Коллектив авторов - Альманах «Истоки». Выпуск 9

• Название: Альманах «Истоки». Выпуск 9
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-903852-02-4

Альманах открывается подборкой стихов и прозы к семидесятилетию Победы «Солдатский медальон». Это дань уважения и любви к «белым журавлям» Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. В знаковой поэме В. Пустовитовского «Марьина Роща» широкими экспрессивными мазками схвачена картина послевоенной Москвы.

Альманах продолжает публикацию «Семейной хроники» Кирилла Столярова – страницы быта московского купечества, на примере известного рода Константиновых. Неожиданной развязкой завершается остросюжетная повесть Александра Серафимова. Валерия Шубина впервые представляет творчество узника Гулага, ученика Ландау – Георгия Демидова. Ирина Егорова-Нерли открывает новую рубрику «Традиция и современность», впечатления от выставки выдающихся художников выливаются в удивительный сплав графики и поэзии. На страницах альманаха широко представлены голоса калужских поэтов. Особо хочется отметить яркую пацифистскую направленность поэтической подборки дебютанта «Истоков» Григория Егоркина из Челябинска.

---

Я так и не мог понять, а причем тут Минин и Пожарский. А при том, что это первый памятник, поставленный в Москве, который потряс москвичей. До этого памятники не ставились. Был кумир на бронзовом коне в Петербурге, но в Москве Православие хранило свою чистоту. И не было кумиров. «Не сотвори себе кумира» – это первая заповедь. И вот появились памятники. Появились они через 200 лет после подвига, который совершили гражданин Минин и князь Пожарский, через 200 лет, только в 1817 году, после изгнания французов, вспомнили героев и установили им первый памятник в Москве на Красной площади. Это был памятник великанам. И москвичи были потрясены. Такие огромные люди. Поэтому они спасли Отечество, поэтому они и спасли Москву. То есть это воспринималось впрямую. Минин и Пожарский – это некие Антеи, великаны, былинные герои. И поэтому рубашка-то была, конечно, огромная, на Минина и Пожарского. Я это говорю потому, что обретение русской речи, русского самосознания происходило и происходит не по чьей-то воле, не по воле каких-то институтов, которые издают орфографические словари, а только волей народа, волей поколений, который держит в душе, в памяти вот эти образы. И эти образы есть выражение всех чувств, их понятий. Потому что за каждым словом, за каждым звуком стоит огромная история. Я говорю, что даже звучание нынче другое. Сейчас мы слышим речь, когда поднимают концы: «Оставайтесь с нами!» – говорят нам. Это «Голос Америки». Это иностранное звучание русской речи ставит точку. И нас наказывали, когда мы говорили так, что вроде бы ставился знак вопроса. Нет. Точно, конкретно, известно. Я останавливаюсь на этом неслучайно, потому что действительно кудесниками русской речи были такие мастера, как Александр Николаевич Островский, Николай Лесков.

Я опять возвращаюсь на круги своя, в детство, в то время, когда была война, не было электричества. Не было телефонов, телевизоров, Интернета – ничего не было. Был только один картонный громкоговоритель, который не выключался никогда. Утром он поднимал людей на работу, ибо опоздание на работу грозило арестом, а иногда и расстрелом. Он сообщал нам последние новости. Он сообщал нам о тех событиях, которые происходили на фронте. Это была информация. И это еще было звучание, как ни странно, вот в то суровое, мрачное, ужасное время, звучание замечательной русской речи. Тогда на радио работали крупнейшие мастера. Тогда даже было такое звание – мастер художественного слова. По радио звучали выступления Качалова – он читал Пушкина, Достоевского. Выступали лучшие русские артисты. По радио передавались лучшие детские передачи, которые являются классикой до сих пор. Я вспоминаю эти радиоспектакли, «Клуб знаменитых капитанов». Там был и Осип Абдулов, Ростислав Плятт, Всеволод Ларионов. По радио были лучшие детские сказки, передавались лучшие спектакли. Например, спектакль Художественного театра «Три сестры» я несколько раз слушал по радио в постановке Немировича-Данченко. В 43-м году были поставлены вторично «Три сестры». «На дне». Особенно поразил меня спектакль Малого театра «Волки и овцы». Я несколько раз слушал этот спектакль. До сих пор помню интонации Пашенной, которая играла помещицу Гурмыжскую, Рыжова, Владиславского, Чугунова. Эти спектакли были как живые. Не было другой информации, и поэтому воспринималась через слово, через речь та культура, которую несет русская драматургия, русская литература.

С. К. Столяров(окончание следует)

Новое имя Григорий Егоркин

Лёшкина лёжка

Ах, как трель птичья громко
Над излучиной всей!..
Зной.
Нейтралка.
Зелёнка.
Где-то там – Алексей.

Улыбается Лёшка
С погонялом Шахтёр:
Вышла славною лёжка,
Не заметишь в упор.

За спиною крапивы
Непролазной пласты,
Слева – старая ива,
Справа – топь и кусты.

Он лежит, незамечен,
За пожухлой травой,
Утром даже кузнечик
Не учуял его:

Выгнул длинные ножки
И присел у лица.
Следом – жук мимо Лёшки,
Не взглянул на бойца.

Терпеливый он, Лёшка,
Целый день недвижим.
Муха, бабочка, мошка…
Безразличен он им.

Что ж, они не в разведке,
Как Шахтёр. Рядом чиж
Бойко скачет по ветке.
Ну чего ты свистишь?

Твои песни некстати
В этот час, потому –
Что он нынче в засаде,
Не до песен ему!

Должен он, не филоня,
Передать в штаб о том,
Сколько пушек в колонне.
Ну а песни – потом.

…Резко вздрогнули плечи,
Стало сухо во рту…
Снайпер – он не кузнечик,
Углядит за версту.

Ночь.
Излучина.
Лёжка утопает в тиши.
Чиж умолк. Только мошка
Продолжает кружить.

Вот такое кино

Тут звенит звонок? Едва ли.
И линеек нет давно.
В школе, в простеньком спортзале,
Смотрят мальчики кино.

Не за деньги смотрят – даром,
Не за рупь, не за мильён.
Школа – месяц как казарма,
А в казарме батальон.

На полу расселись прямо,
Без претензий, без обид.
На экране – Шварц с Ван Даммом,
Сигал,
Ли,
Сталлоне,
Питт…

Здесь нельзя быть не в экстазе,
Не открыть в восторге рот.
Как Арнольд врагов дубасит!
Как злодеев рвёт Жан Клод!

Брэд замочит всех в округе,
У него есть огнемёт.
Ну а Стивен из базуки
Обезвредит целый взвод.

То и дело фразы с места
(Знать, бойцы вошли во вкус):
«Я балдею от Сильвестра!»,
«Зацени, что сделал Брюс!».

Будет в плеере крутиться
Старый диск за часом час,
А кумиры биться, биться…
А потом придёт приказ:

«Бой… Прорыв у террикона…
Где разведка, мать её?..
Град…
Обстрел…
Бронеколонна…
Батальон, подъём! В ружьё!»

Слышишь из-за поворота
Этот скрежет, этот гуд?
Без базук, без огнемёта
Там мальчишки танки жгут.

Я – наган

Я был рождён как пистолет –
Не саблей, не пращой.
Мне очень-очень много лет,
Да, мне уже за сотню лет,
Но послужу ещё.

Ведь, как и прежде, мой курок
Изгибом крут и зол,
Не сточен временем боёк,
Стальной проверенный боёк,
И смазан маслом ствол.

Я помню ночь на тыщу ватт
И день черней угля,
И в брата шлёт три пули брат,
Свинцовых пули – в брата брат,
Он из меня стрелял.

В подвале штаба Колчака
Я метился в шинель
Седого дядьки из ЧК,
Казак сказал, что из ЧК.
Все пули – точно в цель.

Что дальше? В памяти забор,
Норильск, барак, февраль…
Когда чуть сзади и в упор,
В затылок – резко и в упор,
Промажете едва ль.

Теперь я стар. Но я солдат
И вот о чём прошу:
Хочу туда, где целит брат,
Сегодня в брата целит брат.
Я честно послужу!

Гуманитарка

«Разбирай, братва, подарки!» –
Слышен крик.
«Это к нам с гуманитаркой
Грузовик».

Нервный смех у ополченья –
До слезы.
Ладно б тонны две печенья,
Колбасы.

Пусть газводы – «Буратино»
И «Дюшес»,
Пусть сгущёнка, буженина,
Майонез.

Ну, варенье, ну, бананы,
Кетчуп, сыр,
Помидоры, баклажаны,
Ну, кефир.

Хрен с ним, выпьем. То же – с чаем,
Выпьем квас…
Но тампоны получаем
В первый раз.

Это ж, братцы, непорядки,
Стыд и срам!
Глядь: а там ещё прокладки –
Что для дам.

Вот бы знать до подноготной,
Чья вина,
Но берёт тут слово ротный
Старшина:

«Хватит ржать, не на концерте,
В рот фугас!
Я ж для вас старался, черти,
Мой заказ.

Чтоб иметь сухою пятку,
Богатырь,
В берцы стелькой ложь прокладку,
Когда сырь.

Хоть кого о том спросите,
Дикарьё.
А тампоны берегите
Для боёв.

Миной кроют – не до цирку,
Есть закон:
Прилетит в тебя – ты в дырку
Суй тампон.

Вы ж, ребята, не в горпарке,
Тут война…»
Знает толк в гуманитарке
Старшина.

Разговор с пленным

Он приткнулся в углу, на матрасах –
Молодюсенький, двадцать не дашь.
Бинт на шее, синяк возле глаза
И в засохшей грязи камуфляж.

Миска с кашею.
Кружка с водою.
На часах – с карабином казак.
«Эй, герой! Со вчерашнего боя?»
Приподнялся малой:
«Точно так».

Неприютна у хлопца фатера,
Свет скупой из-под самых стропил…
«Получается, из БТРа
Ты по мне разрывными лупил?

Дело прошлое – всей нашей роте
Было жарко от вашей брони».
Пожимает плечами:
«Выходит,
Я стрелял по тебе. Извини.

Но и вы наподдали рассолу,
С двух «шмелей» взяли нас на прицел.
Вот тогда и убило Миколу,
А Толян в БТРе сгорел».

Зуб за зуб или око за око…
Так, кажись, испокон говорят?
В том бою потеряли мы Дока
И трёхсотыми пару ребят.

Дать за Дока бы в лоб со всей дури,
Так домой Док хотел к декабрю!
Держит что-то однако.
«Закурим?»
Виноватый смешок: «Не курю».

Не идёт разговор. Между нами
Боль.
Война.
Окаянные дни…
«Мне б короткий звонок… Мне бы маме…»
Достаю телефон: «Позвони».

На привале