Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-2574-9, 9786171225732

Даже оставшись незавершенным из-за внезапной смерти Элизабет Гаскелл, ее последний роман признается критиками лучшим из произведений писательницы. Его заключительная часть была дописана журналистом и литератором Ф. Гринвудом по черновикам и письмам Гаскелл, где она делилась планами развития сюжета и дальнейшей судьбы героев. Роман «Жены и дочери» сравнивают с произведениями Шарлотты Бронте, с которой писательницу связывали добрые дружеские отношения. Главная героиня, шестнадцатилетняя дочь провинциального врача Молли Гибсон, чистая, доверчивая и пылкая, на глазах читателя превращается из угловатого подростка в прекрасную юную леди, взрослеет, переживая все муки неразделенной любви. «Жены и дочери» – вершина литературного творчества знаменитой британской писательницы.

---

Глава 37. Непредвиденная случайность, или что из нее вышло

Честь и слава обзавестись личным возлюбленным вскоре выпали и Молли; правда, ее самолюбию был нанесен некоторый урон тем, что мужчина, вышедший на сцену с намерением сделать предложение ей, закончил свое выступление, предложив руку и сердце Синтии. Им стал мистер Кокс, который вернулся в Холлингфорд, дабы довершить начатое два года тому, как он и обещал мистеру Гибсону, а именно: уговорить Молли стать его женой сразу же, едва только он вступит во владение поместьем дяди. Теперь он был богат, хотя, как и прежде, оставался рыжеволосым молодым человеком. Остановился он в гостинице «Георг», прибыв туда на собственных лошадях и с грумом. Не то чтобы он намеревался много разъезжать верхом, просто полагал, что столь явные внешние признаки успеха помогут ему достичь поставленной цели. Кроме того, в оценке собственной личности он был настолько скромен, что почел за благо прибегнуть к посторонней помощи. Мистер Кокс ставил себе в заслугу свое постоянство. И впрямь, учитывая ограничения, наложенные на него чувством долга, привязанностью и ожиданиями, кои он питал в отношении старого и ворчливого дяди, равно как и то, что он не мог часто бывать в обществе, крайне редко оказываясь в компании молодых дам, подобная верность Молли заслуживала самых добрых слов, во всяком случае, в его собственных глазах. Мистер Гибсон тоже был тронут ею и потому счел для себя делом чести предоставить ему шанс, при этом искренне надеясь, что Молли не окажется гусыней, которая станет слушать щеголеватого юнца, не способного запомнить разницу между апофизой[103] и эпифизом[104]. Кроме того, добрый доктор почел за благо ничего не рассказывать своей супруге о прошлом мистера Кокса, за исключением того, что тот был его учеником, который отказался от медицинской профессии (то есть от приобретенных знаний) из-за того, что престарелый дядюшка оставил ему столько денег, что отныне он мог невозбранно предаваться ничегонеделанию. Миссис Гибсон, которая никак не могла отделаться от ощущения, что каким-то образом уронила себя в глазах супруга, вбила себе в голову, что сможет восстановить свое реноме тем, что найдет подходящего жениха для его дочери Молли. Она прекрасно помнила, что муж строго-настрого запретил ей вмешиваться в это дело, причем весьма недвусмысленно и однозначно. Но собственные речи весьма редко выражали ее подлинное мнение, а если и выражали, то она не считала нужным придерживаться его, поэтому миссис Гибсон решила, что и с остальными все обстоит в точности так же. Соответственно, она оказала мистеру Коксу весьма радушный прием.

– Мне очень приятно свести знакомство с бывшим учеником моего супруга. Он так часто рассказывал о вас, что у меня сложилось впечатление, будто вы были членом семьи, кем, я уверена, мистер Гибсон по-прежнему вас полагает.

Мистер Кокс почувствовал себя польщенным, сочтя подобные речи счастливым предзнаменованием, сулящим ему удачу в любовных делах.

– А мисс Гибсон дома? – осведомился он и жарко покраснел. – Я знавал ее в прежние времена, то есть жил с нею под одной крышей на протяжении более чем двух лет, и для меня стало бы большим удовольствием…

– Разумеется, я уверена, что и она будет рада видеть вас. Я отправила ее вместе с Синтией… Полагаю, вы еще не знакомы с моей дочерью Синтией, мистер Кокс? Они с Молли – лучшие подруги. Так вот, девушки отправились на прогулку в этот славный морозный денек, но, думаю, скоро они должны вернуться.

Она продолжала изрекать милые банальности в адрес молодого человека, который внимал ей с некоторым даже самодовольством, одновременно с куда бо́льшим вниманием прислушиваясь, не раздастся ли знакомый щелчок открывающейся входной двери и звуки легкой поступи на лестнице. Наконец они прозвучали. Первой вошла Синтия, свежая и цветущая, с жарким румянцем на лице и с искристым блеском в глазах. Вид незнакомца, очевидно, поразил ее, и на мгновение она замерла в дверях, словно застигнутая врасплох. За нею в комнату тихонько вошла Молли, улыбающаяся и счастливая, с ямочками на щеках. Но ей было далеко до ошеломительной красоты Синтии.

– Как, мистер Кокс, это вы? – воскликнула Молли, подходя к нему с протянутой рукой и приветствуя его с простотой давней знакомой.

– Да. Кажется, минула целая вечность с тех пор, как мы виделись в последний раз. Вы так повзрослели… так сильно… то есть, полагаю, я не должен был этого говорить, – затараторил он в ответ, не выпуская ее ладошки, чем доставил Молли некоторое неудобство.

После этого миссис Гибсон представила его своей дочери, и обе девушки принялись с восторгом живописать свою прогулку. Мистер Кокс с первой же секунды разговора безнадежно испортил все дело – если вообще мог рассчитывать хоть на какой-либо успех – тем, что безрассудно продемонстрировал собственные чувства, а миссис Гибсон лишь еще сильнее усугубила положение, придя ему на помощь. Поведение Молли моментально лишилось дружеской открытости, и она принялась уклоняться от общения с ним в манере, которую он счел неблагодарной в свете своей верности ей в течение двух минувших лет. Да и вообще, она вовсе не выглядела той восхитительной красавицей, которую рисовало ему его воображение или любовь. А вот эта самая мисс Киркпатрик казалась куда красивее и доступнее. Синтия же и впрямь пустила в ход свои чары, изображая явную заинтересованность в том, что он говорил ей, независимо от выбранной темы, словно только это и волновало ее более всего на свете, и демонстрируя молчаливое преклонение перед молодым человеком. Короче говоря, она прибегла ко всем тем подсознательным уловкам, которыми владела в совершенстве, дабы польстить мужскому тщеславию. Итак, пока Молли незаметно отталкивала мистера Кокса, Синтия ненавязчиво притягивала его к себе, пустив в ход свое обаяние. Мистер же Кокс превозносил себя за то, что не зашел слишком далеко в преклонении перед Молли, и мысленно благодарил мистера Гибсона, поскольку два года тому тот не дал ему вслух заявить о своих чувствах. Потому что отныне сделать его счастливым могла одна только Синтия. Спустя две недели, в течение которых объект его привязанности изменился самым радикальным образом, он счел желательным поговорить об этом с мистером Гибсоном. Что он и сделал, испытывая некоторое даже бурное ликование от осознания собственного безупречного поведения в этом деле, к которому, впрочем, примешивалось и чувство стыда от собственного непостоянства, кое, пожалуй, следовало считать вполне естественным. Так получилось, что мистер Гибсон крайне редко бывал дома на протяжении тех двух недель, что мистер Кокс якобы прожил в «Георге», а на самом деле проводя бо́льшую часть времени у Гибсонов, и посему он почти не видел своего бывшего ученика, хотя и счел, что в целом тот изменился в лучшую сторону, особенно после того, как поведение Молли уверило отца, что у мистера Кокса в этом смысле нет ни единого шанса. Зато мистер Гибсон даже не подозревал о том влечении, которым молодой человек воспылал к Синтии. Если бы он заметил это, то сразу же постарался бы задавить его в зародыше, поскольку и мысли не допускал о том, что любая девушка, пусть даже частично помолвленная с кем-либо, должна выслушивать предложение руки и сердца от другого, если этому может помешать простой мужской разговор. Мистер Кокс попросил его о беседе наедине. Они сидели в старом хирургическом кабинете, который теперь именовался приемной, но в котором до сих пор оставалось столько от прежнего предназначения, что это было единственное место, где мистер Кокс мог чувствовать себя как дома. Покраснев до корней своих огненно-рыжих волос, он так и эдак вертел в руках новенькую лоснящуюся шляпу, не зная, с чего начать, и не в силах подобрать нужных слов. В конце концов он очертя голову бросился в воду, не обращая внимания на обороты речи.

– Мистер Гибсон, подозреваю, что вы будете удивлены, как и я сам… когда услышите то, что я намерен вам сказать. Но я полагаю, что любой порядочный человек – вы сами говорили об этом, сэр, год или два тому – должен сначала обратиться к отцу… И поскольку вы, сэр, в некотором смысле, выступаете в роли отца мисс Киркпатрик, я хотел бы выразить свои чувства, свои надежды или, пожалуй, следует сказать, желания… Короче…

– Мисс Киркпатрик? – изрядно удивленный, осведомился мистер Гибсон.

– Да, сэр! – подтвердил мистер Кокс и поспешно продолжил, осознавая, что терять ему нечего. – Я понимаю, что выгляжу непостоянным и ветреным, но уверяю вас, что прибыл сюда, храня в сердце верность вашей дочери, как и подобает настоящему мужчине. Я намеревался предложить ей всего себя и все, чем располагаю, еще до своего отъезда. Но, говоря откровенно, сэр, как вы могли заметить и сами, всякий раз, стоило мне хотя бы намекнуть на свои чувства, как она демонстрировала не просто робость или кокетство, а самое настоящее отвращение. И здесь не может быть никакой ошибки… Тогда как мисс Киркпатрик…