Николай Глазков - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Николай Глазков
• Жанр: Поэзия
• Год: 1989
• ISBN: 5—280—00550—9

В том «Избранного» Николая Глазкова (1919–1979) вошли лучшие из стихотворений и поэм, написанных им в 1934–1979 годы.

Николай Глазков — один из самобытнейших поэтов XX века, продолжатель хлебниковского направления литературы, твердо верующий в то, что «поэзия идет от прозы, но возвышается над ней».

---

Баллада

Он вошел в распахнутой шубе,
Какой-то сверток держал.
Зуб его не стоял на зубе,
Незнакомец дрожал.

Потом заговорил отрывисто, быстро,
Рукою по лбу провел, —
Из глаз его посыпались искры
И попадали на ковер.

Ковер загорелся, и струйки огня
Потекли по обоям вверх;
Огонь оконные рамы обнял
И высунулся за дверь.

Незнакомец думал: гореть нам, жить ли?
Решил вопрос в пользу «жить».
Вынул из свертка огнетушитель
И начал пожар тушить.

Когда погасли последние вспышки
Затухающих искр,
Незнакомец сказал, что слишком
Пустился на риск.

Потом добавил: — Теперь мне жарко,
Даже почти хорошо… —
Головой поклонился, ногой отшаркал
И незаметно ушел.

1939

«В созвездья линзами двоякими…»

В созвездья линзами двоякими
Труба смотрела Галилея.
В страну, открытую варягами,
Плыла Колумба кораблея.

В страну открытую, забытую —
Таков удел любых Америк,
А старый мир стал картой битою,
Наивной картой Птоломея.

1939

«Эх, раскинулось да Запорожье…»

Эх, раскинулось да Запорожье
У Днепра.
Люди уходили за Поволжье.
Или я не прав?

Наши предки шашками рубали,
Налетая на невольничий базар:
Плохо быть рабами
Всяких там хазар.

И скакали кони по долинам,
По полям.
Только плохо подчиняться мандаринам
И сражаться даром за бояр.

Это в непробудном этом детстве
Я припоминаю, как во сне.
Мир сиял, огромен и естествен,
В жалкой исторической возне.

1939

«А школа мало мне дала…»

А школа мало мне дала:
Там обучали только фразам,
А надо изучать дела
Затем, чтоб развивался разум.

Я был изгой и ротозей,
О чем не сожалел нимало,
Хоть, кроме нескольких друзей,
Среда меня не понимала.

Я был всамделишный изгой,
Не умещающийся в эру,
А в классе целый день доской
Скрипят старательно по мелу.

Мне было многое дано,
Читать я мог бы Вальтер Скотта,
Но пропрошли давным-давно
Мои потерянные годы.

Тогда я был еще дурак,
Но я не знал, учившись в школе,
Что, не куря еще табак,
Нельзя писать стихов о море…

Прошли года навстречу бедам,
Я осознал, что не старьем
Прекрасен мир, что быть поэтом
Гораздо лучше, чем царем.

1940

«Поэта день — как дéнь царя…»

Поэта день — как день царя,
Всю жизнь готов трудиться я.
Но каждый раз — тенденция
И всякий раз — традиция.
Ловлю минуту каждую
И волю проявляю.
В стихах, однако, царствую
Я, а не управляю.

1940

«Надо плакать иль смеяться…»

Надо плакать иль смеяться —
На оркестрах полотна
Будут образы сменяться,
Как в трамвае у окна.

Это было лет за триста
До тебя, Луи Люмьер,
И великие артисты
Все могли (кто как умел).

Но судьба не помогала
Всефортунною рукой,
И на бедного Макара
Шишки падали (на кой?).

А теперь, билет потрогав
По цене рубля за три,
Приходи в кинематограф
И смотри.

1940

«Проходя по знойному Арбату…»

Проходя по знойному Арбату,
Я мечтал всегда по мелочам.
И людей бегущую армаду
Я, не изучая, замечал.

Я не знал, куда они спешили,—
Всяк по-всякому спешил пожить,—
Но проверено, как дважды два четыре:
Мне некуда больше спешить.

Все суета сует и всяческая суета.
Я всех люблю. Желаю всем успеха.
Но не влияет на меня среда.
Я все могу, но только мне не к спеху.

1940

Из цикла «Схема смеха»

Жила на свете женщина,
Ей было двадцать лет.
Была она уже жена,
А может быть, и нет.

Приехала на «форде»,
Явилась в кабинет,
А муж ее на фронте,
А может быть, и нет.

Разделась и оделась,
Глядит туды-сюды.
Вдруг очень захотелось
Ей прыгнуть с высоты.

Устроен испокону
Веков так белый свет,
Что прыгнула с балкону,
А может быть, и нет.

Так написал банальные
Стихи один поэт,
Должно быть, гениальные,
А может быть, и нет.

1940

«По пароходу дождь идет…»

По пароходу дождь идет,
На пароходе здорово!
Мне кажется, что пароход
Дождем относит в сторону.

Позатопила рвы вода
И скачет пеной белою.
А вывод тот, что вывода
Я из воды не делаю.

1940

«Загружая гулкие года…»

Загружая гулкие года,
Громоздятся факты биографии,
Я иду и думаю тогда
О своей подпольной типографии.

Обвиняют. Не хотят учесть,
Что ничем подпольным не владею.
Говорят они, что слухи есть,
А поэтому вредна идея.

Так, к примеру, пусты небеса,
А идея бога в них зачата.
И Глазков чего-то написал,
Но на ясном небе напечатал.

Это все совсем не пустяки:
Облака из типографской сажи.
— Эх, Глазков, забросил бы стихи
Да шаблонной жизнью ихней зажил.

— Я бы рад, да только не могу,
И к тому ж стихи — моя работа,
А вдобавок на своем веку
Не привык бояться идиотов.

Если б типографию имел я
Пошиба тайного,
   побрал чтоб черт его,
На бумаге лучезарней мела
Напечатал очень бы отчетливо:

«Легионы женщин и мужчин,
Жители квартир и общежитий,
У меня ротационных нет машин,
А не верите, так обыщите!»

1940

«Все мы, проработавшие Пушкина…»

Все мы, проработавшие Пушкина,
Знающие признаки делимости на три,
Разбиваем лучшую игрушку,
Чтоб посмотреть, что у нее внутри.

Только я нисколько не такой,
На других нисколько не похожий,
Безусловно самый я плохой,
Потому что самый я хороший.

Я не тот, кто дактиль и анапест
За рубли готовит Октябрю.
Я увижу на знаменах надпись
И услышу надпись: ЛЮ-Я-БЛЮ.

ЛЮ-Я-БЛЮ. Моя любовь разбита.
Это слово тоже разрублю,
Потому что дьявольски избито
Словосочетанье: «Я ЛЮБЛЮ».

Так затасканы Амура стрелы
Да публичнодомная кровать.
Это слово очень устарело,
Но Любовям не устаревать.

Пусть любовь сюсюканьем альбомится,
Так любить умеют и кроты.
Скажи мне, кто твоя любовница,
И я скажу тебе, кто ты.

1940

«Не сразу смазал карту будня…»

Не сразу смазал карту будня,
Постигнув краски на плакате;
Вся жизнь моя была беспутней,
Чем путешествие по карте.

Но я сумел коробку спичек
Назвать консервами огня,
А вы слова своих привычек
Не променяли на меня.

«Умирая под ураганным огнем…»

Умирая
Под ураганным огнем,
Стучится в ворота рая
Энский батальон.

— Мы умерли честно и просто.
Нам в рай возноситься пора.—
Но их не пускает апостол,
Они умоляют Петра:
— Попы говорили всегда нам,
Что если умрем на войне,
То в царствии, господом данном,
Мы будем счастливей вдвойне.

А Петр отвечает: — Вот сводка.
Там сказано вот как.
Убит лишь один,
Кто убит — проходи.

— Мы все здесь убиты, и двери
Ты райские нам распахни.—
А Петр отвечает: — Не верю!
Я выше солдатской брехни.
Наверно, напились в таверне
И лезете к небесам,
А сводка — она достоверней,
Ее генерал подписал.

1940

Себе