Захар Прилепин - Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы

• Название: Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы
• Автор: Захар Прилепин
• Жанр: Военное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-100820-8

В новую книгу «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы» вошли одиннадцать биографий писателей и поэтов Золотого века – от Державина и Дениса Давыдова до Чаадаева и Пушкина, – умевших держать в руке не только перо, но и оружие.

Они сражались на Бородинском поле в 1812-м и вступали победителями в Париж, подавляли пугачёвский бунт и восстание в Польше, аннексировали Финляндию, воевали со Швецией, ехали служить на Кавказ…

Корнет, поручик, штабс-капитан, майор, полковник, генерал-лейтенант, адмирал: классики русской литературы.

---

По-суворовски, не давая противнику подготовиться, из Крутого Давыдов тут же направился в Лосмино: 24 часа на ногах, да ещё и в бою; это был славный переход.

Прибыли к рассвету.

«Дождь не переставал, и дорога сделалась весьма скользкою. Противник мой имел неосторожность забыть о ковке лошадей своего отряда, которого половина была не подкована. Однако, по приходе моём к Лосмину, он меня встретил твёрдою ногою. Дело завязалось. В передовых войсках произошло несколько схваток, несколько приливов и отливов, но ничего решительного. Вся партия построилась в боевой порядок и пустилась на неприятеля, построенного в три линии, одна позади другой. Первая линия при первом ударе была опрокинута на вторую, а вторая – на третью. Всё обратилось в бегство. Надо было быть свидетелем этого происшествия, чтобы поверить замешательству, которое произошло в рядах французов. Сверх того половина отряда стала вверх ногами: лошади, не быв подкованы, валились, как будто подбитые картечами; люди бежали пешком в разные стороны без обороны. Эскадрона два построились и подвинулись было вперёд, чтобы удержать наше стремление, но при виде гусаров моих, составлявших голову резерва, немедленно обратились назад без возврата. Погоня продолжалась до полудня; кололи, рубили, стреляли и тащили в плен офицеров, солдат и лошадей; словом, победа была совершенная. Я кипел радостью!»

Это были превосходные, именно с военной точки зрения, победы: очевидно, что и адъютантом при Багратионе, и в авангарде Кульнева Давыдов пробыл не зря.

Заметим тут, что некоторая его остервенелость могла объясняться в том числе потерей своих учителей: Кульневу ещё до Бородина, в одном из сражений с французами, оторвало ядром обе ноги, и он вскоре молча, ни проронив и стона, умер; Багратион же получил тяжёлое ранение в Бородинском сражении и скончался через две недели. Мы уже не говорим в подробностях о тех непрестанных грабежах, зверствах и насилиях, что творили захватчики: бессудные расстрелы, церкви, отведённые под конюшни, прочие отвратительные чудачества; чего стоит одна только история, когда французы, потехи ради, связали бородами двух православных батюшек, дав обоим рвотное…

О делах под Крутым и Лосмином – как и о всех прочих – Давыдов отправил реляцию Кутузову; но в этот раз гонца по дороге изловили французы.

В октябре Давыдову довелось повидаться с Наполеоном, уже вовсю бежавшим из Москвы.

«21-го, около полуночи, – пишет Давыдов, – партия моя прибыла за шесть вёрст от Смоленской дороги и остановилась в лесу без огней, весьма скрытно. За два часа пред рассветом мы двинулись на Ловитву. Не доходя за три версты до большой дороги, нам уже начало попадаться несметное число обозов и туча мародёров. Всё мы били и рубили без малейшего сопротивления. Когда же достигли села Рыбков, тогда попали в совершенный хаос! Фуры, телеги, кареты, палубы, конные и пешие солдаты, офицеры, денщики и всякая сволочь – всё валило толпою. Если б партия моя была бы вдесятеро сильнее, если бы у каждого казака было по десяти рук, и тогда невозможно было бы захватить в плен десятую часть того, что покрывало большую дорогу. Предвидя это, я решился, ещё пред выступлением на поиск, предупредить в том казаков моих и позволить им не заниматься взятием в плен, а, как говорится, катить головнёю по всей дороге.

Скифы мои не требовали этому подтверждения; зато надо было видеть ужас, объявший всю сию громаду путешественников! Надо было быть свидетелем смешения криков отчаяния с голосом ободряющих, со стрельбою защищающихся, с треском на воздух взлетающих артиллерийских палубов и с громогласным “ура!” казаков моих! Свалка эта продолжалась с некоторыми переменами до времени появления французской кавалерии, а за нею и гвардии.

Тогда я подал сигнал, и вся партия, отхлынув от дороги, начала строиться. Между тем гвардия Наполеона, посредине коей он сам находился, подвигалась. Вскоре часть кавалерии бросилась с дороги вперёд и начала строиться с намерением отогнать нас далее. Я весьма уверен был, что бой не по силе, но страшно хотелось погарцевать вокруг его императорского и королевского величества и первому из отдельных начальников воспользоваться честью отдать ему прощальный поклон за посещение его. Правду сказать, свидание наше было недолговременно; умножение кавалерии, которая тогда была ещё в положении довольно изрядном, принудило меня вскоре оставить большую дорогу и уступить место громадам, валившим одна за другою. Однако во время сего перехода я успел, задирая и отражая неприятельскую кавалерию, взять в плен с бою сто восемьдесят человек и двух офицеров…»

Взятых в плен Давыдов никогда не казнил – но кормил, перевязывал и неизменно отправлял в главную квартиру действующей армии.

Много позже другой отменный вояка (но явно завидовавший воинской славе Давыдова), поэт Александр Бестужев-Марлинский в письме своему знакомому упомянет, что однажды Давыдов перерезал горло сдавшимся под честное слово французским офицерам. Но сам Бестужев в войне 1812 года не участвовал, пересказывал с чужих слов, подтверждений тому никаких нет, так что…

Зато был другой случай: одного из пленных, пятнадцатилетнего французика Викентия, которого уже собирались казнить поймавшие его мужики, Давыдов спас и даже оставил в своём отряде, переодев в мужицкое и вооружив. Этот Викентий дойдёт с Давыдовым до Парижа.

26 октября партизанские отряды Давыдова, Фигнера, Сеславина выдвинулись западнее Ельни: в районе Ляхово в это время находилась бригада генерала Ожеро.

Далее цитируем «Гибель наполеоновской армии в России» П.А.Жилина: «Было принято решение соединиться всем отрядам и совместно с направлявшимся сюда отрядом генерала Орлова-Денисова внезапно атаковать противника. Утром 28 октября партизаны, насчитывающие около 1500 человек, окружили бригаду генерала Жан-Пьера Ожеро (более 2500 человек). Атакованный противник яростно сопротивлялся, но, по словам Орлова-Денисова, “окружённый со всех сторон, отрезанный от всякого сообщения со своими, не имел в том успеха и потерпел жёсткое поражение”. Безвыходное положение войск Ожеро и понесённые большие потери (“всё поле, на котором было действие, покрыто его телами”) заставили их сложить оружие. Кроме генерала Ожеро, в плен было взято 60 офицеров и около 2000 солдат. “Победа сия, – доносил Кутузов царю, – тем более знаменита, что при оной ещё первый раз в продолжение нынешней компании неприятельский корпус сдался нам”».

31 октября Давыдов был произведён в полковники.

4 ноября он участвует в деле под Красным (где этот блистательный полковник взял в плен сразу двух генералов: Альмерона и Бюрта, не считая других пленных), 9 ноября – под Копысом (где разгромил кавалерийское депо, которое охраняли 3 тысячи солдат), 14 ноября – под Белыничами (где снова в жесточайшем бою столкнётся с поляками), а 9 декабря, с разлёта, его партизанский отряд… берёт польский город Гродно.

Правда, здесь основная заслуга предприятия принадлежит всё-таки уроженцу Чечни.

«Восьмого числа, – повествует Давыдов, – Чеченский столкнулся с аванпостами австрийцев[6] под Гродною, взял в плен двух гусаров и, вследствие наставления моего, немедленно отослал их к генералу Фрейлиху, командовавшему в Гродне отрядом, состоявшим в четыре тысячи человек конницы и пехоты и тридцать орудий.

Фрейлих прислал парламентёра благодарить Чеченского за снисходительный сей поступок, а Чеченский воспользовался таким случаем, и переговоры между ними завязались…»

Генерал Фрейлих отчего-то хотел уничтожить все запасы в городе, на что Чеченский резонно и, быть может, не без некоторого природного акцента отвечал: слушайте, а зачем? А что мы будем кушать, когда придём? Нам придётся немедленно отправляться за вами вослед, генерал, чтоб питаться вашим провиантом.

«После нескольких прений, – скупо сообщает Давыдов, – Фрейлих решился оставить город… и потянулся с отрядом своим за границу». Запасы жечь не стал.

9 декабря Денис Васильевич со товарищи вошёл в Гродно. Его встречало восторженное еврейское население.

«…Увлечённый весёлым расположением духа, не мог отказать себе в удовольствии, чтобы не сыграть фарсу на манер милого балагура и друга моего Кульнева: я въехал в Гродну под жидовским балдахином… Исступлённая толпа евреев с визгами и непрерывными “ура!” провожала меня до площади…»

Однако во время зарубежного похода Денису Васильевичу пришлось понемногу отвыкать от своих пугачёвских замашек.

Партизанские услуги его были уже не нужны, и Давыдова направили под начало генерал-лейтенанта барона Винцингероде.

После тех невообразимых побед, что превращали послужной список Давыдова в пухлый, увлекательнейший фолиант, и той невероятной славы, что сама будто стелилась ему под ноги, смиряться с подчинённым положением ему было непросто.

Вскоре Давыдов решается на поступок дерзкий, по принципу «либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Никому толком не сказавшись, он решает занять город Дрезден. Стоит же город на пути, как не взять.