Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-2574-9, 9786171225732

Даже оставшись незавершенным из-за внезапной смерти Элизабет Гаскелл, ее последний роман признается критиками лучшим из произведений писательницы. Его заключительная часть была дописана журналистом и литератором Ф. Гринвудом по черновикам и письмам Гаскелл, где она делилась планами развития сюжета и дальнейшей судьбы героев. Роман «Жены и дочери» сравнивают с произведениями Шарлотты Бронте, с которой писательницу связывали добрые дружеские отношения. Главная героиня, шестнадцатилетняя дочь провинциального врача Молли Гибсон, чистая, доверчивая и пылкая, на глазах читателя превращается из угловатого подростка в прекрасную юную леди, взрослеет, переживая все муки неразделенной любви. «Жены и дочери» – вершина литературного творчества знаменитой британской писательницы.

---

– Как ты можешь говорить подобные глупости, Синтия? – возмутилась миссис Гибсон, когда девушки последовали за нею наверх. – Ты прекрасно знаешь, что никакая ты не тупица. Совсем необязательно быть «синим чулком», поскольку людям благородного происхождения женщины такого типа не нравятся. И не нужно намеренно принижать себя, противореча всему, что я говорю о твоем увлечении Байроном, поэтами и поэзией, тем более перед Осборном Хэмли!

В голосе миссис Гибсон звучало нескрываемое раздражение.

– Но, мама, – возразила Синтия, – я или тупица, или нет. Если да, то я имею право признаться в этом. Если же нет, то тупица он, раз у него недостало сообразительности понять, что я всего лишь шучу.

– Ну, в общем, да, – растерянно отозвалась миссис Гибсон, несколько сбитая с толку словами дочери и явно ожидающая дополнительных объяснений.

– Вот только если он тупица, то его мнение обо мне не стоит и ломаного гроша. Так что в любом случае это не имеет никакого значения.

– Твои глупости повергают меня в растерянность, дитя мое. Одна Молли стоит двадцати таких, как ты.

– Я полностью согласна с тобой, мама, – заявила в ответ Синтия, оборачиваясь к Молли и беря ее за руку.

– Но так быть не должно, – миссис Гибсон все еще не могла унять раздражение, – подумай о тех преимуществах, которыми ты располагаешь.

– Боюсь, что я скорее предпочла бы выглядеть тупицей, чем «синим чулком», – сказала Молли, которую подобное определение раздражало, и она ничего не могла с собой поделать.

– Тише, они уже идут! Я слышала, как хлопнула дверь столовой. Я не имела в виду, дорогая, что ты и впрямь «синий чулок», поэтому не злись, пожалуйста, – сказала миссис Гибсон и тут же обратилась к дочери: – Синтия, куда ты подевала эти чудесные цветы? Кажется, они называются анемоны, не так ли? Они так замечательно идут тебе.

– Молли, не будь такой серьезной! – воскликнула Синтия. – Неужели ты не понимаешь, что мама хочет, чтобы мы выглядели веселыми и улыбающимися?

Мистеру Гибсону предстояло отправиться в свой обычный вечерний обход, а молодые люди с радостью перешли в уютную гостиную, где ярко горел огонь и стояли удобные кресла и мягкие стулья, которые, ввиду малочисленности избранного общества, можно было придвинуть поближе к камину, чтобы продолжить вечер в компании радушной хозяйки и милых девушек. Роджер, неспешно пройдясь по комнате, оказался в углу, где стояла Синтия, крутя в пальцах ручную сетку[66].

– В Холлингфорде скоро должен состояться благотворительный бал, не так ли? – осведомился он.

– Да, во вторник после Пасхи, – ответила она.

– Вы идете? Полагаю, что вы там будете?

– Да, мама намерена отвести туда меня и Молли.

– Вы полагаете, что вам понравится пойти туда вместе?

Впервые с начала их недолгого разговора она подняла на него глаза, в которых светилось настоящее, искреннее удовольствие.

– Да, вместе нам будет веселее. А вот без нее мне было бы скучно.

– Получается, вы стали большими подругами? – поинтересовался он.

– Никогда не думала, что смогу так сильно полюбить кого-либо… я имею в виду девушку.

В последнее утверждение она вложила всю искренность своего сердца, и он понял ее правильно. Подойдя к ней вплотную, Роджер слегка понизил голос:

– Я волновался на этот счет. Но теперь я рад. Я часто спрашивал себя, как вы уживаетесь вместе.

– В самом деле? – промолвила она, вновь поднимая на него глаза. – В Кембридже? Должно быть, вы очень привязаны к Молли!

– Да, верно. Она так долго пробыла с нами, да еще в такое время! Я смотрю на нее почти как на сестру.

– Она тоже очень хорошо относится ко всем вам. Иногда мне кажется, что я вас всех давно знаю – из ее частых разговоров и рассказов. Буквально всех! – повторила она, делая упор на слове «всех» и явно подразумевая и живых, и умерших.

Роджер немного помолчал.

– А вот я ничего не знал о вас, даже по слухам. Поэтому вас не должны удивлять мои опасения и страхи. Но, стоило мне вас увидеть, как я понял, что волноваться не о чем. И это стало для меня огромным облегчением!

– Синтия! – окликнула дочь миссис Гибсон, решившая, что младший сын сквайра уже получил свою долю приватного и уединенного разговора с нею. – Иди сюда и спой ту чудесную французскую балладу мистеру Осборну Хэмли.

– Какую ты имеешь в виду, мама? «Tu t’en repentiras, Colin»[67]?

– Да, этакое очаровательное и игривое предостережение молодым людям, – сказала миссис Гибсон, мило улыбаясь Осборну. – Припев в ней звучит так:

…Tu t’en repentiras, Colin,
Tu t’en repentiras,
Car si tu prends une femme, Colin,
Tu t’en repentiras…[68]

– Совет вполне может пригодиться тому, кто женился на француженке, но только не англичанину, который мечтает о супруге-англичанке.

Выбор песенки оказался крайне mal-àpropos[69], о чем миссис Гибсон даже не догадывалась. Осборн и Роджер, зная о том, что жена первого была именно француженкой, и понимая, что это прекрасно известно им обоим, оказались в весьма неловком положении, в то время как Молли пришла в такое замешательство, как если бы тайно вышла замуж сама. Синтия, однако же, бодро и жизнерадостно пропела фривольный мотивчик, и мать одобрительно улыбнулась ей, не подозревая о том, что он оказался пророческим. Осборн машинально встал и подошел к Синтии, когда она уселась за пианино, чтобы переворачивать ей страницы нотной тетради, если понадобится. Сунув руки в карманы, он не сводил глаз с ее пальчиков, чело его избороздили тягостные морщинки, пока она бодро распевала насмешливые остроты. Роджер тоже нахмурился, но при этом выглядел куда расслабленнее и спокойнее брата. Откровенно говоря, двусмысленность ситуации, скорее, забавляла его. Поймав обеспокоенный взгляд Молли и заметив, что она зарделась, он понял, что она относится к этому contretemps[70] куда серьезнее, чем следовало бы. Пересев на стул рядом с нею, он прошептал:

– Предостережение несколько запоздало, вы не находите?

Молли подняла на него глаза, когда он склонился над нею, и тоже шепотом ответила:

– Ох, мне очень жаль!

– Вам совершенно не о чем сожалеть. Он на вас не в обиде, к тому же мужчина должен отвечать за последствия, если ставит себя в ложное положение.

Молли не знала, что ответить, и потому понурила голову и умолкла. Тем не менее она чувствовала, что Роджер не изменил позы и не убрал руки со спинки ее кресла, и, снедаемая любопытством, которое побуждало ее узнать причину его столь отрешенной неподвижности, она в конце концов подняла голову и увидела, что взгляд его прикован к паре у пианино. Осборн что-то горячо втолковывал Синтии, которая устремила на него взгляд своих серых глаз, в которых светилась мягкая решимость, и, приоткрыв рот, слушала его с нетерпением, словно ожидая, когда же он наконец замолчит, чтобы она могла вставить хотя бы слово.

– Они говорят о Франции, – ответил Роджер на невысказанный вопрос Молли. – Осборн хорошо знает эту страну, а мисс Киркпатрик училась там в школе, как вам известно. И вообще, все это довольно интересно. Хотите, подойдем ближе и послушаем, о чем идет речь?

Вопрос его прозвучал исключительно вежливо, но Молли подумала, что было бы лучше, если бы он подождал ее ответа. Однако же вместо этого Роджер направился к пианино и, облокотившись на него, присоединился к легкой и непринужденной болтовне, пожирая при этом взглядом Синтию, но стараясь делать это не слишком откровенно. Молли вдруг поняла, что еще немного, и она разрыдается, – всего мгновение назад он был рядом, разговаривая с ней ласково и доверительно, а теперь, кажется, совершенно забыл о ее существовании. Она решила, что ведет себя неправильно и изрядно преувеличила эту «неправильность». «Злая», «завистливая», «ревнующая к Синтии эгоистка» – вот те эпитеты, коими Молли безжалостно осыпала себя, но укоры не помогали, и она ничего не могла с собой поделать.

Но тут в ситуацию, которая, как казалось Молли, будет длиться вечно, вмешалась миссис Гибсон. До сих пор она была занята сложным и ответственным делом – вязала и подсчитывала петли, так что ей особенно и некогда было исполнять свои обязанности, одна из которых заключалась в том, чтобы представать перед обществом в образе беспристрастной приемной матери. Синтия спела, аккомпанируя себе на пианино, а теперь, значит, настала очередь Молли. Пение и игра Синтии были легкими и изящными, хотя их ни в коем случае нельзя было назвать безупречными. Девушка проделывала все это так очаровательно, что только фанатики музыки могли заметить, что она берет неверные аккорды и не попадает в ноты. Молли же, напротив, обладала от природы прекрасным слухом и в силу собственных наклонностей и стремления к совершенству готова была по двадцать раз кряду брать неверно сыгранные пассажи. Однако она очень стеснялась играть на публике и, когда ее к этому принуждали, играла скованно и тяжело, ненавидя при этом свое исполнение так, как никто другой.