Янко Есенский - Демократы

• Название: Демократы
• Автор: Янко Есенский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01180-0

«Демократы» — увлекательный роман известного словацкого поэта и прозаика Янко Есенского (1874—1945) о похождениях молодого провинциального чиновника Яна Ландика. С юмором и даже сарказмом рисует автор широкую картину жизни словацкого буржуазного общества накануне кризисных событий второй мировой войны.

---

Что же — молчать или не молчать?

Допустим, что мы промолчим. Зато наведем справки — знает ли отец о своей дочери, — а в дальнейшем будем действовать в зависимости от полученных данных.

Можем промолчать или не промолчать и в процессе по делу об удочерении. Процесс, по-видимому, не нужен. Если на девушке женится комиссар Ландик или секретарь Микеска — на что отцу новая дочь, а дочери новый отец? У нее будет муж, который заменит отца. Не лучше ли остаться с родным отцом? Начнем копаться — отец узнает, что у него есть дочь, это повлечет за собой указанные выше последствия.

Следовательно: наводить справки! Надо наводить справки.

Он вспомнил о тетке Корнелии, у которой Желка гостила летом прошлого и позапрошлого года. Как соседка Дубца по имению, Корнелия больше чем кто бы то ни было может знать об этом безнравственном человеке.

Тетка жила на Мудронёвом проспекте в новом беленьком двухэтажном доме под голубой крышей. Как уже говорилось, эти цвета напоминали пани Микласовой покойного мужа, у которого — помните? — была фабрика по производству крахмала. В те времена крахмал упаковывали в голубые коробки. Так она чтила память мужа. От крахмала становятся жесткими не только сорочки, но и характеры. Тетка ожесточилась в своей приверженности к бело-голубому культу и неуклонно следовала ему.

Часто она поступала жестко, хотя порой подавляла в себе слезы, но случалось ей и всплакнуть, — впрочем, крахмал идет в дело только разбавленный водой.

Она занимала пять комнат на втором этаже. Ее последовательность проявилась и тут: потолки всех пяти комнат были выкрашены голубой краской, а стены — белой, столы, стулья, буфеты были белые, а ковры — голубые. Человек входил сюда словно в квартиру ретивого члена партии националистов.

Теткин этаж воевал с первым, где жила ее дочь Мария, писательница, с одиннадцатилетней бледной девочкой, своей дочкой Ольдой.

В этой войне неприязнь не проявлялась открыто, но противоречивые мнения уже сталкивались.

На втором этаже царила жизнь практичная, естественная, открытая, старомодная, ретроградски правильная, симпатизировавшая испанским мятежникам.

На первом этаже буйным цветом расцветала жизнь на первый взгляд идеалистическая, абстрактная, аффектированно возбужденная, наполненная поисками нового, недовольная старыми порядками, прогрессивно-левая, симпатизировавшая красной Испании.

Наверху фыркали быки, мычали коровы, резвились телята, хрюкали свиньи, визжали поросята, сыпалось зерно, срезалась кукуруза, чистилась свекла, наверху окучивали, сеяли, жали, наполняли амбары, наверху гудели машины, грохотали вагоны, много говорилось о времени, о заработках, о выгоде, о ценах; гостями были управляющие, евреи-торговцы, биржевики, агенты и мясники. Внизу веяло литературой и искусством, сюда приходили поэты и писатели, литературные критики, иногда художники и скульпторы, заглядывали певцы и артисты.

Наверху не угощали, потому что каждую булку следовало занести в расход; внизу пили чай, вино, пиво, сладкие ликеры, ели бутерброды, торты, соленое печенье, кремы, мороженое. Наверху — биржа, торги, ярмарки; внизу — декламация, пение, дискуссии о поэзии и искусстве — словом, внизу находился литературный салон шагающих в ногу со временем передовых молодых людей, которым в недалеком будущем предстояло перевернуть политический, экономический, социальный мир и в первую очередь — культуру.

Петрович застал именно такое литературное чаепитие. Тетка Корнелия на нем не присутствовала. Горничная в красном передничке и с бантом на голове проводила гостя на второй этаж. Пани Микласова приняла его в шелковом кимоно с голубыми рукавами. «Совсем как моя жена», — подумал Петрович. Лицо ее на фоне блестящей белой краски стен казалось особенно темным. Морщины вокруг рта и на шее были почти так же глубоки, как складки шелка. На сжатых пепельных губах застыла горькая усмешка, тянувшая кончик носа книзу. Глаза ее были холодны. Белым платочком она смахивала слезинки.

Прошли в салон с голубыми креслицами вокруг белого стола. Сели.

Когда после обычных фраз, среди которых были и пожелания счастливо трудиться на депутатском поприще и небрежная благодарность за пожелания, депутат напомнил тетке о соседе Дубце, ее словно обожгло. Оттопырив нижнюю губу, она фыркнула, шлепнула себя по костлявым коленкам, и изо рта ее с шипением вырвалось:

— Живодер! Взяточник! Вы, депутаты, должны раз и навсегда навести порядок с табаком.

Выяснилось, что еще в январе у Дубца закупили табак по шести крон, а за ее табак дали только по три.

— Одна и та же местность, одна и та же погода, одинаковая почва, одинаковый табак, а цена разная, — с раздражением извергала она. — Ты можешь себе представить? Я точно так же выращиваю рассаду, делаю грядки, прикрываю, открываю, три раза окучиваю, обрываю цвет, обламываю побеги, нанизываю, глажу, упаковываю, перевязываю, связываю в пачки. А цена разная! У одного сорт «Прима», а у другого тот же самый табак — брак. Спасибо еще, не квалифицируют его как «Крошка» или «Не годный к употреблению». Себе в убыток. Завели обязательное страхование на случай града, а град бывает раз в десять лет, страхование на случай пожара, еще сбавляют на влажность, на налоги, на больницу, и половина идет работникам. А веревки, а шпагат, а покрывала, а проволока, а керосин!

— Союз табаководов, — не выдержал Петрович, усмехаясь про себя, что не он один недоволен налогами, и тетка абсолютно права.

— Союз табаководов, Союз обработки табака, Союз земледельцев, Союз батраков.

— Организованные банды попрошаек, — сел на своего конька депутат.

— Банды! — подхватила тетка. — Всюду платишь, казалось бы, за это должны блюсти твои интересы, а они думают только о себе. Пошлют такого дрестуна, — прости за выражение, — чтоб досматривал при сдаче табака, а он? Молчит, как рыба, закроет глаза и стоит, как слепой. Конечно, он не хочет ссориться с таможенными чиновниками{132}, потому что и у него будут покупать табак. И так везде. Нет травинки, на которую бы не влез какой-нибудь жук, чтобы обглодать ее. Без конца изобретают новых жуков, всякие там союзы, кооперативы, фонды, синдикаты. Держишь коров, перерабатываешь молоко — и уже с неба сваливается, как муха в подойник, Союз молочников. Разводишь свеклу, не успеешь оглянуться — тут как тут Союз свекловодов. Если в хозяйстве есть лен или конопля, гляди в оба, чтоб тебе их не подмочил Союз льноводов и коноплеводов, Центролен. Объявится соя, масличные культуры — их уже топчет Союз соеводов, Союз работников масличных культур… Не продашь молока, ягненка, горсточку семечек, ветку с дерева, чтоб не платить проценты молочным, животноводческим, лесным институтам, — и в столице, и в крае, и в округе, и в общине. Отовсюду распоряжаются тобой, приказывают и требуют денег. Горе тебе, если ты не член, устроят бойкот и сживут со света, ничего не продашь. Настоящая диктатура. Дойдет до того, что определят, сколько я могу иметь панталон, сколько ты имеешь право выкурить сигар и выпить коньяку, а если превысишь установленные нормы — вступай в Союз носителей одежды, курильщиков, алкоголиков, подавай прошения через Хозяйственный совет в зависимости от количества и размера, — в низшую, среднюю или высшую инстанцию, доплачивай всюду, всяким управлениям и союзам, пропадай от нетерпения или чего-нибудь еще… Тьфу!.. Чтоб их разорвало! Сколько их разевает рот на чужую зайчатину: что помягче да получше — слопают, а тебе оставят лапы… Почему мой табак был на целых три кроны дешевле?

Петрович слушал тетку, словно самого себя, с наслаждением. Сошлись два одинаковых человека, понимавшие друг друга. Он подчеркнуто, с озабоченным лицом кивал в знак согласия. Пани Микласовой было приятно внимание слушателя, и она поведала ему всю боль своей тяжкой жизни.

— Монополия на зерно немного помогла, — подсластил Петрович ее горькие речи, — цены поднялись.

— Эта монополия хороша только для СОУЗа, по-словацки — подливки, — Словацкого общества управления зернопоставками то есть, — не сдавалась расстроенная тетка. — Я поставляю зерно нового урожая, а брать вынуждена старое и, разумеется, плачу дороже, чем продавала новое… Вместо товара можно брать бонами, но продаешь их самое большее за семьдесят пять процентов, а то и дешевле, если на бирже курс ниже… А пошлина в СОУЗ тебя не минует. Плати — и баста, хочешь или не хочешь. Говорю тебе — диктатура!..

Снизу донесся звон бокалов и крики «ура». Тетка на мгновенье перекрыла свой фонтан и прислушалась. В шуме невозможно было разобрать, кого чествуют.

— А эти внизу, — брезгливо показала она на пол, — и знать не желают обо всем этом. Вот на кого надо найти управу — они создают хаос, какой был до сотворения мира. Спускалась я к ним два раза, но не выдержала. Никчемные люди, вечные свары и сплошной обман. На первый взгляд — человек вроде бы нормальный, с руками, с ногами, а начнет что-нибудь читать — сразу видит все кривым, поддельным, ненастоящим; другой с виду веселый, затейник, а не успеет раскрыть рот — уже льет крокодиловы слезы, приходится звать Веронку с тряпкой — подтереть лужи. Третий — на вид спокойный, миролюбивый, а начнет читать — сплошное возмущение, поджог, огонь, дым, революция, кровь, так что сразу приходят на ум пожарные и полицейские. Четвертый — тучный, упитанный, и только что умял семь бутербродов, а сам декламирует о голодающем народе, о господах, которые сосут соки и допьяна напиваются кровью народа… Тьфу! Толкут в ступе одно и то же, про цыгана в лачуге… А этот согнул руку, как Народный фронт во Франции, и прихватил восьмой бутерброд. Сплошное двоедушие и красивые слова. Поэт прежде всего должен быть откровенным — что на уме, то и на языке. Не повторять, как попка, ерунду вслед за каким-то негодяем… И между собой так не ладят!