Джасинда Уайлдер - Стриптизерша (ЛП)

• Название: Стриптизерша (ЛП)
• Автор: Джасинда Уайлдер
• Жанр: Современные любовные романы

Вы спросите, как я попала в эту ситуацию? Всё просто: отчаяние. Когда ты либо сталкиваешься с бездомными и голодающими, либо раздеваешься за деньги, выбрать легче, чем можно себе представить. Правда, это не упрощает дело. О, нет. Я ненавижу это, на самом деле. Ничего в жизни я не желала больше, чем уйти и никогда не возвращаться в какой-нибудь бар снова, никогда не слышать, как пульсирует бит техно в моих ушах, никогда больше не чувствовать пристальные распутные взгляды возбужденных мужчин.  Однажды я встретила мужчину. Он в моём клубе, в самом центре. Он наблюдает, как я выполняю свою рутинную работу, и его взгляд полон голода. Не тот тип похоти, к которому я привыкла. Это нечто другое. Нечто более страстное, глубокое и собственническое. Я знаю, кто он, разумеется. Каждый знает, кто такой Доусон Келлор. Он самый сексуальный мужчина по версии журнала «People». Он – самый горячий голливудский актёр. Он тот, кого выбрали на роль Ретта Батлера в долгожданном ремейке «Унесённых ветром».  Он тот тип мужчины, который может заполучить любую женщину во всём мире лёгким взмахом руки. Так почему же он смотрит на меня, будто собирается завладеть мной? И как мне сопротивляться ему, когда он смотрит на меня своими отравляющими, переменчивыми, подвижными глазами? Я девственница, а он – американская икона мужской сексуальности. Я стриптизёрша, а он мужчина, привыкший получать всё, что хочет. И он хочет меня. Я знаю, что мне следовало бы сказать нет, я знаю, что он худший игрок... но что известно моему разуму, мое сердце может не знать. А затем все запуталось...

---

Мне легче говорить оттого, что я не вижу его, что он не видит, как тяжело мне об этом говорить, хотя я не знаю, может, он слышит это в моем голосе.

— Так ты это ненавидишь? Танцевать стриптиз?

— Да, Господи. Терпеть не могу. Каждый... каждый раз, когда я выхожу на сцену, я ненавижу все это, — я дрожу, и он держит меня крепче. — Меня тошнит почти после каждого танца.

— Тебя стошнило и в тот раз после моего ухода, когда мы встретились?

Я качаю головой, а потом понимаю, что он не видит.

— Нет. Ты... это другое. Я не знаю, почему.

Он долгое время ничего не говорит.

— Так он взбесился, что ты не разделась для него, а потом вышел и ждал тебя на парковке?

— Видимо. Хэнк заставил его уйти, когда он разозлился. Я думала, что он ушел. Я подошла к моей машине... к твоей, я имею в виду, — я снова дрожу, вспоминая. — Я должна... должна была послушать свой внутренний голос. У меня было плохое предчувствие, но я не обратила внимание. Я не хочу показаться глупой.

— Прислушивайся к внутреннему голосу, — говорит мне Доусон. — Всегда прислушивайся к своей интуиции.

За этим следует неловкое молчание. Я больше не хочу говорить о случившемся. Я хочу просто забыть.

— Почему ты был там? — спрашиваю я. — Я имею в виду, как ты оказался там в тот момент?

Доусон снова медлит с ответом.

— Я хотел поговорить с тобой. Я подумал, что смогу поймать тебя после твоей смены.

— О чем ты хотел поговорить?

Теперь мне понятно, возможно, как-то поздно, что Доусон всегда выдерживает паузу перед ответом. Он задумывается, прежде чем ответить, собирается с мыслями, а потом только говорит.

— Ты меня смущаешь.

Этого я не ожидала.

— Я... что? Что ты хочешь сказать — я тебя смущаю?

— Ты противоречивая, Грей. Я никак не могу тебя понять, — поворачивается ко мне лицом, и мои глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы я увидела его очертания и блеск в его глазах.

Его пальцы касаются моей руки, моего запястья, нежно лаская. Я едва замечаю, как его прикосновение скользит по моей руке, как он приближается ко мне с каждым вдохом.

— Меня не так уж и трудно понять, — шепчу я.

Он смеется:

— Для себя самой — может быть. Ты — это ты. Ты знаешь все о себе. Но для меня ты — абсолютное противоречие. Ты озадачиваешь меня, — он касается моего предплечья, затем плеча и гладит меня по спине. Мне это нравится. Даже слишком. Я не могу остановить его, даже если бы попыталась.

— Ты кажешься такой невинной. Ты упоминала, что жила взаперти, но ты замкнулась, когда я спросил об этом. Ты источаешь эту непринужденную чувственность, но она — я не знаю, она не сексуальна, каким-то образом. То есть, она, по идее, должна такой быть, учитывая то, чем ты занимаешься, но это не так. Это какая-то чувственная смесь невинности и шероховатой красоты. Я... я не могу это объяснить, как надо. И при этом ты — стриптизерша, и ненавидишь это. Я видел это. Тебе не место в том грязном клубе. И... ты и я. Это озадачивает меня больше всего. Я не знаю, как вести себя с тобой. Я хочу тебя, и это, наверно, не секрет. Я хочу тебя так сильно, что чувствую привкус твоей кожи. Я видел тебя настоящую и урвал пару прикосновений. Но... я хочу тебя целиком. Но, как только мы начинаем сближаться, ты отдаляешься.

Его рука гладит мою спину, вниз по позвоночнику к талии. Мое сердце начинает бешено колотиться, когда его рука достигает поясницы и спускается ниже.

— Ты загадка, — говорит он, приближаясь ко мне. Я чувствую его запах, его дыхание. — Я думаю, что ты хочешь меня, но я не уверен. И если ты, правда, хочешь меня, то, мне кажется, ты хочешь не хотеть меня. И, я не хочу показаться высокомерным, но, пожалуй, миллионы женщин желали бы провести со мной хоть пять минут, а ты упорно бежишь от меня. Я не знаю, чего ты хочешь, и я не знаю, как понять твои желания, потому что ты закрытая, чувствительная и не отвечаешь на вопросы, — он произносит все это мягко, словно его слова могут обидеть меня.

И, честно говоря, сложно не обидеться.

— Я не пытаюсь все усложнять, я просто...

— Скажи мне правду.

— Я хочу тебя, и ты прав в том, что я хочу не хотеть тебя. Ты меня пугаешь.

— Почему?

— Потому что ты... ты Доусон Келлор. Ты... Ты Каин Райли. Ты — мужчина, которого хочет каждая американка. Ты — мужчина, которым хотел бы быть каждый американец, — я так рада, что в комнате темно. В темноте я могу говорить правду. — Я хочу тебя, и это пугает меня, потому что я не знаю, что с этим делать. Как себя вести. Я не знаю, как вести себя с тобой.

— Просто будь собой.

— Это не так просто. Я не... я не знаю, кто я. Я не знаю, что я из себя представляю, — мой голос обрывается, и я с трудом сглатываю. Я плакала слишком долго, и не заплачу еще раз. Я отказываюсь от слез.

Доусон не отвечает, но это не пауза — это молчание человека, который знает, что никакие его слова не уладят ситуацию, поэтому он не произносит ничего. Это идеальный ответ.

После долгого времени он прижимает меня к себе и бормочет:

— Дай я тебя обниму.

Я до сих пор напряжена.

— Обнимешь?

— Да. Просто обниму. Я не хочу на тебя давить. Просто побудь со мной.

— Ладно... — я не знаю, что он хочет сказать. Меня никогда не обнимали, только успокаивали, когда я плакала. Что, кажется, составляет большую часть наших отношений на данный момент.

Я чувствую его улыбку, каким-то образом я ощущаю, как он удивляется моей растерянности. Он подворачивает под меня руку, прижимает меня ближе, и теперь я прямо у его теплой обнаженной груди. Моя голова покоится на его плече, и его рука гладит меня по моему предплечью и спине. Я провожу пальцем по его торсу, и я просто дышу. Я не думаю, не пытаюсь расплакаться, не беспокоюсь о счетах, не делаю домашнюю работу, не танцую стриптиз. Я просто... здесь.

Это совершенный рай. Мои глаза смыкаются, и я расслабляюсь.

— Все хорошо, так ведь? — шепчет он мне в ухо.

Я киваю. Я не могу произнести ни слова. Меня охватило спокойствие. Он обнимает меня, не пытаясь целовать меня или лапать.

Я погружаюсь в лучший сон с тех пор, как умерла мама.

∙ Глава 11 ∙

Утром меня разбудил аромат кофе. Солнечный свет касается моих закрытых век, и мне тепло. Я нежусь в комфорте и покое. Нет никаких забот. Я никто, просто довольный комочек тепла, парящий в небытие.

Я зависла на моменте, где ничто не имеет значения.

И тут до меня доносится запах кофе, и я прихожу в сознание. Наконец, я открываю глаза и вижу белое пространство спальни Доусона, черный экран его огромного телевизора, длинная стеклянная дверь с раскрытыми шторами, пропускающая в комнату блистающий день и захватывающий дыхание вид на Лос-Анджелес.

А за ними самый великолепный вид из всех: Доусон, одетый в одну лишь пару шорт. На икрах его ног лежит загар, левую пересекает шрам — тонкая светлая линия. Шрам делает его более похожим на человека. Он все-таки не отшлифован, как драгоценный камень. Боже, вчера я увидела его тело, но сегодня он с кошачьей грацией идет по своей спальне с огромной чашкой кофе в руке, и мышцы его тела струятся с каждым движением. Его грудь слегка покрыта темными волосами, и тонкая линия волос спускается от его пупка к шортам. При виде его практически обнаженного тела меня бросает в дрожь, в животе начинает покалывать. Внутри меня все вскипает от жара. Я чувствую себя настоящей женщиной.

Доусон садится на край кровати и улыбается. В другой его руке тарелка с обычным запеченным рогаликом, щедро намазанным сливочным сыром. Я сажусь в постели, и в животе урчит, как только я чувствую запах еды.

Он принес мне завтрак. В постель. И он сделал это с голым торсом.

Женщины Америки, завидуйте.

Я беру половину рогалика с тарелки и проглатываю ее, запивая глотками кофе. Я обжигаю язык, но ничего не ощущаю. Я жгу свой язык кофем каждый день.

Доусон наблюдает за мной с немного удивленным и озадаченным выражением.

— Куда-то спешишь?

Я медленно доедаю рогалик, вытираю уголок губ пальцем и слизываю с него остатки сыра. Я ловлю взгляд Доусона на моих губах и впадаю в краску.

— Нет, — говорю я, стараясь побороть смущение. — Я просто... всегда так ем, наверное. Особенно утром.

— Это так мило. Ты ешь, будто рогалик вот-вот от тебя сбежит, — он смеется при виде моего смущения. — Не слушай меня. Просто расслабься.

— Расслабиться? — это недостижимая задача.

— Ага, — он забирает у меня кружку, делает глоток и отдает обратно. — Просто... не парься. Проведи сегодняшний день со мной. Мы можем заняться чем угодно. Просто развлечемся.

Я в замешательстве:

— А какой сегодня день?

— Суббота. Двенадцатый час. Мы оба выспались. Обычно я встаю к шести, но сегодня проспал.

Я вдыхаю:

— Двенадцатый? — я не вставала позже семи уже несколько лет. — Быть не может. Мне надо доделать домашнее задание до вечерней смены.