Табита Сузума - Запретное

• Название: Запретное
• Автор: Табита Сузума
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013

Лочен и шестнадцатилетняя Мая всегда относились к друг другу скорее как друзья, чем брат и сестра. Вместе они стали заменой для своей матери-алкоголички и сами растили троих младших детей. Будучи практически родителями для малышей, Лочен и Мая были взрос лыми не по годам. От тяжелой жизни — и полного взаимопонимания — они стали ближе друг к другу, ближе, чем обычно бывают брат и сестра. Они стали такими близкими, что влюбились. Их тайный роман быстро расцветал и превратился в глубокую, отчаянную любовь. Они понимают, что это неправильно и дальше так продолжаться не может. Но все же, они ничего не могут поделать со своим чувством, что они созданы друг для друга. В романе, который движется к невероятному, шокирующему финалу, можно быть уверенным только в одном: у такой разрушительной любви не может быть хорошего конца. Переведено для группы: http://vk.com/e_books_vk  

---

Обвинение ударяет меня словно кулаком по животу. Оно выставляет меня не просто насильником, а педофилом. И Мая — ребенок? Она уже несколько лет как не ребенок. И она не несовершеннолетняя! Но, естественно, я внезапно осознаю, что даже за две недели до семнадцати в глазах закона она все еще считается ребенком. Однако я в восемнадцать уже взрослый. Тринадцать месяцев. Могут также стать и тринадцатью годами… Теперь полицейский зачитывает мне мои права.

— Вы не обязаны ничего говорить. Но навредите своей же защите, если не упомянете, если вас спросят, чего-то, на что потом будете опираться в суде. Все, что вы скажете, может быть представлено в качестве доказательства, — Его голос нарочитый, полный власти, лицо, пустое, холодное, лишенное всяких эмоций. Но это не какое-то полицейское шоу. Это реальность. Я совершил настоящее преступление.

Молодой полицейский сообщает мне, что сейчас они выведут меня на улицу к “транспортному средству”. Коридор слишком узок для нас троих. Толстый офицер идет впереди, его походка медленная и тяжелая. Другой крепко держит меня чуть выше локтя. До сих пор мне удавалось скрывать страх, но стоит нам подойти к лестнице, как вдруг я чувствую, что прилив паники усиливается. Глупо: это вызвано не чем иным, как нуждой сходить в туалет. Но внезапно я понимаю, что мне очень нужно сходить и что я понятия не имею, когда еще у меня будет такая возможность. После часов допросов, в какой-то камере взаперти, перед целой кучей других заключенных? Я спотыкаюсь, останавливаясь на верхней лестничной площадке.

— Двигайся! — Я чувствую между лопаток давление твердой руки.

— Можно мне… можно мне, пожалуйста, воспользоваться туалетом перед уходом? — мой голос звучит испуганно и безумно. Я чувствую, что у меня горит лицо, как только слова вырываются изо рта, как бы мне хотелось забрать их обратно. Я кажусь жалким.

Они обмениваются взглядами. Плотный мужчина вздыхает и кивает. Они впускают меня в туалет. Офицер моложе стоит в дверном проеме.

Наручники дела не упрощают. Я чувствую, как присутствие мужчины заполняет маленькую комнату. Я разворачиваюсь так, чтобы стоять к нему спиной, и пытаюсь расстегнуть джинсы. По моей шее и спине скатывается пот, футболка прилипает к коже. Мышцы в коленях вот-вот задрожат. Я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться, но мне очень нужно справить нужду, что просто невозможно. Я не могу. Я просто не могу. Не таким образом.

— У нас нет в запасе целого дня, — голос сзади заставляет меня вздрогнуть. Я застегиваюсь и спускаю воду в пустом унитазе. Поворачиваясь, я слишком смущен, чтобы даже поднять голову.

Когда мы выходим и тащимся вниз по узкой лестнице, молодой офицер говорит мне уже мягче:

— Участок недалеко. Там у тебя будет некоторая уединенность.

Его слова поражают меня. Небольшой намек на доброту, нотка заверения, несмотря на столь ужасную вещь, которую я совершил. Я чувствую, как моя видимость сползает. Глубоко дыша, я с силой закусываю губу. На тот случай, если Мая увидит меня, очень важно, чтобы я вышел из дома, не развалившись на части.

Голоса на кухне то становятся громче, то стихают. Дверь плотно закрыта. Так вот, куда они ее увели. Дай Бог, чтобы они по-прежнему относились к ней как к жертве, утешали ее вместо того, чтобы закидывать вопросами. Мне приходится стиснуть зубы, сжать все мышцы в теле, чтобы не дать себе побежать к ней, обнять ее, поцеловать в последний раз.

Я замечаю розовую скакалку, свисающую через перила. На ковре — остатки от вчерашнего желе. На подставке у входной двери разбросаны маленькие ботиночки. Белые босоножки Уиллы и кроссовки со шнурками, которые она, наконец, научилась завязывать — все такое крошечное. Потертые школьные ботинки Тиффина, его очень ценные футбольные бутсы, перчатки и “счастливый” мяч. Над ними висят школьные пиджаки, брошенные, пустые, как призраки настоящих их. Я хочу, чтобы они вернулись, я хочу, чтобы мои дети вернулись. Я скучаю по ним — эта боль, как дыра в сердце. Они были так взволнованы тем, что уходят, что у меня даже не было времени их обнять. Мне даже не удалось с ними попрощаться.

Когда меня проталкивают мимо открытой двери гостиной, какое-то движение привлекает мой взгляд, и я останавливаюсь. Я поворачиваю голову к фигуре в кресле и, к своему изумлению, обнаруживаю Кита. Он неподвижно сидит с белым лицом рядом с женщиной-офицером, его аккуратно собранные на остров Уайт сумки небрежно свалены у ног. Когда он медленно поворачивается ко мне, я непонимающе гляжу на него. Меня толкают сзади, говорят “шевелись”. Я спотыкаюсь о дверной порог, мой взгляд умоляет Кита хоть о каком-то объяснении.

— Почему ты здесь?

Не могу поверить, что он свидетель всего произошедшего. Не могу поверить, что они как-то разыскали его прежде, чем он ушел, также впутав его во все это. Ради Бога, ему же всего лишь тринадцать! Мне хочется закричать. Он должен находиться в путешествии всей его жизни, а не наблюдать за тем, как его брата арестовывают за сексуальное насилие над его сестрой. Мне хочется в ярости ударить их, заставить отпустить его.

Взгляд Кита покидает мое лицо, спускаясь к наручникам на моих запястьях, потом — к офицерам полиции, пытающимся увести меня. У него бледное, потрясенное лицо.

— Это ты ему рассказал! — внезапно вскрикивает он, заставив меня подпрыгнуть.

В ошеломлении я смотрю на него:

— Что?

— Тренеру Уилсону! Ты рассказал ему о моей боязни высоты! — Внезапно он начинает кричать на меня, его лицо искажено яростью: — Как только я дошел до школы, он на глазах у всего класса вычеркнул меня из списка альпинистов! Все смеялись надо мной, даже мои друзья! Ты разрушил то, что должно было стать самой лучшей неделей в моей жизни!

Заставляя себя дышать, я чувствую, как мое сердце колотится.

— Это был ты? — Я задыхаюсь. — Ты знал? О Мае и мне? Ты знал?

Он молча кивает.

— Мистер Уители, вы должны пройти с нами прямо сейчас!

Комментарий о том, что мы с Маей остаемся дома в одиночестве, звук двери, пока мы целуемся на кухне… Почему он вообще не вышел к нам? Зачем нужно было ждать прежде, чем все рассказать?

Потому что ему не хотелось, чтобы его взяли под опеку. Потому что он и не собирался рассказывать.

По какой-то странной причине я отчаянно хочу, чтобы он знал, что я никогда не хотел, чтобы его вычеркивали из списка; никогда не мечтал, чтобы его унизили перед друзьями; никогда в жизни не собирался разрушать его первую поездку — самый знаменательный день в его жизни. Но на меня кричат полицейские, теперь уже со значительной силой выталкивая из входной двери, ударяя плечами о стены, направляя к ожидающей нас полицейской машине. Я запинаюсь и поворачиваю голову, отчаянно пытаясь позвать Кита из-за плеча.

Соседи в полном составе выходят из домов, собираясь вокруг ожидающей полицейской машины и зачарованно наблюдая за тем, как меня заталкивают на заднее сидение. Ремень безопасности застегнут, дверь рядом со мной захлопывается. Полный офицер садится за руль, его рация все еще потрескивает, офицер помладше усаживается назад, рядом со мной. Теперь соседи приближаются, как медленная волна, наклоняясь, вглядываясь, указывая, их рты открываются и закрываются с немыми вопросами.

Внезапно с моей стороны слышится яростный стук в дверь. Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть Кита, отчаянно барабанящего в окно.

— Прости! — кричит он, его голос почти полностью заглушается пуленепробиваемым стеклом. — Лочи, прости, прости, прости! Я никогда не думал, что случится что-то подобное! Я никогда не думал, что она позвонит в полицию! — Он плачет так сильно, как никогда, слезы текут по его щекам. Его тело бьется в конвульсиях от рыданий, когда он барабанит по окну в неистовом стремлении освободить меня. — Вернись! — кричит он. — Вернись!

Я борюсь с запертой дверью, отчаянно желая сказать ему, что все в порядке, что скоро я вернусь, даже несмотря на то, что это неправда. Больше, чем что-либо еще, я хочу сказать ему, что все в порядке, и я знаю, что он никогда не хотел ничего подобного, что я понимаю — он просто выместил боль, гнев и горькое, горькое разочарование. Я хочу, чтобы он знал, что, конечно же, я его прощаю, что его вины ни в чем нет, что я люблю его, что всегда любил его, несмотря ни на что…

Его оттаскивает сосед, и машина отъезжает от тротуара. Когда мы набираем скорость, я поворачиваю голову, чтобы бросить последний взгляд, и сквозь заднее окно вижу, как за нами несется Кит, его длинные ноги топают по тротуару, на лице застыло знакомое выражение целеустремленной решимости — той же решимости, которую он показывал во время футбола, игры в мяч и Британского Бульдога… Каким-то образом ему удается удерживать темп машины, пока мы не доезжаем до конца узкой улицы и, ускорившись, не выезжаем на главную дорогу. Отчаянно вытягивая голову, чтобы видеть его, я замечаю, что он, в конце концов, плача от поражения, останавливается, его руки опущены по бокам.