонгина, та отвращала свой взор и ничего не говорила в ответ. Однажды он сказал ей: