Янко Есенский - Демократы

• Название: Демократы
• Автор: Янко Есенский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01180-0

«Демократы» — увлекательный роман известного словацкого поэта и прозаика Янко Есенского (1874—1945) о похождениях молодого провинциального чиновника Яна Ландика. С юмором и даже сарказмом рисует автор широкую картину жизни словацкого буржуазного общества накануне кризисных событий второй мировой войны.

---

Он сунул свинку в петлицу и вынул спичечную коробку, погремел ею и показал Ландику:

— У меня есть запас. Хотите?

— Дайте пяток.

Доставая коробки́ из деревянного ящичка, Микеска зло говорил:

— Куда они протянут свои черные лапы, там трава не растет. Попробуй потягайся с ними! Как дело доходит до избирательной кампании, они рубашку по месяцу не снимают, чтоб черней была.

Ландик уже насытился настроениями горожан и ждал, когда Микеска заговорит об Аничке, о приветах, которыми они обменялись при его посредничестве. Но секретарь все вертелся вокруг политики, как карусельный конь вокруг оси, и Ландик сам попытался вывести Микеску на милую сердцу боковую дорожку. Нельзя выступать — поговорим о другом, более приятном.

— Найдутся верные сторонники и нашей партии. Бригантик, например, — заметил Ландик, в надежде, что за Бригантиком вынырнет Аничка: ведь этот тип перевел его в Братиславу из-за Анички.

— Я бы ему насыпал соли на хвост. — Микеска потряс спичечным коробком. — Он как джокер — к любой масти годится, к любой карте. Многоцветный — бесцветный! Впрочем, черта с два бесцветный! Чижик про него эпиграмму сочинил:

За любую рясу держится упрямо,
как ребенок малый за передник мамы.

— А в общем-то — за Антонову рясу держится и в рот ему смотрит.

— А Толкош?

Толкош ухаживал за Аничкой. Теперь-то наверняка речь зайдет об Аничке.

— Ярмарочный боров, — выругался Микеска, — кто больше даст, тому и продастся. Когда поставляет мясо учительскому институту, — а попечитель его наш «почетный гражданин» Антон Турчек, — Толкош обходит меня за сотню шагов.

— Тогда Розвалид.

У Розвалида служит Аничка. «Если Микеска и сейчас не заговорит о ней, сам спрошу», — решил Ландик.

— Розвалид развалился, — и секретарь взмахом руки смахнул его с лица земли. — Поднялся на ноги, оклемался и теперь устраивает в доме ад. Ложку не смеют уронить, стулом или дверью скрипнуть, стаканом звякнуть. Стоит дождю в окно стукнуть, прожужжать мухе, как он уже носится по комнатам, хватается за голову, лягает стулья, швыряет стаканы и салфетки. Мак толочь ходят к соседям, радио вынесли в кухню. Ужасно! Как будто дантист постоянно дергает ему нерв из больного зуба. Я к ним больше не хожу. Отказали мне от дома. Аничка сама…

«Наконец-то Аничка», — облегченно вздохнул Ландик.

— …попросила меня не ходить к ним, пока «старый хозяин» не придет в себя, дескать, мои посещения его нервируют. А почему, спрашивается? Из-за Анички. Вообразил, что я отниму ее у них. Не понимаю. Не собирается ли он сам нюхать фиалку, старый козел? Мне его жаль, я ведь ради него старался, да и вас просил похлопотать перед Петровичем, чтоб его куда-нибудь, хотя бы в окружной комитет, взяли как специалиста по финансам, раз уж кандидатом не выдвинули. А он меня из дома выставил. Я на него обижен. Нюхал бы свою хризантему. Неужели он воображает, что девушка повесится на старой веревке? Ведь он руку в кулак сжать не может.

— А она что? Согласна? — У Ландика даже дыхание сперло.

— Навряд ли, но разве мы всегда делаем то, что хотим? Это душа-девушка, девушка-рабыня. Чтобы сберечь дурацкую рюмку, она способна сесть на колени этому развалине. И жена ему под стать. Она стерпит и тайную любовницу в доме, лишь бы он не лягал стулья. Пусть обнимается с ней, лишь бы не швырялся салфетками! А Розвалид воображает, что ему как больному все дозволено. Не советую туда ходить, он вам нос прищемит дверью.

«Розвалид, конечно, помнит, как застал Аничку у меня», — Ландика даже жаром обдало. Он искоса наблюдал за возбужденным Микеской, а тот метался по комнате и откручивал пуговицу на пиджаке. Здорово его задел отказ от дома. «Он неравнодушен к девушке», — думал Ландик и сразу же вспомнил, как Микеска расхваливал Аничку и передавал от нее привет, повествуя о трагедии Розвалида. Едва ли Аничка кокетничает с директором, — скорей уж с Микеской. Правда, пан секретарь не вышел ростом, страдает одышкой, одежда на нем кургузая, словно его поставили в канаву, когда снимали мерку, зато он молод. Не может быть, чтоб она предпочла поверженного банкира с трясущейся головой… А Микеска преувеличивает — и преувеличивает из любви к Аничке. Любопытно. Тогда Толкош, теперь Микеска, а если секретарь говорит правду, то и Розвалид. Три соперника! Всегда около нее кто-то вертится!

Ландик заподозрил секретаря в том, что тот лишь запугивает, не хочет, чтоб он встретился с Аничкой.

Увы, Микеска не преувеличивал. Розвалид действительно раздражался и нервничал, но только при Микеске, в остальное время он был достаточно спокоен, а после визита Петровича даже приободрился. Странную идею жены — удочерить Аничку — он принял только, чтобы доставить ей радость и не догадывался, что пани Клема подстроила все это, пытаясь застраховаться от растущей симпатии мужа к Аничке. Став «отцом», он будет относиться к девушке как отец и, быть может, ради дочери понемногу вернется к жизни.

Неприятие всего окружающего, безразличие у Розвалида вроде бы прошло. После заверений Петровича, будто суд решит дело в его пользу, он начал даже надеяться на возвращение былого благополучия. Но Микеска раздражал его. Стоило ему увидеть Микеску, а особенно — как он разговаривает с Аничкой, стулья — и так уже инвалиды — летели на пол, в воздухе мелькали салфетки, и от крика дребезжали оконные стекла. Однажды после визита Микески бывший директор снова лег в постель, отбросил ногой перину и, призывая смерть, велел сходить за Антоном, чтобы исповедаться! Его еле утихомирили. Он колотил ногами по спинке кровати и вопил, как сумасшедший:

— Не впускайте Микеску!

После этого случая Аничка и попросила секретаря не приходить, пока «старый хозяин» не выздоровеет.

Микеска ошибался, считая болезнь Розвалида неизлечимой, но правильно понял, что отказ от дома произошел из-за Анички.

Опасения были и у Микески: он боялся, что Розвалид сделает из Анички не дочь, а тайную любовницу, если уже не сделал этого. Ему на память приходили семьи, где законная жена терпит подобную ситуацию в доме. Курица Клемушка — из таких. Микеске хотелось спасти неопытную простодушную девушку, потому что, по его мнению, она была покладиста и уступчива.

— Пан доктор, самое лучшее — похитить девушку, пока она спит, — предложил он, в сильном волнении откручивая пуговицу, наконец ему удалось открутить ее совсем, и она осталась у него в руке.

Ландик усмехнулся:

— К чему красть? Может, она добровольно пойдет. — И поспешил обратить все в шутку: — Кто в наше время похищает женщин? Если она любит, то сама найдет к вам дорогу, а если нет — уйдет, даже если ее украдут. Без любви все равно не удержать — ускользнет, как рыба.

Поколебавшись, он вдруг спросил:

— Аничка вам нравится?

Микеска молчал, не зная, сказать правду или скрыть свою любовь, чтобы Ландик не догадался о ней. Наконец признался:

— Нравится, но этого мало.

— ?

— Раз уж зашла об этом речь, я вам скажу: мне сдается, ей нравитесь вы.

Он в смятении принялся терзать свинку в петлице.

— С чего вы взяли? — притворился изумленным Ландик.

— Стоит при ней упомянуть Яна, все равно какого, она всегда вздыхает, — признался Микеска.

— Только и всего?

— Когда говорили о Толкоше или Бригантике, становилась задумчивой. Мне даже кажется, у Розвалида ее удерживают воспоминания о вас. А когда я собрался в Братиславу на то несчастное заседание, она покраснела и шепнула мне: «Передайте привет пану доктору Ландику». Я ведь говорил вам.

— А ей от меня передали?..

— Передал. И сказал, что вы приедете.

— А она что?

— «Не верьте, говорит, не приедет», — и ладонью глаза прикрыла. А вы тут.

— И не могу зайти к ней.

Ландик был тронут и закашлялся. Микеска тоже начал кашлять.

— Там — пекло с одним чертом и двумя ангелами.

— Если бы ее как-нибудь вызвать — дать ей знак, — вырвалось у комиссара.

— Хорошо бы, но как?

Они задумались.

И Ландику почудилось, что опять, как полтора года назад, он стоит на распутье. Которую дорогу выбрать? Ту, что ведет к Аничке, или ту, что уводит от нее бог весть куда? Однажды он уже помешал ее счастью. Не будь его, Аничка была бы женой мясника, уважаемой горожанкой, теперь вот — Микеска, перед которым маячит политическая карьера, потому что, если при Наполеоне Великом каждый барабанщик носил с собой маршальский жезл, то теперь почти каждый политический секретарь претендовал на депутатский мандат. Что же, встать на его пути к счастью, ограбить обоих? Он же не разбойник… Смотри, брат! Либо ты — но наверняка, — либо Микеска…

— А вы женились бы на ней? — вырвалось у него.

— А вы? — отозвался секретарь.

— Это зависит от нее.