Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства

• Название: Классы наций. Феминистская критика нациостроительства
• Автор: Елена Гапова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4448-0463-6

Центральные темы сборника «Классы наций» – новые классы, нации и гендер и их сложные пересечения в постсоветском регионе. Автор рассматривает, как взаимодействие этих основных категорий организации общества проявляется в «деле» группы Пусси Райот, в дискуссиях вокруг истории Светланы Бахминой, в «моральной революции», зафиксированной в книгах Светланы Алексиевич, в столкновениях по поводу «научной истины» в постсоветской академии и в ситуации жен «русских программистов» в Америке. Сборник выстраивает многогранную социальную панораму постсоциализма. Елена Гапова – доцент кафедры социологии Western Michigan University (США), основательница Центра гендерных исследований Европейского гуманитарного университета (Минск/Вильнюс).

---

Справившись с первоначальным чувством, часть публики, сохранившая традиционные представления о норме, возмущалась: «Совмещение первой и второй древнейших профессий»[61]. Другая демонстрировала широту взглядов – подумаешь, девочки разделись, сейчас все раздеваются, – свидетельствующую о том, что границы социально приемлемого всерьез раздвинулись. Новость про «эротический календарь для премьер-министра» появилась во всех главных газетах и новостных агентствах мира, где собрала сотни комментариев, авторы которых просили прислать в их страну побольше русских девушек[62].

Тело универсально, но его социальная семиотика исторически и контекстуально обусловлена. Знакомый американский аспирант, увидевший календарь в Интернете, «прочитал» его как шантаж, исходящий от недоброжелателей премьер-министра, и был поражен, узнав, что издание является искренним выражением преданности. Телесное обнажение всегда структурируется и осмысливается социально: изображение тела бывает гимном репродукции и национальной мощи (например, здоровое материнское тело в нацистском искусстве) или объектом эротических фантазий, оно может связываться с эстетическим идеалом красоты и молодости или с размышлениями о бытии и времени (например, как скульптура Анны Голубкиной «Старость»). В последние десятилетия XX века возникли новые режимы публичного обнажения, в рамках которых женское, а затем и мужское тело стало преподноситься в образе коммодифицированной, сексуализованной «модели». Эти популярные знаки сексуальности вышли за пределы специальных пространств; социальное признание такой «эстетики MTV» произошло одновременно с сексуализацией политики, превратившейся в современном медийном обществе в перформанс. Меня интересуют очевидные современникам (но, возможно, не артикулированные непосредственно) культурные смыслы выполненного в этой стилистике «эротического календаря», который задуман для услады глаз национального лидера (отреагировавшего на этот подарок лаконичным пожатием плеч). Иными словами, вопрос состоит в том, на пересечении каких социальных представлений, культурных метафор и индивидуальных амбиций могло возникнуть подобное начинание.

Порношик: эстетика порнографии

Календари, постеры, журналы с изображениями молодых женщин (а после глобальной гендерной перестройки – и мужчин) разной степени обнаженности, предназначенные для повседневного потребления, – феномен не новый. Журнал Playboy – самое известное свидетельство того, что тело, будучи превращено культурой в фетиш, является зрелищем, на которое многие хотят смотреть и за которое готовы платить. Особенностью последнего времени стало немыслимое ранее появление в таких изданиях людей, которые в принципе не зарабатывают на жизнь демонстрацией своего тела. С одной стороны, существуют некоммерческие проекты, чьи авторы стремятся при помощи «невозможного», шокирующего действия привлечь внимание к общественной проблеме. Так, к примеру, в известном календаре экологической организации Greenpeace публичное обнажение множества людей должно было усилить призыв к спасению дикой природы. С другой стороны, достаточно широко распространены коммерческие издания, обещающие показать публике «эксклюзив»: обнаженных спортсменов, персон медийного мира, артистов и других популярных людей, например «рыжую шпионку» Анну Чапман, – что говорит о зрителях не меньше, чем о модели. Когда в конце 1980-х актриса Наталья Негода (сыгравшая роль «маленькой Веры») снялась для журнала Playboy, это событие хотя и критиковалось моралистами, но воспринималось как свидетельство того, что советский народ наконец-то присоединился ко всему «цивилизованному человечеству». Такой же «национальной гордостью» объясняется ажиотаж, которым сопровождался первый советский конкурс красоты «Московская красавица».

Часть либерального сообщества и сегодня приветствует женское публичное обнажение, рассматривая его как свидетельство модернизации. Частично корни этого феномена можно отыскать в советских временах, когда откровенная сексуальность являлась способом выражения протеста против государственного контроля над личностью: «Сексуальная свобода входила в джентльменский набор человека, ненавидящего социализм», – писала когда-то Мария Арбатова[63]. Однако за последние десятилетия «стриптиз» откровенно встроился в процесс постсоветского классообразования, признаком которого был с самого начала (но мы об этом не знали). В рамках этого процесса состоятельные мужчины должны, пусть и метафорически, демонстрировать сексуальное потребление: это способ визуализации их статуса («я мужчина, поэтому могу позволить себе женщину»). Если, согласно мнению Игоря Кона[64], наше общество осуществляет сейчас сексуальную революцию, сходную с той, что произошла на Западе 40 лет назад, и переосмысливает сексуальность в перспективе власти, то разница состоит в том, что у нас этот процесс происходит не на фоне социального выравнивания, как в Америке в тот период, а наоборот, в процессе формирования новых социальных разделений и неравенств.

Возникший в этом социальном контексте календарь для В. Путина изготовлен в эстетике, которую принято именовать «порношик», то есть откровенно коммодифицированной медийной эротики. Некоторые феминистские теоретики рассматривают порношик как особый код, при помощи которого осуществляется раскрепощение женской сексуальности и сопротивление ее патриархатной модели[65]. В рамках данной модели женское тело понимается как предназначенное для мужского наслаждения, в то время как активное проявление собственного женского желания рассматривается как нарушение гендерной нормы и обычно купируется. Действительно, как очевидно из истории свободолюбивой Кармен, демонстративная сексуальность может быть выражением автономии и неподчинения структурному порядку. Помимо этого, некоторые культурные критики на Западе рассматривают жанр порно в русле популярной фантазийной эстетики и видят произошедшую в массовом сознании нормализацию порнографии частью современной «карнавализации» жизни[66].

В календаре со снимками студенток МГУ также можно видеть проявление бахтинианского – но не средневекового, а современного – карнавала. Именно поэтому, отвечая на него в своеобразном поэтическом марафоне, поэты Лев Оборин и Алексей Цветков вместе с тартуским филологом Романом Лейбовым прибегли к гротескной стилистике райка:

Поступила на журфак,
говорят сымай лифак,
а я не поддалася
и в белье сымалася.
Со влюбленной Ксюшей сделать
что-нибудь вас просим,
телефон сто писят девять
семнадцать двадцать восемь.
Я конечно не гимнастка,
с детства дрожь в коленке,
но премьеру дать согласна
хоть на шведской стенке[67].

Сегодняшние карнавалы, в отличие от средневековых, которые были, согласно М. Бахтину, формой сопротивления, производятся массовой культурной индустрией в качестве товара. Даже если они бывают порождены гневом и фрустрацией в отношении «прекрасного нового мира», поздний капитализм в состоянии переварить и коммодифицировать почти любые практики сопротивления. Превратив их в товар, современный карнавал позволяет закупорить гнев в рамках игры, культурного выражения, наслаждения или стеба и не позволить ему перейти в политический протест. Идеолог французского 1968-го, философ Герберт Маркузе, назвал в своем «Одномерном человеке» такое эротическое освобождение на службе властного доминирования «репрессивной десублимацией»[68]. Он полагал, что современное общество именно потому так сильно озабочено сексом (говорит, пишет и думает о нем), что «машинерия власти» проникла «под кожу», в тело, которое более не принадлежит самому индивиду. Чтобы разобраться в том, каким образом «порнографическая» эстетика (как форма представления о прекрасном) связана с властью, сделаем краткое отступление – посмотрим в противоположную сторону, туда, где находится получатель эротического послания.

Владимир Путин как Джеймс Бонд

Танго, как известно, танцуют вдвоем, и для того, чтобы публичный акт «предложения себя» премьеру оказался возможен, для того, чтобы молодым женщинам (или тем, кто их вдохновил) пришла в голову подобная мысль, в коллективном воображении должен существовать образ лидера-как-мужчины, которому было бы уместно сделать подобный подарок. Такой акт нельзя представить не только в отношении Брежнева или Горбачева, когда это было невозможно в принципе, а не только по причине отсутствия у них «сексапила», – это трудно представить даже в отношении Ельцина, при котором уже было «можно все». Владимир Путин, обладая популярным мужским имиджем (в известной песне девушки мечтают о «таком, как Путин»), отличается в этом смысле от своих как советских, так и российских предшественников.