Генри Миллер - Плексус

• Название: Плексус
• Автор: Генри Миллер
• Жанр: Контркультура
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-12878-1

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

---

– Хватило бы у них ума, так не пошли бы в полицию. Нет среди них приличных.

– Хорошо! Давай с этим покончим!

– Это ты думаешь, что на этом все кончилось, – он ведь так мило с тобой беседовал. Это их особые методы. И мы на заметку уже попали. Оглянуться не успеем, как нас отсюда турнут.

– Да брось ты!

– Еще убедишься… Свинья, он почти прикончил бутылку!

Другой тревожный случай произошел несколько дней спустя. Последние несколько недель я посещал дантиста по имени Док Забриски, с которым познакомился через Артура Реймонда. В его приемной можно было просидеть несколько лет. Как врач Забриски придерживался принципа «хорошенького понемногу». А на самом деле был большой любитель поговорить. Ты сидел у него в кресле с открытым ртом и адски свербящей челюстью, а он в это время занимался твоими ушами – набивал их своей болтовней. Брат Забриски, Борис, трудился в соседней каморке: он мастерил мосты и коронки. Оба брата были заядлыми шахматистами, и зачастую, прежде чем удавалось починить челюсть, приходилось сыграть с ними партию.

Среди многого прочего Док Забриски обожал бокс и борьбу. Он посещал все сколько-нибудь значительные матчи и встречи. Как и многие другие интеллигентные евреи, он был без ума от музыки и литературы. Но самое замечательное его качество – он никогда не наседал на вас, требуя платы. И был особенно доброжелателен к людям искусства, к ним он питал явную слабость.

Однажды я принес ему только что законченную рукопись. Это было что-то вроде оды: в самом возвышенном стиле я славил маленького Геркулеса той эпохи – знаменитого Джима Лондоса[55]. Забриски запоем читал мою писанину, а я с широко разинутым ртом сидел в кресле, безумно страдая от боли. Забриски пришел от статьи в восторг: он, естественно, тут же должен был показать ее брату, Борису, а потом принялся названивать Артуру Реймонду.

– Я не знал, что вы умеете так писать, – повторял он. А затем дал понять, что не прочь познакомиться поближе. Может, нам собраться как-нибудь вечерком и поговорить за жизнь?

Мы назначили дату и договорились встретиться в кафе «Ройал» после ужина. Пришли Артур Реймонд, Кронски и О’Мара. Скоро к нам присоединились друзья Забриски. Мы уже собирались продолжить встречу в румынском ресторане, стоявшем чуть дальше на той же улице, когда к нашему столу прихромал бородатый старик, торгующий спичками и шнурками. Не знаю, что на меня нашло, но, прежде чем я успел спохватиться, я уже вовсю насмехался над беднягой, бомбардируя его вопросами, на которые тот не мог ответить, стал тщательно осматривать его шнурки, сунул ему в зубы мою сигару – вообще вел себя как хам и отъявленный идиот. На меня смотрели с изумлением, которое понемногу сменялось явным неодобрением. Старика я довел до слез. Я попробовал отшутиться, говоря, что у него наверняка в старом саквояже припрятаны миллионы. Однако шутку мою встретили гробовым молчанием. Неожиданно О’Мара схватил меня под руку.

– Пошли отсюда, – сквозь зубы сказал он, – не строй из себя дурака!

Он повернулся к другим и объяснил, что я, должно быть, порядком наклюкался, он немного прогуляется со мной по свежему воздуху. Выходя, он сунул старику в лапу немного денег. А тот погрозил мне кулаком и выругался.

Мы подходили к углу квартала, когда вплотную столкнулись с Шелдоном – с Сумасшедшим Шелдоном.

– Мистер Миллер! – заорал он, протягивая ко мне обе руки и улыбаясь двумя рядами золотых зубов. – Мистер О’Мара! – Будто обрел братьев, которых искал всю жизнь.

Мы взяли его под руки с обеих сторон и двинулись к реке. От радости Шелдон пускал пузыри. Он доверительно сообщил, что искал меня по всему городу. Сейчас он процветает. У него контора неподалеку от дома.

– А чем занимаетесь вы, мистер Миллер?

Я сказал, что пишу книгу.

Услышав мои слова, он высвободился и, сложив руки на груди, встал напротив. На лице его играло до нелепости серьезное выражение, глаза почти закрыты, губы поджаты. В любой момент, подобно пару, вырывающемуся сквозь сжатые губы, мог раздаться его неповторимый свисток.

– Мистер Миллер, – медленно и нравоучительно начал он, как бы призывая весь мир прислушаться к тому, о чем сейчас поведает, – я всегда хотел, чтобы вы написали книгу. Шелдон понимает, да-да, Шелдон понимает. – Он говорил с присвистом, выпятив нижнюю губу, в яростном одобрении мотая головой взад и вперед.

– Он пишет о Клондайке, – сказал О’Мара, всегда готовый довести Шелдона до белого каления.

– Нет-нет, – сказал Шелдон, фиксируя нас взглядом, хитровато улыбаясь и водя указательным пальцем у нас под носом, – мистер Миллер пишет великую книгу. Шелдон знает. – Неожиданно он схватил нас за запястья, а потом, разжав хватку, приложил палец к губам. – Ш-ш-ш! – Он оглянулся, как бы проверяя, не слышит ли его кто-нибудь еще, а затем стал пятиться, все так же подняв кверху палец. Палец метрономом покачивался из стороны в сторону. – Подождите, – шептал он, – я знаю одно место… Ш-ш-ш!

– Нам надо пройтись, – бесцеремонно сказал О’Мара, отодвигая его в сторону и волоча меня за собой. – Он пьян, ты разве не видишь?

Шелдон пришел в неподдельный ужас.

– О нет! – закричал он. – Нет, только не мистер Миллер! – Он нагнулся, заглядывая мне в лицо. – Нет, – повторил он, – мистер Миллер напиться никак не может. – Теперь он вынужденно семенил на полусогнутых ногах, по-прежнему мотая перед собой пальцем. О’Мара шел все быстрей и быстрей. Наконец Шелдон остановился и застыл как столб, пропустив нас вперед на порядочное расстояние. Он неподвижно стоял, сложив на груди руки. Затем столь же неожиданно побежал. – Осторожнее! – прошептал он, догнав нас. – Тут повсюду поляки. Ш-ш-ш! – (О’Мара рассмеялся ему в лицо.) – Не смейтесь! – попросил Шелдон.

– Ты сошел с ума! – скривился в улыбке О’Мара.

Шелдон шел рядом энергично, но осторожно, словно ступая голыми ступнями по битому стеклу. Несколько минут он молчал. Неожиданно он остановился, распахнул пальто и пиджак, быстро украдкой застегнул свои внутренние карманы, а затем вновь застегнулся на все пуговицы. Он выпятил нижнюю губу, сощурил глазки-буравчики до узких щелочек, надвинул на нос шляпу и двинулся вперед. Вся эта невообразимая пантомима разыгрывалась в абсолютном молчании. По-прежнему молча он вытянул руку и со значением повернул свои тускло сверкающие кольца на пол-оборота. Потом глубоко засунул обе руки в карманы пальто.

– Тише! – прошептал он, еще осторожнее переступая ногами.

– Он что, совсем сбрендил? – спросил О’Мара.

– Ш-ш-ш!

Я негромко рассмеялся. Сдавленным голосом, почти неслышно, едва шевеля губами, Шелдон заговорил. До меня доносились лишь обрывки речи.

– Эй, раскрой шире рот! – крикнул О’Мара.

Еще более сдавленное бормотание, прерываемое протяжными возгласами о-о-о-о-о-о или и-и-и-и-и-и. И все это на фоне сдавленных кратких вскриков и под дьявольский присвист маленького паровозика. Мне стало жутковато. Мы приближались к каким-то бакам и складам. Безлюдные улицы казались мрачными и зловещими. Неожиданно я почувствовал, как пальцы Шелдона вцепились мне в руку. С его потрескавшихся губ сорвался звук, похожий на у-у-гх. Он цеплялся за меня и мотал головой. Совсем как жеребец, потряхивающий гривой.

Я резко оглянулся. По другой стороне улицы шел домой, выписывая ногами зигзаги, пьяный. Здоровенный детина в распахнутой куртке, без галстука и без шляпы. Время от времени он останавливался и грязно ругался.

– Быстрей, быстрей! – бормотал Шелдон, вцепляясь в меня все судорожнее.

– Ш-ш-ш! Все нормально, – прошептал я.

– Это поляк, – шепнул он в ответ. Я чувствовал, как он дрожит всем телом.

– Пошли обратно к авеню, – сказал я, повернувшись к О’Маре. – Ему плохо.

– Да-да, – хныкал Шелдон. – Лучше туда. – И, припаяв локоть к туловищу, рывком выбросил руку вперед, словно семафорную стрелку.

Как только мы завернули за угол, Шелдон прибавил шагу. Полубегом-полушагом он продолжал вращать головой в страхе, как бы кто-нибудь не застал нас врасплох. Дойдя до станции подземки, мы с ним расстались. Но не прежде, чем я снабдил его своим адресом. Адрес пришлось написать на внутренней стороне спичечного коробка. Руки Шелдона все еще дрожали, зубы стучали.

– Шелдон скоро с вами увидится, – сказал он, помахав нам на прощание рукой.

У подножия лестницы он остановился, повернулся к нам и приложил палец к губам.

– Ш-ш-ш! – передразнил О’Мара как можно громче.

Шелдон скорбно улыбнулся. Затем, не издавая ни звука, лихорадочно заработал губами. По-моему, пытаясь выговорить слово «поляки». Должно быть, ему казалось, что он кричит.

– Не надо бы давать ему адрес, – сказал О’Мара. – Этот парень нас замучает. Он – липучка. У меня от него мурашки по спине. – О’Мара встряхнулся, как собака.