Мэри Кайе - Далекие Шатры

• Название: Далекие Шатры
• Автор: Мэри Кайе
• Издательство: ЛитагентАттикусb7a005df-f0a9-102b-9810-fbae753fdc93
• Жанр: Современная проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-12617-6

Английский аристократ по рождению, Аштон был воспитан простой индийской женщиной Ситой и считал себя индийцем. Он всегда верил, что счастье ждет его в зеленой долине за заснеженными вершинами гор под названием Дур-Хайма, что означает Далекие Шатры. Однако перед смертью Сита признается, что она не родная его мать и на самом деле он англичанин. Мальчика отправляют в Англию, чтобы он получил достойное образование. Окончив престижную военную академию, Аштон возвращается в Индию в надежде сделать достойную карьеру и встретить старых друзей. Однако через некоторое время молодой человек понимает: он так и не стал англичанином, но и жители Индии не считают его своим.

По долгу службы Аш сопровождает двух индийских принцесс в княжество, где должна состояться их свадьба. И во время этого долгого путешествия он влюбляется в одну из принцесс, Анджали, и хотя та отвечает ему взаимностью, влюбленные понимают, что им никогда не быть вместе. Казалось, они будут разлучены навсегда, но события начинают развиваться самым непредсказуемым образом…

«Далекие Шатры» – одна из величайших литературных саг нашего времени, стоящая в одном ряду с такими шедеврами, как «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу.

---

Когда они играли в эту игру в последний раз, Джали была еще ребенком, и сам Аш лишь совсем недавно вспомнил, как в прошлом они, бывало, обращались к Лалджи или делали вид, будто разговаривают с ручной мартышкой или попугаем, а на самом деле разговаривали друг с другом: обменивались новостями или условливались о времени и месте встречи, указывая точный час и прочие детали жестом руки, покашливанием или небрежным прикосновением к какой-нибудь вазе или подушке. Аш даже помнил кодовое слово, обозначавшее балкон Павлиньей башни: «Замуррад» (изумруд), имя избалованного павлина, жившего со своим гаремом в саду ювраджа. Оно прямо отсылало к Павлиньей башне, и существовала сотня разных способов небрежно вставить это слово в разговор.

У них также было слово, обозначавшее комнаты Ситы, но Аш никак не мог его вспомнить, да и придуманный ими язык жестов сохранился у него в памяти лишь в общих чертах, а смысл отдельных знаков Аш забыл за много лет и сейчас не мог вспомнить, как ни старался. И только когда он уже оставил всякие попытки, однажды среди ночи в голове у него внезапно всплыло забытое слово «Хануман». Ну конечно: Хануман, царь обезьян, чьи бесчисленные воины, выстроившись цепочкой и ухватив друг друга за хвосты, соорудили живой мост через море, чтобы Рама благополучно добрался по нему до Ланки и освободил свою жену Ситу, похищенную демоном и подвергнутую заточению.

Помнила ли это Джали? Или она тогда была слишком маленькой? Однако она помнила очень многое, гораздо больше, чем он, и реакция девушки на косвенные намеки в его речи свидетельствовала, что она не забыла о давнем способе общения, к которому они прибегали в присутствии других людей. Возможно, он снова сумеет успешно воспользоваться им и продвинется на шаг дальше. Попытаться стоит, решил Аш – и попытался на следующий вечер. Но на сей раз Джали никак не отреагировала и никак не показала, что поняла Аша или помнит кодовое слово, и хотя она не избегала пристального взгляда Аша, нельзя сказать, чтобы она на него отвечала.

Аш вернулся в свою палатку усталый и разочарованный. Он был груб с Махду и резок с Гулбазом, а когда позже вечером в палатку робко поскреблась дай, он велел ей уходить и заявил, что больше не нуждается в лечении и никого не желает видеть. В подтверждение своих слов он погасил лампу, зная, что старуха не станет работать в темноте и безропотно подчинится приказу, впрочем, ему ни на миг не пришло в голову, что она осмелится возражать. Однако дай оказалась упрямее, чем он думал. Парусиновый полог раздвинулся, и знакомая закутанная фигура вступила в палатку, впуская с собой яркий луч лунного света.

Аш приподнялся на локте и сердито повторил, что сегодня ночью не нуждается в ней и не будет ли она любезна удалиться и оставить его в покое, а женщина тихо сказала:

– Но ты сам просил меня прийти.

Сердце у Аша подпрыгнуло к самому горлу – несколько секунд он не мог ни дышать, ни говорить, – а потом скачком вернулось на место и заколотилось так бешено, что она наверняка услышала.

– Джали!

Раздался еле слышный смех – знакомый смех, но с новыми, странными нотками, и Аш стремительно выбросил вперед здоровую руку и крепко вцепился в складку грубого одеяния, словно испугавшись, что девушка исчезнет так же бесшумно, как появилась.

– Разве ты не хотел, чтобы я пришла? – спросила Анджали. – Ты упомянул о Ханумане, а этим словом мы всегда обозначали твой двор.

– Двор моей матери, – машинально поправил Аш.

– И твой тоже. А поскольку она умерла, теперь слово «Хануман» может обозначать только одно место. Твою палатку. Я права?

– Да. Но ведь ты тогда была ребенком, совсем еще крохой. Как ты запомнила?

– Это было совсем не трудно. Когда ты и твоя мать покинули Гулкот, мне оставалось жить лишь воспоминаниями.

Девушка говорила самым обыденным тоном, но эта короткая фраза заставила Аша как никогда ясно понять, сколь бесконечно одинока была она все эти годы, и он снова почувствовал ком в горле и на несколько мгновений утратил способность говорить.

Анджали не могла видеть его лицо в темноте, но, похоже, догадалась, о чем он думает, и мягко произнесла:

– Пусть тебя это не беспокоит. Я давно смирилась с этим.

Может, она и впрямь смирилась. Но Аш обнаружил, что он вовсе не смирился. Было невыносимо больно думать о маленькой девочке Джали, которую безжалостно бросили и забыли и которой оставалось жить лишь воспоминаниями и надеждой, что любимый друг сдержит свое обещание и однажды вернется. Аш спросил себя, сколько же времени прошло, прежде чем она перестала надеяться.

– Ты ведь тоже не забыл, – сказала Анджали.

Но это не вполне соответствовало истине. На самом деле, если бы не Биджурам, он, наверное, так до сих пор и не узнал бы, кто она такая, не говоря уже о том, чтобы вспомнить старую игру в разговоры с двойным смыслом и кодовые слова, которую сам же и придумал. Аш прочистил горло и с трудом выдавил:

– Да. Но я сомневался, помнишь ли ты… поймешь ли. – А в следующий миг он похолодел от ужаса, внезапно осознав всю глупость и эгоистичность своего поступка. – Тебе не следовало приходить сюда. Это слишком опасно.

– Тогда почему ты позвал меня?

– Да мне и в голову не приходило, что ты придешь. Что ты сможешь прийти.

– Но это было совсем не трудно, – сказала Анджали. – Мне нужно было только позаимствовать чадру у старой Гиты и выпросить у нее позволения прийти сюда вместо нее. Она меня любит, потому что однажды я оказала ей услугу. И я уже приходила раньше, между прочим.

– Так, значит, это была ты… в первую ночь после несчастного случая. Я так и понял, но Мулрадж сказал, что это была всего лишь дай, и я…

– Он не знал, – сказала Анджали. – Я приходила с Гитой, поскольку сердилась на тебя за то, что ты… ну, держишься как сахиб. И за то, что ты не вспоминал обо мне много лет, тогда как я… я…

– Знаю. Прости меня, Джали. Я боялся, ты никогда больше не захочешь разговаривать со мной.

– Возможно, я и не пришла бы, если бы ты не разбился так сильно. Но я подумала, вдруг ты умираешь, и заставила Гиту взять меня с собой. Я приходила с ней не один раз и сидела снаружи в темноте, пока она занималась тобой.

– Но почему, Джали? Почему?

Аш вцепился в чадру еще крепче и настойчиво подергал за нее.

– Наверное… чтобы услышать твой голос, – медленно проговорила Анджали. – Чтобы убедиться, что ты действительно тот, кем себя называешь.

– Ашок.

– Да, мой брат Ашок. Мой единственный брат.

– Твой…

– Мой браслетный брат. Или ты забыл? Я не забыла. Я всегда считала Ашока своим настоящим братом, каким для меня никогда не был Лалджи… или Нанду, или Джоти. Мне всегда казалось, что он мой единственный брат.

– Вот как? – В голосе Аша послышались странные нотки. – А ты уверена, что я остался все тем же Ашоком?

– Ну конечно. Иначе разве я пришла бы сюда?

Аш потянул за чадру, подтаскивая девушку ближе, и нетерпеливо сказал:

– Сними эту штуковину и зажги лампу. Я хочу тебя видеть.

Но Анджали лишь рассмеялась и помотала головой:

– Нет. Вот это действительно было бы опасно и неразумно. Если кто-нибудь случайно заглянет сюда, он примет меня за старую Гиту, а поскольку она крайне редко подает голос, мне не грозит разоблачение. Отпусти меня, и я посижу здесь немного и поговорю с тобой. В темноте разговаривать легче: пока я не вижу твоего лица, а ты не видишь моего, мы можем притвориться, будто мы прежние Ашок и Джали, а не ангрези Пелам-сахиб и раджкумари Анджали-Баи, которая вскоре станет… – Она резко осеклась, не закончив фразы, и села, поджав ноги, на ковер рядом с походной кроватью – смутно белеющая в темноте бесформенная фигура, похожая на призрак или на груду грязного белья.

Когда впоследствии Аш пытался вспомнить, о чем они говорили, ему казалось, будто они говорили обо всем на свете. Однако, едва только Джали ушла, на ум ему сразу пришли сотни разных вещей, о которых он собирался спросить или забыл сказать, и он отдал бы все, лишь бы вернуть ее обратно. Но он знал, что скоро снова так или иначе увидится с ней, и находил великое утешение в этой мысли. Аш понятия не имел, как долго она оставалась у него в палатке, – увлеченные разговором, они потеряли счет времени. Но широкий луч лунного света, проникавший в палатку, медленно полз вверх и наконец озарил прямоугольную волосяную сетку, прикрывавшую глаза Джали, и Аш видел их блеск, когда она улыбалась или поворачивала голову. Немного позже лунный луч лег бледным ромбом на потолке у нее над головой, а еще позже, когда луна достигла зенита, вообще исчез, и они остались в темноте, едва рассеиваемой тусклым светом звезд, видневшихся в проеме палатки.

Они говорили шепотом, чтобы не разбудить слуг Аша, и, если бы не вмешательство дай Гиты, которая, собрав в кулак все свое мужество, пробежала через лагерь, чтобы выяснить, почему госпожа не возвращается, вполне возможно, они разговаривали бы до самого рассвета и не заметили бы его наступления. Но встревоженный голос Гиты заставил их разом очнуться от воспоминаний и осознать, сколь поздний уже час и как сильно они рискуют, ибо ни один из них не услышал ее шагов и вместо старой дай к палатке запросто мог подкрасться на цыпочках любой другой человек.