Валерий Золотухин - На Исток-речушку, к детству моему

• Название: На Исток-речушку, к детству моему
• Автор: Валерий Золотухин
• Жанр: История

---

Золотухин Валерий На Исток-речушку, к детству моему

Валерий Золотухин

На Исток-речушку, к детству моему...

Отец

Я сяду на коня гнедого,

поеду в дальние края...

Кони... кони... рвут кони вены и сухожилия свои. Выпрыгнуть из трясины болотной хотят. Терзает постромки пристяжная, рушит оглобли коренник. Рвутся они за смородиной. На Исток-речушку, к Ермолаю Сотникову... Пришли к Володе, вспомнились, явились от смородишного алтайского духа эти кони, чтобы пронести опрометью по золотому детству.

Отец работал еще начальником тогда. Председателем колхоза. Мать была начальникова жена, председательша. А Вовка с Ванькой и Тонькой-сестрой были начальниковыми ребятишками.

Отец запрягал пару коней. Ездил по полям, бригадам, пасекам, фермам по всему громоздкому колхозному хозяйству, к тому времени укрупненному из мелких в одно большое. С первым солнышком подгонял пару под крыльцо Алексей Шаталов, однорукий колхозный конюх. Прикручивал вожжи к тополям и уходил. Дальше везде, пока не падали от устали кони, отец правил сам один - и в жару и в буран. Только коробок или кошеву полнешеньку сеном набивал, чтобы не так колотило летом и не продувало зимой. Под сено тайно мелкокалибровую винтовку хоронил - мало ли кто коней председателевых подстережет - волки ли голодные, люди ли, Советской властью недовольные. Ах, кони, кони... Володе казалось, что лучших коней, чем отцовы, нет на всем свете и быть не может, потому что отец его сильнее и главнее всех. Это же счастье какое - прокатиться на отцовской паре до конца, и без сердца (оно выпрыгнуло и в ямке лежит) возвращаться через все село, обратно по высокой пыли от ихней пары, и глазеть, и запоминать, кто из мальчишек видел езду. ОН БЫЛ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОЛХОЗА, УКРУПНЕННОГО, ЧТО ЗНАЧИЛО - ПОЧТИ ХОЗЯИН РАЙОНА. Мать редко с ним ездила. Отец это позором считал. "Что люди скажут: "Ишь ты... председателева баба на колхозной паре... Ишь ты, как выхваляется перед народом..."

Подолгу мать всегда упрашивала отца взять ее на пасеку к деду Сотникову на Исток-речушку смородины побрать... да и хмелю тоже. "Люди ведрами несут, варенья понаставили подполья полные, а мы еще ни с чем пироги. Отец, ребятишек пожалей - без пирогов останутся, и ты без пива..." - "Дак ведь ляга там, не проедешь..." - "Ну ведь вёдро уж какой день, подсушило небось... да на твоих чертях море перескачешь..." Отец отмалчивался. Он не хуже знал срок ягоде и Сотникову намекнул, что может накатить в любой момент. С матерью он в делах совета не держал и сказал вдруг:

- Собирайся, завтра Шаталов коней подаст. Совсем рано поедем, чтоб людям в глаза не лезть.

- Ох, батюшки-светы! Ну что ты, отец, за человек такой! Вечно врасплох... Ведь Дусю предупредить надо, чтоб корову подоила, свинье корму дала, курей посмотрела... Ребятишек придется с собой... Ну характер, вечно все врасплох.

А к деду ехать далеко. Вставать рано, с гусиной кожей... Прудить с высокого крылечка и обуваться по-скорому - кони ждать не станут... Гоголь уж пену роняет, а Рыжка извихлялась вся... Отец опять ищет ремень гимнастерочный, шумит почем зря, будто этот ремень командирский прячет кто каждое утро...

Сколько помнил Володя, отец никогда не присел к столу позавтракать. Как находился ремень, отец подходил к лавке, брал и подносил ко рту первый попавшийся сосуд... Ведро ль с водой, корчагу с квасом или глечик с простокишей... И долго пил отец, не отрываясь. Казалось, никогда он не кончит пить, так и будет стоять и дуть памятником, казалось, уж реку выпил. И страшно Володе делалось за отца - лопнет вдруг. Но все заканчивалось благополучно. Памятник оживал и, гремя подковами, уходил к лошадям. Так было всегда, так было и сегодня. Заткнули веткой дом, вышли за ограду. Мать подсадила Володю в коробок, Ванька взлетел на передок. Отец проверил, плотно ли сидят "воробьи", не вытряхнутся ли при скорой езде. Усадил мать... Отвязал вожжи, натянул... Подался всем скрипучим телом, осаживая коней, которые тронули, едва хозяин занес одну ногу в коробок... Другой еще бороздил землю, вроде тормозом, подметки и след оставляя по пути... Вот и вторая нога отпустила землю...

- Пошел, милок.

"ПОШЕЛ, МИЛОК..." Почему отец обращался и разговаривал всегда с одним конем? Ведь два его всегда носило. Нет, не всегда. Редко, когда только по селу да недалеко, ездил он и на одном - на любимом Гоголе. Какой конных дел грамотей дал жеребцу кличку великую? Но гоголь и птица есть... может, от нее...

Быстро проскочили деревню задами, чтоб народ не косился, как председатель бабу с ребятишками по ягоды на колхозной паре покатил.

Кони тянули в согласии, колеса мелькают так, что в космос оторваться могут, если не углядеть... Мать караулит Володю, чтоб не вывалился... Ванька за вожжи на передке держится, теребит их у отца, чтоб лошадьми поправить... Отец потихоньку ослабляет, Ванька сам натягивает, всем щенячьим телом уцепился. Но отец контролирует, совсем не выпускает. Ваньке это не нравится - он всей самостоятельной силенкой с Гоголем хочет сравниться и злится, что не по его... А Вовке совсем за вожжи подержаться не велят. Он маленький инвалид... ГАДКИЙ УТЕНОК.

У него под сеном костыли лежат. Год назад он из санатория вернулся, где его лечили от туберкулеза коленного сустава. Теперь процесс остановлен, говорят, но лет до семнадцати врачи прописали ему костыли не бросать. Он обижен судьбой, потому и не обижает его брат Ванька и многих ребятишек в селе поколотил за младшего брата, которого они "Костыль-трест" дразнили. Вовка гордился Ванькой. Ванька против всей улицы за брата выходил. А Вовка артистом хочет стать - гуттаперчевым мальчиком под куполом в золотом костюмчике летать... С тонкими ногами, гибкими ветвями рук и челочкой до глаз, как у соседа Вадьки. Прыгнуть из-под самого неба ласточкой на спины коней и крикнуть "ОП-ЛЯ!" под стрекот барабана и рев толпы!!! "Выскочка ты, - говорила ему учительница по истории за то, что он парням нерадивым подсказывал, - утенок ты гадкий, а не артист". И обида, со злостью смешанная, брызгала из Володькиных глаз. "Я вам покажу, я вам докажу... Я прыгну гуттаперчевым мальчиком в золотом костюмчике на спины моих коней двумя своими ногами, и вы еще не раз заплачете, как плачут мужики, когда я пою "Шумел сурово Брянский лес!". Я еще прокачусь на своих вороных, гремя славою по вашему забытому переулку!!!"

Ах, кони, кони быстрые... куда вы завернули? Ведь за смородиной Володя едет на Исток-речушку... (Об этом вспомнит - или придумает? - много лет спустя.)

Ничто, видимо, не проходит зря. Все имеет свой результат и назначение. Не назови его люди гадким утенком, не захотелось бы ему теперь до смерти костюмчика в блестках. Не раздразни они его, не замыслил бы он теперь всем доказать, раз они не понимают, что он с самого рождения под куполом. Он родился скоморохом, профессионалом, то есть тем, кому ремесло такое хлеб дает, а не только забаву. Он рано понял, что петь или плясать есть тот же труд, как в колхозе, за который могут накормить или приласкать. Совсем маленьким, в голодное время войны он зарабатывал так. Мать привязывала его за ногу на крыльце, оставляла хлеба, что-нибудь пить и уходила со старшими, уже помощниками, в поле.

От нечего делать он вспомнил материны песни и стал ими привлекать к своему крыльцу тех, кто не мог воевать или работать. И люди давали ему за песни кто чего: яичко, пирожок какой. "Эй-эй, герой, на разведку боевой... Мама будет плакать, слезы проливать, а папа поедет на фронт воевать" и т.д. Репертуар не обширный, но "эпохальный". И мама проливала, и папа проливал, а отрок пел до посинения за стакан молока. И понял: то, что кормит, есть работа, значит, он будет петь всегда. Его и нынешней зимой в трескучие морозы и непролазные бураны, завернутого в одеяло и сто тулупов, в кабине трактора (иначе не пробьешься) возили по деревням, чтоб он тамошним крестьянам пел "Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля...". Как только мать отпускала? Что думала, как не боялась?! Или она чуяла, что он сроду не научится ничего другого делать, так уж пусть поет, раз поет. Но ведь люди говорят... утенок? Но нет, это не про него. Кажется, рано они его отпевают. Он свое молоко дососал. ОН ЕЩЕ ЗАНУЗДАЕТ СВОИХ КОНЕЙ, И ОНИ ВЫРВУТ ЕГО НА МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ. Он еще просвистит оттуда. Он еще попросит прощения за дерзость свою и сам простит всех. Только простят ли его? Если действительно просвистит с Млечного, то простят. Только что-то встали кони... Но, милок, пошел, милок. Нет, не идут дальше кони... Стоп, хозяин, не гони. Трясина впереди, ляга.

Ляга... Встали кони...

- Вперед, милок, пошел!

Хлещет Ванька коней вожжами, не идут. Не доверяют ребячьей силенке... Отец ждет. Хмурится.

- Что ли, грунтовая поднялась или дождевая так застряла... Хворосту нарублено, набросано, все втоптано, перемешано трясиной и непролазно, видать... Чертово место... А до деда рукой подать... Только проехать как?.. Держи, мать, ребятишек.

Выбросил ногу из коробка, поверху над водой остановил, для страховки бич раззмеил...