Майн Рид - Дары волхвов. Истории накануне чуда

• Название: Дары волхвов. Истории накануне чуда
• Автор: Майн Рид
• Жанр: Рассказы
• Год: 2016
• ISBN: 978-617-12-1556-6, 978-5-9910-3726-6

В этой книге собраны самые трогательные произведения всемирно известных авторов, посвященные волшебному времени зимних праздников. В них двое влюбленных из маленькой восьмидолларовой квартирки в большой американском городе одарят друг друга величайшими сокровищами, а глупого черта в ночь перед Рождеством кто-то дернет украсть Месяц прямо над хатой кузнеца из Диканьки… Где Снежная Королева опять увезет в своей упряжке мальчика с сердцем-льдинкой, а заколдованный принц проскачет по елочной гирлянде прямиком во дворец Мышиного короля… Где восковый ангелочек растает до утра, оставив место чуду только в снах, а настоящее чудо совершит безымянный доктор…

---

– Да почему же? – вскрикнул племянник. – Почему?

– А почему ты женился?

– Потому что влюбился.

– Любовь! – пробормотал Скрудж, да так пробормотал, как будто после слов «новый год» «любовь» было самым глупым словом в мире.

– Послушайте, дядюшка! Ведь вы и прежде никогда ко мне не заходили: при чем же тут моя женитьба?

– Прощай! – сказал Скрудж.

– Я от вас ничего не хочу, ничего не прошу: отчего же нам не остаться друзьями?

– Прощай! – сказал Скрудж.

– Я и в самом деле огорчен вашей решительностью… Между нами, кажется, ничего не было… по крайней мере с моей стороны… хотелось мне провести с вами первый день года. Но что ж делать, ежели вы не хотите. Я все-таки повеселюсь – и вам того же желаю.

– Прощай! – сказал Скрудж.

Племянник вышел из комнаты, ни полусловом не выразив неудовольствия, но остановился на пороге и поздравил с наступающим праздником провожавшего его приказчика – в этом человеке, несмотря на постоянный холод, было все-таки больше теплоты, чем в Скрудже. Поэтому он радушно ответил на поздравление, так что Скрудж услышал его слова из своей комнаты и прошептал:

– Вот еще дурак-то набитый! Служит у меня приказчиком, получает пятнадцать шиллингов в неделю, на руках жена и дети… а туда же, радуется празднику! Ну, разве не сам напрашивается в дом сумасшедших?

В это время набитый дурак, проводив племянника Скруджа, ввел за собой в контору двух новых посетителей: оба джентльмена казались крайне порядочными людьми, с благовидной наружностью, и оба при входе сняли шляпы. В руках у них были какие-то реестры и бумаги.

– Скрудж и Мэрли, кажется? – спросил один из них с поклоном и поглядел в список. – С кем имею удовольствие беседовать: с мистером Скруджем или с мистером Мэрли?

– Мистер Мэрли умер семь лет назад, – ответил Скрудж. – Ровно семь лет тому умер, именно в эту самую ночь.

– Мы не сомневаемся, что великодушие покойного нашло себе достойного представителя в пережившем его компаньоне! – сказал незнакомец, предъявляя официальную бумагу, уполномочивавшую его на собирание милостыни для бедных.

Сомневаться в подлинности этой бумаги было невозможно; однако же при досадном слове «великодушие» Скрудж нахмурил брови, покачал головой и вернул посетителю свидетельство.

– В эту радостную пору года, мистер Скрудж, – заговорил посетитель, взяв перо, – было бы желательно собрать посильное пособие бедным и неимущим, страдающим теперь более, чем когда-нибудь: тысячи из них лишены самого необходимого в жизни, сотни тысяч не смеют и мечтать о наискромнейших удобствах.

– Разве тюрьмы уже уничтожены? – спросил Скрудж.

– Помилуйте, – ответил незнакомец, опуская перо. – Да их теперь гораздо больше, чем было прежде…

– Так, стало быть, – продолжал Скрудж, – приюты прекратили свою деятельность?

– Извините, сэр, – возразил собеседник. – Дай-то Бог, чтобы они ее прекратили!

– Так человеколюбивый жернов все еще мелет на основании закона?

– Да! И ему, и закону еще много работы.

– О! А я ведь было подумал, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешало существованию этих полезных учреждений… Искренне, искренне рад, что ошибся! – проговорил Скрудж.

– В полном убеждении, что ни тюрьмы, ни приюты не могут христиански удовлетворить физических и духовных потребностей толпы, несколько особ собрали по подписке небольшую сумму для покупки бедным, в честь предстоящих праздников, куска мяса, кружки пива и пригоршни угля… На сколько вам угодно будет подписаться?

– Да… ни на сколько! – ответил Скрудж.

– Вам, вероятно, угодно сохранить анонимность.

– Мне угодно, чтобы меня оставили в покое. Если вы, господа, сами спрашиваете, чего мне угодно, я дам вам ответ. Мне и самому праздник не радость, и я не намерен поощрять бражничанье каждого тунеядца. И без того я плачу достаточно на поддержание благотворительных заведений… то бишь тюрем и приютов… пусть в них и отправляются те, кому плохо в ином месте.

– Да ведь некоторым и появляться там нельзя, а другим легче умереть.

– А если легче, кто же им мешает так и поступать, ради уменьшения нищенствующего народонаселения? Впрочем, извините – все это для меня китайская грамота.

– Однако же вам ничего не стоит ей поучиться?

– Не мое это дело! – возразил Скрудж. – Довлеет дневи злоба его. А у меня собственных дел больше, чем дней. Позвольте с вами проститься, господа!

Поняв всю бесполезность дальнейших уговоров, незнакомцы удалились.

Скрудж опять уселся за работу в самодовольном расположении духа.

А туман и потемки все густели, да густели так, что по улицам засверкали уже светочи, предназначенные водить за узду извозчичьих коней и наставлять их на правильные пути. Старая колокольня с нахмуренным колоколом, постоянно наблюдавшим из любопытства в свое готическое окно за конторой Скруджа, вдруг исчезла из виду и уже в облаках стала трезвонить четверти, половину часа и целые часы. Мороз крепчал.

В углу двора несколько работников поправляли газопроводные трубы и разогрели огромную жаровню, вокруг теснилась целая толпа мужчин и оборванных ребятишек: они с наслаждением потирали руки и щурились на огонь. Кран запертого фонтана обледенел так, что смотреть было противно.

Газовые лампы магазинов озаряли ветки и ягоды остролиста и бросали красноватый отблеск на бледные лица прохожих. Мясные и зеленные лавки сияли такой роскошью, представляли такое великолепное зрелище, что никому бы и в голову не пришло соединить с ними идею расчета и барыша. Лорд-мэр в своей крепости отдавал приказы направо и налево своим пятидесяти поварам и пятидесяти ключникам, как и подобает в сочельник лорд-мэру. Даже бедняга портной (не далее, как в прошлый понедельник подвергнувшийся денежному наказанию в пять шиллингов за пьянство и разгул на улице), даже и тот на своем чердачке принялся хлопотать о завтрашнем пудинге, а тощая его половина с тощим сосунком на руках отправились на бойню купить необходимый для этого кусок говядины.

Между тем туман становится гуще и гуще, холод живее, жестче, пронзительнее. Вот он крепко ущипнул за нос уличного мальчишку, тщедушного, обглоданного голодом, как кость собакой: владелец этого носа прикладывает глаз к замочной скважине скруджской конторы и начинает славить Христа, но при первых словах: «Господи спаси вас, добрый господин!» Скрудж так энергично хватает линейку, что певец в ужасе отбегает, оставляя замочную скважину добычей тумана и мороза, а они тотчас же врываются в комнату… конечно, из сочувствия к Скруджу…

Наконец наступает пора запереть контору: Скрудж угрюмо спускается со своего табурета, словно подавая молчаливый знак приказчику убираться скорее вон: приказчик мгновенно тушит свечу и надевает шляпу.

– Предполагаю, что завтра вы целый день останетесь дома? – спрашивает Скрудж.

– Если это вам удобно, сэр.

– Нисколько это мне не удобно, да и вообще с вашей стороны несправедливо. Если бы за завтрашний день я удержал из вашего жалованья полкроны, я уверен – вы бы обиделись?

Приказчик слегка улыбнулся.

– А между тем, – продолжал Скрудж, – вы не сочтете в обиду для меня, что я должен вам платить за целый день даром.

Приказчик заметил, что это случается только один раз в год.

– Плохое оправдание и плохой повод – запускать руку в чужой карман каждое двадцать пятое декабря, – возразил Скрудж, застегивая пальто до самого подбородка. – Тем не менее я полагаю, что вам нужен целый завтрашний день: постарайтесь же вознаградить меня за него послезавтра, и как можно пораньше.

Приказчик пообещал, и Скрудж, ворча себе под нос, вышел из дома. Контора была заперта в мгновение ока, и приказчик, скрестив оба конца «носопрята» на жилете (сюртук он считал роскошью), пустился по Корнгильской панели, поскользнувшись раз двадцать вместе с толпой мальчишек, то и дело падавших в честь сочельника. Во весь дух добежал он до своей квартиры в Кэмдентоуне, чтобы поспеть на традиционную игру в жмурки.

Скрудж же уселся за скудный обед в своей обычной грошовой харчевне. Перечитав все журналы и порадовав себя к концу вечера просмотром своей счетной книжки, он отправился домой. Занимал он бывшую квартиру своего покойного товарища; длинный ряд темных комнат в старинном мрачном здании в самом конце закоулка. Бог весть, как оно туда попало? Так и казалось, что смолоду оно играло в прятки с другими домами, спряталось, а потом так и не нашло дороги. Ветхо оно было и печально – кроме Скруджа, в нем никто не жил: остальные квартиры были заняты разными конторами и бюро. Двор был темен до такой степени, что сам Скрудж, хоть и знал наизусть каждую плиту, вынужден был пробираться ощупью. Холод и туман крепко прижались к старой входной двери – так крепко, что вы бы подумали, что на ее пороге присел гений зимы, погруженный в грустные размышления.