Евгений Елизаров - Доктор Живаго. Размышления о прочитанном

• Название: Доктор Живаго. Размышления о прочитанном
• Автор: Евгений Елизаров
• Жанр: Публицистика

---

Таким образом, доктор становится почти физическим центром того событийного космоса, который в конечном счете и складывается из полной совокупности судеб отдельных персонажей. Именно он становится началом, формирующим самую ткань этого космоса, а следовательно, равным ему. Поэтому и само равенство выходит за рамки этического постулата и обретает доказательность на каком-то осязаемом — физическом — уровне.

Но заметим, весь этот мир, не переставая вращаться как вокруг какого-то центра вокруг доктора Живаго, вовсе не становится чем-то телеологическим. (Так у романтиков даже природа подчиняет себя сиюминутному состоянию души героя.) Напротив, на протяжении всего романа он полностью сохраняет свою автономность, совершенную независимость от доктора; на протяжении всего повествования этот мир существует как самоценность, как самоцель. Об этой его самостоятельности, суверенности как раз и свидетельствуют постоянно обрывающиеся линии вдруг возникающих, куда-то уходящих и снова возвращающихся персонажей. Люди вокруг доктора Живаго уходят от него в какое-то сокрытое от него и от читателя и вместе с тем легко угадываемое измерение и вновь возникают из него на страницах романа рядом с Юрием Андреевичем. Собирательное имя этому измерению, в котором теряются судьбы окружающих доктора людей, — История, Революция. И само измерение синтезируется именно из этих судеб, высвеченных повествованием на сливающемся фоне миллионов и миллионов жизней других людей.

Заметим и другое. Оба измерения: и индивидуальный мир Юрия Андреевича и большой мир революции, гражданской войны существуют как бы сами по себе, отдельно друг от друга. Микро и макрокосм сосуществуют на страницах романа как своего рода замкнутые образования, как абсолютно непроницаемые друг для друга начала.

Разумеется, они взаимодействуют, да и может ли быть иначе? Но взаимодействие этих начал сводится лишь к каким-то, если так можно выразиться, механическим контактам, к каким-то совершенно случайным столкновениям между собой.

Именно случайным, мы нисколько не оговариваемся. Внутренняя логика духовного, нравственного развития доктора Живаго не несет в себе никаких указаний на то, что он может принять революцию, как принимали ее многие интеллигенты не только в России. Лишь только раз зажигают Юрия Андреевича дерзкие лозунги нового времени, но вспыхнувший на мгновение энтузиазм быстро проходит и уже никогда больше не возвращается. Революция остается навсегда чуждой ему. В свою очередь и логика революции, и того нового мира, который она порождает, так же не в состоянии включить в себя духовное образование, олицетворяемое доктором Живаго. И доктор Живаго остается чуждым новой действительности. Но это только одна сторона медали. Вторая состоит в том, что доктору точно так же остается чуждым и совершенно неприемлемым и белое движение. В свою очередь, и белое движение не может ассимилировать в себе духовность доктора. Подчеркиваем, речь идет совсем не о следствиях, совсем не о том, что Юрий Андреевич так и не смог примкнуть ни к одному, ни к другому лагерю. Нет, мы говорим о первопричинах, о внутренней закономерности: доктор Живаго в принципе не мог принять ни ту, ни другую сторону. Точно так же и оба лагеря, на которые разделилась сошедшая с ума Россия, не могли вместить в себя доктора. Именно вместить, а не найти место для доктора. Сила нравственного отторжения, олицетворяемя им, вполне сопоставима с материальной силой развязываемого обеими сторонами террора. Так что речь идет об априорной невозможности. Вот и выходит только случайное взаимодействие — то самое, которое возникает на пересечении двух закономерностей.

Взаимодействие микро и макрокосмов предстает на страницах романа как взаимодействие кия и бильярдного шара. Именно таким биллиардным шаром и мотает доктора по России, именно таким кием и предстают каждый раз обстоятельства, срывающие его с места. Никакого взаимопроникновения здесь нет.

В чем проявляется эта изолированность миров, малого мира доктора Живаго и большого мира революции, гражданской войны, строительства новой действительности?

Заметим, Юрий Андреевич не принимает (во всяком случае активного, сознательного) участия ни в одном из ключевых событий революции. Как, впрочем, и контрреволюции. Исход ни одной из этих противоборствующих стихий не зависит от прямого действия доктора, не движется даже простым его сочувствием. Ведь даже раскрытие заговора в партизанском отряде, соучастие в котором абсолютно неприемлемо для героя уже по соображениям элементарной порядочности (а умолчание становится равнозначным соучастию), происходит без него. Несмотря на довольно длительное время, проведенное в партизанском отряде, в победе революции и утверждении нового строя нет ни малейшей заслуги доктора Живаго. Поневоле захваченный вихрем событий, он, как это ни парадоксально, не является их участником, ибо все его участие — это участие биллиардного шара, внешней силой гоняемого по зеленому сукну стола.

Но и революция не проникает в духовный мир доктора, не становится составляющей его духовности.

В самом деле, неспособность доктора принять революцию проявляется в том, что он просто не замечает послереволюционной действительности. Воспринимая послереволюционные годы глазами доктора Живаго, мы не обнаруживаем в том мире, в котором он оказывается, ничего из того, что знакомо нам уже хотя бы по учебникам истории. Ничего этого нет в романе, но ведь в действительности-то семь последних лет жизни страны вовсе не были такими бесцветными, какими они предстают на его страницах. Сейчас, правда, мы начинаем узнавать много нового, неизвестного о тех годах, Пастернак же был живым свидетелем и того, что с солдатской четкостью изложено на страницах "Краткого курса…", и того, о чем только сейчас начинают писать наши журналы. Реальная жизнь многомерна, и правдой — пусть даже не для всех — было и то и другое. Но доктор Живаго не замечает ни того, ни этого. Нет, так и не смог он принять порожденного революцией мира…

Об этом же свидетельствуют и оставленные доктором стихи. Если забыть об их авторе, Юрии Андреевиче Живаго, если забыть о том времени, в котором они создавались, и принять их как нечто анонимное, взявшееся невесть откуда, из каких архивов, то ни по содержанию, ни по их строю мы никогда не смогли бы восстановить приметы того времени, отзвуки тех событий, которые пережил их автор. То ли с Маяковским, Цветаевой, да и с самим Пастернаком? Эти стихи вполне могли быть созданы и в другой России — России, не знавшей тех испытаний, которые выпали на ее долю.

Такая изолированность, непроницаемость обоих измерений друг для друга может быть объяснена только тем, что природа каждого из них может только отторгать другое, противостоящее начало. Или аннигилировать вместе с ним. Может быть объяснена только тем, что обе сущности просто несовместимы друг с другом. Именно эта принципиальная несовместимость духовной природы, вернее сказать, назначения, призвания доктора и природы революции и проступает на страницах романа со всей откровенностью.

У Пастернака есть свой счет к революции, к гражданской войне, к сталинизму. Человек, написавший

 "Душа моя, печальница,
 Для всех в кругу моем
 Ты стала усыпальницей
 Замученных живьем…"

имел право на такой счет. Был ли счет, предъявляемый поэтом, во всем справедлив? Не будем судить — судей у Пастернака было достаточно, более чем достаточно. Не станем и уподобляться незабвенному Козьме Фаддеичу: "Фельетонист, я пробежал твою статейку… Ты в ней упоминаешь обо мне; это ничего. Но в ней ты неосновательно хулишь меня! За это не похвалю…" склонимся перед его памятью молча и молча примем как данность написанное им.

Свой счет к революции есть и у доктора Живаго. "Развитие человеческого духа распадается на огромной продолжительности отдельные работы. Они осуществлялись поколениями и следовали одна за другой. Такою работою был Египет, такою работой была Греция, такой работой было библейское богопознание пророков. Такая последняя во времени, ничем другим пока не смененная, всем современным вдохновением свершаемая работа — христианство". Случайно услышанное рассуждение находит полное созвучие в душе доктора. Именно так, вся история — огромная, всем вдохновением свершаемая работа; в глазах же Юрия Андреевича разразившаяся вдруг революция прерывает ее и уничтожает ее плоды.

В представлении доктора Живаго, человека, учившего историю иную, значительно отличающуюся от той, какая преподавалась нам (и экзамен по которой, слава Богу, отменен!), история — это в первую очередь непрерывный процесс нравственного и духовного совершенствования человека. Правда, философские воззрения доктора нигде в романе впрямую не приводятся, но косвенным путем они довольно легко восстановимы. Мощно, во весь голос на протяжении всего романа звучащая библейская тема способствует такому восстановлению.