Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

• Название: Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи
• Автор: Ольга Матич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4448-0461-2

Ольга Матич (р. 1940) – русская американка из семьи старых эмигрантов. Ее двоюродный дед со стороны матери – политический деятель и писатель Василий Шульгин, двоюродная бабушка – художница Елена Киселева, любимица Репина. Родной дед Александр Билимович, один из первых русских экономистов, применявших математический метод, был членом «Особого совещания» у Деникина. Отец по «воле случая» в тринадцать лет попал в Белую армию и вместе с ней уехал за границу. «Семейные хроники», первая часть воспоминаний, охватывают историю семьи (и ей близких людей), начиная с прадедов. «Воля случая» является одним из лейтмотивов записок, поэтому вторая часть называется «Случайные встречи». Они в основном посвящены отношениям автора с русскими писателями – В. Аксеновым, Б. Ахмадулиной, С. Довлатовым, П. Короленко, Э. Лимоновым, Б. Окуджавой, Д. Приговым, А. Синявским, С. Соколовым и Т. Толстой… О. Матич – специалист по русской литературе и культуре, профессор Калифорнийского университета в Беркли.

---

После освобождения из тюрьмы (1957)

* * *

Нет, я не Бáльмонт[89], я – другой
Еще неведомый избранник.
«Украйною» гонимый странник
С «малороссийскою» душой…

Так Шульгин писал о себе в 1927 году в «Трех столицах» – а семь лет спустя его описал Игорь Северянин, с которым тот подружился уже в эмиграции:

В нем нечто фантастическое: в нем
Художник, патриот, герой и лирик,
Царизму гимн и воле панегирик,
И, осторожный, шутит он с огнем.
Он у руля – спокойно мы уснем.
Он на весах России та из гирек,
В которой благородство. В книгах вырек
Непререкаемое новым днем.
Его призванье – трудная охота.
От Дон Жуана и от Дон Кихота
В нем что-то есть. Неправедно гоним
Он соотечественниками теми,
Кто, не сумевши разобраться в теме,
Зрит ненависть к народностям иным[90].

«Нечто фантастическое» отсылает к рассказу Шульгина, который, возможно, читал Ленин. Своего рода Дон Жуаном В. В. оставался до конца дней, а Дон Кихотом его называли даже противники вроде Заславского. Он действительно был человеком «без страха», но не «без упрека» – и в личном плане, и в идеологическом, в первую очередь в том, что касается «народностей иных». Но, несмотря на все упреки, дед мне нравится своей исключительной волей к жизни и калейдоскопичностью, совмещающей писательский талант и принципиальность с любовью к риску и легкомыслием.

Прадед Виталий Яковлевич Шульгин

В том, что в Киеве, куда я приехала, отчасти чтобы читать газету «Киевлянин», и остановилась в гостинице рядом с бывшим Институтом благородных девиц, где мой прадед много лет служил инспектором, а прабабушка училась, в очередной раз проявилась воля случая. Из окна своего номера на пятнадцатом этаже гостиницы «Украина» (над Майданом) я видела институт через улицу, справа. Заказывая номер, я, конечно, не знала об этом соседстве, не знала и о том, что там одно время находился НКВД (об этом мне рассказал историк Киева Михаил Кальницкий)[91]. На месте же гостиницы в начале ХХ века стоял Дом Гинзбурга, первый киевский небоскреб в стиле модерн[92].

В день нашей встречи с Кальницким гостиница загорелась; говорили, что пожар начался в «депутатском» номере. Валил черный дым, гостей эвакуировали, по коридорам ходили пожарные. Я пошла в вестибюль, чтобы купить бутылку воды; пришел за водой и утомленный пожарник, с которого тоже спросили денег. От неловкости я отдала ему свою бутылку, сказав администраторше несколько жестоких слов, которые ее не смутили![93] В ту июньскую неделю из того же окна я видела еще два пожара: один на горизонте, другой совсем рядом – слева, в магазинах на Крещатике. Киев во время моего пребывания горел. Местные жители уверяли меня, что такое впервые. Был 2011 год.

Кальницкий отвел меня на могилы моих прадеда и прабабушки на Байковом кладбище. Он быстро нашел их в старой его части, но могилы заросли, и к ним пришлось пробираться сквозь ветки и сорную траву. Два памятника со скульптурными портретами в медальонах сохранились хорошо, но время их, конечно, повредило: стерлись носы; этого следовало ожидать, ведь Виталий Яковлевич умер в 1878-м, а Мария Константиновна – в 1883 году. Она считалась красивой, и это видно по единственному доступному мне ее изображению (на кладбище). Брачные хитросплетения нашего семейства сказались и тут: на памятнике ее фамилия – не Шульгина, а Пихно, по второму мужу; в этом нет ничего удивительного, удивительно то, что похоронена она рядом с первым. Впрочем, мужья были друзьями – «all in the family». Умерла прабабушка на юге Франции, в Ментоне, совсем молодой (ей было всего 39 лет), родив шестерых детей.

М. К. Пихно. Байково кладбище. Киев (2011)

В. Я. Шульгин. Байково Кладбище. Киев (2011)

М. Б. Кальницкий стал моим главным киевским информантом. Он описывал мне дома, адреса которых я называла; если их снесли, перестроили или улица была переименована, М. Б. сообщал мне и об этом.

* * *

Виталий Шульгин (1822–1878) родился в Калуге, детство провел в Нежине, в юности переехал в Киев, закончив там Первую киевскую гимназию, где вместе с одноклассниками делал рукописный историко-литературный журнал. В Киевском университете, в который прадед поступил шестнадцати лет, он слыл «студентом-отшельником» и закончил историко-филологический факультет, получив золотую медаль за кандидатское сочинение «О рыцарстве». Его отец, Яков Игнатьевич, был чиновником, дослужившимся до чина статского советника, тогда дававшего потомственное дворянство. По семейному преданию, в детстве прадеда уронила няня; испугавшись, она ничего не сказала его родителям, у него искривился позвоночник, и он потом всю жизнь мучился мигренями. Мама любила говорить, что институтки обожали его, хотя он был горбатым и некрасивым – называли «Солнцем» и дарили рукодельные подарки. Одной из этих институток и была моя прабабушка, дочь К. Г. Попова, который заведовал канализацией города. В. В. Шульгин отзывался о нем весьма отрицательно: тот «был безобразен» (В. В. вспоминает «хохлушек, обозвавших его обезьяной»[94]).

Старший брат прадеда, Николай, служил в канцелярии киевского генерал-губернатора Бибикова; он рано умер от туберкулеза, а после смерти его жены, Марты Евстафьевны (от той же болезни), прадед воспитывал их детей. Видимо, Виталий Яковлевич был неравнодушен к своей невестке Марье Евстафьевне. Профессор А. И. Линиченко писал в некрологе о Шульгине:

В. Я. стал истинным мучеником, мучившийся сам, но мучивший невольно и своих близких, а в особенности ту, из-за которой мучился. Он не щадил собственных средств на поездки в сосновые леса, на дачи, за границу – все в надежде спасти страдалицу. Он измучил ее ежеминутным охранением от сквозного ветра, по тысяче раз в день ощупывая ее пульс, прикладывая руку к вискам <и т. п.>. Соорудив памятник на ее могиле, он приказал сделать с него модель, поставил ее в своем кабинете и то и дело смотрел на нее и заливался слезами[95].

Недаром в университете Шульгин занимался западноевропейским рыцарством, идеализировавшим женщину.

Дочь брата, Вера, вышла замуж за умеренного украинофила, преподавателя В. П. Науменко[96], а сын Яков стал народником и украинским националистом, из-за чего разошелся, чтобы не сказать рассорился, со своим дядей. Впрочем, прадед был «малороссийским»[97] патриотом – занимался восстановлением древностей и этнографией Юго-Западного края, ради этого участвовал в создании местного Географического общества и был членом Киевского славянского благотворительного общества. Изначально Шульгин сочувствовал старшему поколению украинофилов (Владимиру Антоновичу, Михайло Драгоманову и М. А. Максимовичу) и слыл либералом. После 2-го Польского восстания (1863), однако, он кардинально поменял идеологические установки и занял антипольскую позицию; «Киевлянин», основанный им в 1864 году, был создан в том числе для борьбы с «ополячиванием» края.

* * *

Магистерская диссертация Виталия Яковлевича называлась «О состоянии женщин в России до Петра Великого» (1850); защитив ее, он был назначен профессором (адъюнктом) по кафедре всеобщей истории в Университете св. Владимира и выбран секретарем историко-филологического факультета. К тому времени он уже славился своими лекциями: слушать его приходили не только студенты, но и «простые» киевляне[98]. В своих воспоминаниях С. Ю. Витте пишет, что В. Я. «был одним из очень талантливых лекторов. Лекции его (он читал всеобщую историю) были превосходны, как в университете, так и в других учебных заведениях. Он издал учебник по всеобщей истории, по этому учебнику учился и я, да вообще в конце 60–70-х годов по этому учебнику Шульгина все кончали курс в гимназиях, а также державшие в то время экзамены в русских гимназиях готовились по этому же учебнику, который был очень интересно составлен»[99].

Его учебник всеобщей истории (Древнего мира, Средних веков и новой истории Западной Европы) в трех томах (1858) действительно имел большой успех; к 1881 году учебник переиздавался не менее восьми раз. Новшеством было то, что он содержал библиографию по различным темам. «Как можно менее голых чисел и безличных имен и как можно более живых людей», – пишет Шульгин в предисловии. Он также написал первую историю Киевского университета (1860).

Много лет тому назад я нашла в Ленинке его опубликованную диссертацию под названием «О состоянии женщин в России до Петра Великого» (1850), тогда же сделала копию (заинтриговало чуть ли не феминистское название), но целиком прочла, только когда собралась писать о прадеде. Продолжая женскую тему, которая наверняка занимала немало места и в его «рыцарском» сочинении, В. Я. начинает с того, как менялось положение женщины в западной и восточной культурах, а потом переходит к России. (Правда, название Россия обрело официальный статус только при Иване Грозном.) Он пишет: «…чем развитее общество, тем более уравновешено в нем значение обоих полов. Унижая женщину, мужчина этим только показывал свое собственное унижение. ‹…› Восток унизил женщину до вещи, служащей к удовлетворению чувственности мужчины». Изменение отношения к женщине в христианском мире он отчасти относит на счет института рыцарства и говорит о Деве Марии, «освободившей женщину из-под деспотизма мужа»[100]. Далее он утверждает, что в эпоху Возрождения образованные женщины участвовали в ученых диспутах, даже становились богословами и т. д. Теперь эти факты хорошо известны, но в 1850 году в России они наверняка казались новыми. На Руси, пишет В. Я., женщина играла в «родовых отношениях» главную роль, но скудность источников усложняет более основательное изучение[101].