Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

• Название: В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
• Автор: Александр Русов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00628-1

В книгу вошли лирико-драматическая повесть «Записки больного» и два трагикомических романа из цикла «Куда не взлететь жаворонку». Все три новых повествования продолжают тему первой, ранее опубликованной части цикла «Иллюзии» и, являясь самостоятельными, дают в то же время начало следующей книге цикла. Публикуемые произведения сосредоточены на проблемах и судьбах интеллигенции, истоках причин нынешнего ее положения в обществе, на роли интеллектуального начала в современном мире.

---

— Кхе!

— Извините, Антон Николаевич. Я только гостей до лифта провожу…

38

Оборудованный по последнему слову инженерной мысли кабинет этот чем-то напоминал лабораторию. Даже запахи были те же — острые запахи больницы, вселяющие суеверный страх и робкую надежду на чудо, на тайный сговор с вечностью, на удивительное исцеление, вопреки мрачным прогнозам врачей. Впервые попав когда-то в лабораторию, пропахшую сладковатым хлороформом и йодистым запахом океанских водорослей, Антон Николаевич ощутил себя сразу в нескольких отношениях странно. Будто он был беззащитным мальчиком, впервые соприкоснувшимся со смертью. Или впервые познавшим женщину юношей. Или безобразным стариком, в ужасе отшатнувшимся от беспощадного зеркала. И позже, когда ему удалось наконец доказать своими опытами практическую возможность полного воспроизведения целиком исчерпавшей себя жизни, он снова ощутил этот навязчивый запах моря, но остальные ощущения почему-то больше уже не вернулись к нему. К тому же обоняние притупилось, фантазии иссякли, точно кто-то неведомый отключил питающие батареи, и вместе с ними иссяк источник всяких желаний. Его утомляло собственное равнодушие. Он устал таскать бренную оболочку, защитную раковину и уже не хотел, как когда-то, жить вечно. И тогда ему пришло на ум несколько слов, возможно, кем-то когда-то уже произнесенных: «Я раздвоен, растроен, расчетверен, распят…»

«Так вот, — подумал Антон Николаевич, с холодным любопытством разглядывая кабинет-лабораторию. — Я действительно…»

Александр Григорьевич вернулся скоро и, как-то очень уж резко перебив мысль, сказал:

— Я вас вызвал, чтобы объясниться начистоту.

— Вызвали? — удивился Антон Николаевич.

— Ну, пригласил. Неважно…

Александр Григорьевич меняет тон. Александр Григорьевич натянуто улыбается, плотно прикрывает дверь. Лучики-морщинки фокусируются в уголках глаз.

— Садитесь, Антон Николаевич…

Он устало проводит рукой по редким мелким пепельным завиткам, взбегающим от глубоких залысин на сильно вытянутый назад конус черепа.

— Пока мы тут с вами вдвоем, нам нужно решить один очень важный вопрос. Будем же друг с другом до конца откровенны…

Доктор Кустов бросает взгляд на панель.

— Магнитофон выключен. Не беспокойтесь, коллега. Я не собираюсь вас подлавливать. Вы, видно, не совсем ясно представляете себе характер нашего учреждения.

— Все они примерно одинаковы.

— Ну нет, совсем не все. — Александр Григорьевич осуждающе качает головой. — Мы — солидное учреждение. У нас никогда не бывает волокиты. К тому же в вашем деле все предельно ясно, но есть кое-какие детали, которые мне бы как раз и хотелось уточнить в ходе этого  п о с л е д н е г о  нашего доверительного собеседования.

Доктор Кустов не перебивает. Доктор Кустов пристально смотрит. Глаза в глаза. Доктор Кустов что-то вспоминает. То ли фильм. То ли сон. То ли в действительности уже происходившее с ним. Доктор Кустов кое о чем начинает догадываться. Похоже на допрос. Похоже на шантаж.

— Пытаетесь вспомнить? Не припоминаете? Ну неважно… Поскольку сами вы не смогли или не захотели принять окончательного решения в части интересующего нас вопроса, я вынужден вмешаться. Время, к сожалению, не терпит. Все сроки истекли. Нарушения, проистекающие от вашей нерешительности, уже вышли за рамки личного дела и приобрели… вернее, затронули интересы стороны, которую я здесь представляю…

Доктор Кустов ведет себя странно. Доктор Кустов ведет себя неадекватно. Доктор Кустов откидывается на спинку кресла. Доктор Кустов закидывает ногу на ногу. Взгляд его становится твердым. Взгляд становится стальным.

— Я категорически отказываюсь, — чеканя каждое слово, говорит он. — И требую встречи с представителем посольства моей страны.

— Какой страны? Помилуйте, Антон Николаевич… Да вы взгляните… Вот сюда, в окно… Идите, идите… Это что, по-вашему? Это же набережная Москвы-реки, Антон Николаевич. Неужто не узнаете? Краснопресненская набережная… А документы мои… Вот, пожалуйста, если угодно… — и Александр Григорьевич протягивает изящный брелок в виде латинской буквы F. На короткой, сложного плетения цепочке болтается круглая монетка. Вроде печатки.

— Я настаиваю.

— Моя задача — помочь вам. Вызволить из мучительного состояния, которое вы сами, Антон Николаевич, только что так образно определили: «Я раздвоен, растроен, расчетверен, распят…»

При этих словах доктор Кустов вздрагивает. Откуда ему известно?

— Вы ведь ученый человек. Но и не без фантазий, что называется. Зачем нам играть в прятки? Хотя в прятки было бы куда проще… Как человек науки вы должны испытывать ко мне определенное предубеждение и недоверие… Хотя исторически… Но давайте лучше обратимся к технике. Это ведь вам ближе. Давайте обратимся к фактам. Проиграем возможные ситуации.

Александр Григорьевич роется в ящике, достает перфокарту, закладывает в машину, поправляет съехавший край, зажимает, трогает кнопку с надписью «Start». Экран дисплея слабо освещается. Экран дисплея слабо искрит. Александр Григорьевич последовательно нажимает кнопки «Set», «Move», «Memory», «Play», набирает комбинацию букв и цифр.

Доктор Кустов видит себя на экране. Доктор Кустов в кожаном пальто подходит к раскрытому светящемуся в ночи окну. Колыхание шторы крупным планом.

— Вы что же, тайно снимали?

Александр Григорьевич не отвечает. На экране доктор Кустов отодвигает большой колючий кактус в сторону, влезает на подоконник.

— Обратите внимание, Антон Николаевич, на эту маленькую деталь: кактус. Чтобы вы не подумали, будто это какое-то условное, абстрактное, так сказать, окно. И никакой кабины под окном, естественно, нет. Кабина — плод вашего больного воображения. А сейчас вы действительно прыгнете. Головой вниз. С седьмого этажа. Как Хлысталов. Финита ля комедиа!..

— Что?

— Пока это только первый вариант. Впрочем, очень реальный. Падение показывать? Или поверите на слово?

— Поверю, — едва слышно произносит Кустов.

И опять то же окно, но уже освещенное солнцем. Яркий солнечный день. Женщина в домашнем платье. Золотые локоны, бледное пятно лица. Женщина отодвигает в сторону горшок с кактусом. Отступает в глубь кухни. Подносит табуретку к окну. Встает на нее…

— Хватит!

— Не возражаю, Антон Николаевич. И не настаиваю. А вот еще…

Расширенные от страха или удивления глаза женщины с прямыми, коротко стриженными волосами. Глаза как пропасть. Как пробитый двумя пулями прозрачный лед. Рассыпанная куча таблеток на столе. Стакан с водой.

— Это снотворное, Антон Николаевич. Люминал. Надеюсь, вы понимаете?.. Помните? «И не видеть снов…»

— Нет! Нет! Нет! — истошно кричит доктор Кустов.

39

Сестра вбегает в палату № 3. Больной мечется, стонет. Лицо искажено. На губах пена. Сестра уходит, возвращается вскоре. Шприц поднят тонкой иглой вверх.

В палату заглядывает профессор. Профессор Петросян поправляет свесившееся с кровати одеяло.

— Потом зайдите ко мне, — говорит он сестре. — Захватите последнюю запись.

Сестра приносит кассету с магнитной записью в кабинет заведующего отделением. Грант Мовсесович вставляет кассету в гнездо стационарного магнитофона. Грант Мовсесович нажимает на клавишу «Play».

40

— Итак… Итак, три трупа, — подытоживает Александр Григорьевич.

Неудобно перевесившись с рабочего кресла, он достает из самого нижнего ящика стола тяжелые бухгалтерские счеты, с грохотом опускает их на полированную поверхность. Отщелкивает три светлые костяшки.

— Плюс нарушение как минимум трех малых коммуникационных каналов.

Еще три косточки, включая черную, перелетают по металлической спице направо.

— Разбазаривание энергетических ресурсов. Щелк!

— Застойные явления в астральном отстойнике.

Щелк!

— Урезание централизованных фондов, отпускаемых Вольве и Субвольве на ближайшие пятнадцать лет.

Щелк!

— Сокращение фондов материального поощрения и психологического стимулирования. Подрыв международного авторитета Центра Управления и аннулирование в одностороннем порядке tacita locato…[58]

Один ряд косточек кончается, и Александр Григорьевич перебрасывает их обратно, отщелкивает одну костяшку из следующего ряда.

— Теперь совсем уж простая арифметика. То, что три больше двух, — с этим, надеюсь, вы спорить не станете?

Антон Николаевич благоразумно не спорит. Антон Николаевич внимательно слушает.

— К сожалению, все три канала мы сохранить не сможем, хотя очень бы и хотели, особенно в преддверии смотра-конкурса на лучшего по профессии. В самом благоприятном случае — только два. Вот я и пригласил вас, уважаемый Антон Николаевич, чтобы посоветоваться. Принять, что называется, коллегиальное решение. В душе вы, конечно, рыцарь. Но рыцарский вариант тут, увы, исключен. Как один из трупов вы нас пока не устраиваете — хотя бы потому, что вместе с вашей мы можем потерять одну или две женские жизни. Проигрывались разные комбинации. Если хотите, можем их полностью воспроизвести. Мы прикидывали. Вместе с вами получается в среднем два и восемь десятых трупа. То есть скорее три, чем два. Надеюсь, это понятно? Поэтому нужно искать какой-то выход. Оптимальным на сегодняшний день представляется устранение одной из ваших дам. Мы не стали бы вас беспокоить, если бы не опасались ошибки. Результат в таком случае может оказаться еще более плачевным, чем если бы мы совсем не занимались этим вопросом, пустили дело на самотек… Следите за моей мыслью? Допустив невольную ошибку, мы почти автоматически теряем вас. Потеряв вас, мы легко можем потерять и третий канал. То есть это уже не два и восемь, а гарантированные три. То есть это полный провал всех наших усилий по наведению хотя бы элементарного порядка и соблюдению хотя бы минимальной справедливости. Тут важно поэтому принять решение с учетом вашего желания. Ваших собственных намерений и планов на будущее. Сохранность тайны гарантируется. От вас требуется только решение. Или даже просто намек, если определенное решение ставит вас перед серьезными моральными затруднениями. Никакого отношения ко всему этому вы лично иметь не будете. Завтра же получите справку, что по состоянию здоровья срочно нуждаетесь в лечении и отдыхе — скажем, на Крымском побережье, если ничего не имеете против. Потом вы купите две горящие профсоюзные путевки за тридцать процентов каждая и вместе с одной из дам, которую условно обозначим «Х», уезжаете, а с другой, которую, тоже условно, обозначим через «У», мы разберемся тут сами…