Михаил Ахманов - Другая половина мира

• Название: Другая половина мира
• Автор: Михаил Ахманов
• Издательство: Лениздат; «Ленинград»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2007
• ISBN: 5-289-02349-6

Мир Дженнака, наследного принца Одиссара, во многом подобен земному, но цивилизация в нем зародилась не на берегах Средиземноморья, а в Эйпонне, на материках двух Америк. Там воздвигнуты великие города и проложены меж ними дороги, там куют стальные клинки и спускают на воду корабли, там поклоняются милосердным богам, и боги эти сделали Дженнака своим избранником, даровав ему необычайно долгую жизнь. Но на заре ее Дженнак подвергается тяжким испытаниям, ибо, как считают жрецы, лишь вкусивший страдания в юности может стать мудрым правителем. Повинуясь судьбе, Дженнак теряет свою возлюбленную, сражается с дикими племенами, противостоит предательству; наконец, он отправляется на восток, в земли Европы и Африки, чтобы стать Колумбом своего мира.

---

Да, такой попутчик необходим, иначе сердце окаменеет и тяга к власти, к могуществу заменит в нем живое человеческое тепло… Так, как случилось с Фарассой! Во многом они были похожи, красавица Чолла и Фарасса: оба стремились властвовать над людьми, и оружием их в достижении цели был обман. Но Чолла молода и прекрасна, думал Дженнак, и все, быть может, изменилось бы, останься он с нею.

Изменилось бы? За сколько лет или десятилетий? Или никогда?

Пока что он мог занести Чоллу Чантар в украшенный черными перьями список — не слишком длинный, но и не слишком короткий, так как значились в нем и смерть Вианны, и ненависть Фарассы, и предательство Орри Стрелка, и громовой шар, разорвавшийся нахайанском причале. Сколь же долго будет увеличиваться этот список, перечисление утрат, потерь и покушений? Они — плата за власть, смрадная подстилка в золотой клетке кецаля… Они как змея, свернувшаяся у его ног; долгие годы змея будет жалить его, язвить черными воспоминаниями, вливать яд в его сердце. Готов ли он к этому? Нужна ли ему власть, полученная такой ценой?

На пороге возникла невысокая темная фигура, и размышления Дженнака прервались.

Чоч-Сидри ступил на ковер, в молчании сделал несколько шагов и уселся — там, где раньше сидела Чолла, меж двух свечей, напротив Дженнака. Лицо его было мрачным и словно бы постаревшим; на переносье пролегла морщина, углы рта были опущены, глаза прикрыты веками. Он принял позу раздумья, не сделав приветственный жест, но сложив руки на коленях.

Дженнак нахмурился. Жрец всегда достоин уважения, однако и служителю богов надо бы помнить о вежливости — а также о дистанции, лежащей меж одиссарским наследником и Принявшим Обет. Но Сидри будто бы забыл об этом — и о скромном своем звании, и о том, что он, жрец второй ступени, явился к господину в поздний час, без зова и без приглашения.

Текло время; Чоч-Сидри сидел неподвижно, уставившись в пол, и глаз его Дженнак не видел. Похоже, жрец погрузился в неприятные раздумья или прикидывал, как начать разговор, столь же неприятный и тяжелый, как его мысли. Дженнак его задачу облегчать не собирался, а потому тоже молчал, взирая в распахнутый проем шатра. Небо нынешней ночью было ясным, луна висела над морем, как серебряный круглый щит, а звезды казались наконечниками огненных стрел, запущенных в тьму Чак Мооль рукой самого Арсолана. Или, быть может, Коатля, пожелавшего сменить свою грозную секиру на легкий арбалет и развлечься стрельбой.

Наконец жрец решился нарушить молчание и, не глядя на Дженнака, произнес:

— Она не хочет возвращаться? И ты согласен с ее желанием?

— Да.

Ответ был кратким и сухим, ибо Чоч-Сидри так и не удалось припомнить слов почтения; не назвал он Дженнака светлорожденным, милостивым господином или хотя бы накомом. Подобная рассеянность была совсем не свойственна жрецу, и Дженнак решил, что его и в самом деле гнетет какое-то тяжкое предчувствие. Из-за Чоллы? Не исключено, хоть и странно: положение Сидри, слишком незначительное, не позволяло ему вмешиваться в дела владык. А союз или разрыв с Чоллой являлся именно таким делом, касавшимся не двух сердец, нашедших или потерявших путь друг к другу, но двух Великих Очагов. Кто мог вмешаться в него, повлиять, уговорить, приказать? Че Чантар, Сын Солнца, властитель Арсоланы… Джеданна, Ахау Юга, повелитель одиссарского Удела… наконец, мудрый Унгир-Брен, его советник… Но все они были далеко, а значит, тяжесть решения ложилась на плечи Дженнака; здесь, за Бескрайними Водами, он являлся и высшей властью, и реальной силой, и гласом самих богов.

— Ты говорил с ней? — произнес Чоч-Сидри, все еще не поднимая глаз. — Ты пытался заставить ее возвратиться с нами?

— Не вижу в том нужды, — сказал Дженнак. — Она избрала свой путь, она равна мне по рождению, и в воле ее распорядиться собственной судьбой.

— Значит… значит… — морщина на переносье Сидри сделалась еще глубже, — между вами все кончено? Из-за Ута, дикаря, коему посчастливилось сорвать звезду с небес?

Дженнак нахмурился. Этот Сидри слишком любопытен; сует руку в чан с едким зельем — так стоит ли удивляться, коль рука отсохнет?

Однако вопрос требовал ответа, и он сказал:

— Изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам. Плохое сочетание цветов, Сидри, так что я полагаю, что винить Ута в случившемся не нужно. И потом… Не столь уж ему повезло, этому Уту из Лоурана. Звезды горячи и жгут ладонь.

— Но ты не должен оставлять ее здесь! Не должен! Ваши отцы обменялись посланиями, заключив союз. И теперь…

— Остановись, жрец! — Дженнак повелительно вскинул руку. — Откуда ты знаешь об этом? О посланиях, о союзе, о том, почему Очаг Арсоланы послал кейтабцам не светлорожденного воина, а девушку? Не думаю, чтоб Унгир-Брен откровенничал с тобой и говорил о вещах, неведомых даже мне, наследнику!

— Молодой глупец просто глуп, старый — глуп вдвойне, — пробормотал Чоч-Сидри, хлопнув себя по губам. — Забудь о моих словах, господин, и вернемся к тому, с чего мы начали. А начали мы с того, что ты не должен расставаться с этой девушкой! Поверь, не должен! Вспомни: истина отбрасывает длинную тень, но лишь умеющий видеть узрит ее… Так постарайся же узреть! И понять, что рубин с изумрудом неплохо смотрятся в одном ожерелье!

Этого не будет, — твердо произнес Дженнак. — Хайя!

И тут с Чоч-Сидри свершилось странное. Не поднимаясь с колен, он отодвинулся подальше — так, чтобы свет не падал в лицо; затем его спина выпрямилась, руки скрестились в жесте власти, а голова приподнялась вверх, точно был он не жрецом второй ступени посвящения, а самим Ахау Юга, великим сагамором, увенчанным белыми перьями. Но еще большие чудеса случились с его голосом, ставшим вдруг глубже и чуть хрипловатее, будто в глотке у Сидри пересохло, и лишь чаша розового одиссарского вина могла вернуть ему прежний глас. Глас же этот показался Дженнаку столь знакомым, что он вздрогнул.

— Повелеваю тебе, — молвил жрец, — не оставляй ее! Не оставляй! Твоя сетанна…

— Я сам позабочусь о моей сетанне! — резко оборвал его Дженнак. — И запомни: лишь один человек в Одиссаре может мной повелевать. Сагамор! Чак! Отец мой!

— Или твой родич… твой старший родич… Конечно, ты можешь не выполнить мое повеление: ты уже не мой ученик, не юноша, но муж… Наследник! Но прими хотя бы совет…

— Кто ты?!

Дженнак приподнял свечу, и ее пламя выхватило из полутьмы сухощавое лицо с зелеными глазами, смотревшими на него совсем не с властным выражением, а скорей с сочувствием и печалью. Что-то изменилось в знакомом облике Чоч-Сидри: нос как бы заострился, скулы сделались не столь плоскими, виски запали, подбородок сузился, лоб стал на половину пальца выше, губы — слегка пухлей. Немного здесь, чуть-чуть тут, едва заметно там… И вот уже не Сидри, молодой жрец, перед Дженнаком, а некто еще более знакомый; некто, могущий повелевать им — или, во всяком случае, давать советы.

Он не удивился; вероятно, инстинкт, предвидение или подсознание подсказывали ему, что такая метаморфоза когда-нибудь произойдет. Теперь многое становилось на свои места: и мудрые речи — слишком мудрые для Принявшего Обет! — и переменчивость обличья, и отблеск нефритовой зелени в зрачках. Древняя магия, волшебство, коим владели в Эйпонне еще до Пришествия Шестерых; чародейное знание, хранившееся не в книгах кинара, но в памяти людской…

— Тустла? — спросил Дженнак.

— Тустла, — подтвердил Унгир-Брен. Веки его опустились, уголок рта дрогнул. — Не осуждай меня, родич, не осуждай… Скоро шагну я на тропу, ведущую в Чак Мооль, и уйду туда, откуда нет возврата. Но воспоминания об увиденном и услышанном будут со мной… Конечно, если в тех краях, — он потянулся рукой к звездному небу, — людям дозволяется помнить былое. Надеюсь, что так! А потому решил я вкусить последнюю радость: отправиться в странствие вслед за черепахой Сеннама, одолевшей когда-то Бескрайние Воды. — Аххаль грустно усмехнулся и покачал головой. — Но времена изменились, родич, времена изменились… Сеннам, великий бог, скитался где угодно и плавал на черепашьей спине, а я, жалкий старый жрец, не рискнул бы взойти на драммар кейтабцев, дабы не уронить свою сетанну. Чоч-Сидри — другое дело!

Рот Дженнака в изумлении приоткрылся.

— Но где же, отец мой… — начал он.

— Где настоящий Чоч-Сидри, правнук моих внуков? Сидит в моем хогане, в Храме Записей, изображая Унгир-Брена, затворившегося для медитации и размышлений, как случалось не раз за долгую его жизнь. И будет сидеть, пока я не вернусь!

— Кто же знает об этом?

— Чоч-Сидри, разумеется. Ну, еще наш ахау, твой отец… и ты, сын мой… теперь знаешь и ты. Но забудешь, как только мы разберемся с нашим маленьким делом. Так не приступить ли к нему? Ты говорил с Чоч-Сидри и не согласился с ним; поговори же теперь со мной. Быть может, для старого Унгир-Брена у тебя найдется другой ответ?

У меня одна тень и один язык; он не раздвоен, как лезвие копья. И я говорю: девушка, избранная моим отцом и тобой, не сядет на циновку власти в Одиссаре.