Герман Садулаев - Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях

• Название: Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях
• Автор: Герман Садулаев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-099146-4

«Иван Ауслендер», новый роман Германа Садулаева, талантливого постмодерниста, финалиста премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «Большая книга», – это полный сарказма и неожиданного тонкого лиризма интеллектуальный палп-фикшн о 2010-х годах, русской интеллигенции и поиске себя. Средних лет университетский преподаватель поневоле оказывается втянутым в политику: митинги, белые ленты, «честные» выборы… На смену мнимому чувству свободы вскоре приходит разочарование, и он, подобно известным литературным героям, пускается в путешествие по России и Европе, которое может стать последним…

---

Время от времени Иван Борисович устраивал локальные бунты. Он кричал, бил домашнюю утварь и ломал мебель. Никаких по-настоящему серьёзных причин для скандалов не было, он всего лишь хотел утвердить себя в качестве главы семьи. По своей натуре Ауслендер был уступчивым и неагрессивным, как жвачное животное. Но агрессия вегетарианского скота страшнее агрессии хищника: взбесившийся бык страшнее тигра именно потому, что он не хищник, агрессия не является для него привычным инструментом выживания в окружающей среде и он совершенно не приучен управлять гневом и ограничивать насилие необходимостью. Производимые психующим Иваном разрушения были непредсказуемы и бессмысленны. Но никакого эффекта борьба не имела. Ответом Виктории была встречная агрессия, выверенная с учётом осознания своих физических возможностей и переходящая в затяжную горестную истерику. Виктория стонала, выла и причитала несколько часов так, словно у неё в один день погибли все близкие люди. Иван думал: вряд ли она станет сильнее убиваться, если я, например, умру; просто потому, что сильнее убиваться для человека невозможно. Вскоре Иван чувствовал себя пристыжённым и виноватым. Бунт захлёбывался. Иван возвращался в смиренное состояние, пытался восстановить разрушенное (получалось плохо, руки росли из одного известного места), приходил мириться и встречал молчание и презрение. Бывало, что супруги не разговаривали по две недели.

Ауслендер супруге не изменял. Студентки – да, на студенток преподаватель заглядывался. Но никогда ничего такого не имел в виду. Даже не решался помыслить. И соблазна не было, потому что со стороны студенток Иван Борисович интереса не ощущал. Другое дело Асланян. Рюрик Иосифович был окружён ароматом соблазна и флирта; все приступы профессор решительно отбивал, но из-за своей беспристрастности и недоступности становился ещё более желанным. У Асланяна было две бывших жены: одна в Америке, другая во Франции (стервы, говорил про них Рюрик Иосифович). И подруга у него была, лет на пятнадцать младше, умная и привлекательная. Так что студенткам ничего не светило. Хотя атмосфера вокруг Асланяна была предельно наэлектризована. Ничего такого не вихрилось вокруг Ауслендера.

Может, объективно было бы и лучше, если бы Иван иногда вступал в связь за пределами строго очерченного брачного круга. Имел бы интрижки на стороне. Может, это его бы взбодрило. И освежило супружескую любовь. И предотвратило бы очередной бессмысленный бунт, канализировав маскулинную энергию в иное, недеструктивное русло. Любимый беллетрист Ауслендера, француз Уэльбек, прямо предписывал свободный секс во всех ситуациях социального и экзистенциального тупика. Впрочем, следование рецепту Уэльбека не делало счастливым ни его самого, ни даже героев выдуманных им романов. Асланян Уэльбека прямо ненавидел, а Ауслендер любил, но применять не решался.

За всё время супружества у Ивана Борисовича была, можно сказать, только одна запретная страсть. К собственному зубному врачу. Её звали Лилия Григорьевна, а фамилия у неё была – Асланян, но Рюрику Иосифовичу она никем не приходилась, просто однофамилица; к тому же, скорее всего, это была фамилия по мужу, а не её собственная.

Во всей художественной литературе, прочитанной Ауслендером, ему встретилось и вспомнилось только одно описание влечения к стоматологу. И то было, пожалуй, слишком тонким и высоким. Иван Борисович не мог привычно соотнести своё чувство с литературным аналогом: его переживания были более плотскими. И как иначе? О, стоматологини! Стюардессы, официантки, женщины-полицейские и даже медицинские сёстры (инцест?) – всё не то, не то. Слишком просто, затасканно, прозаично. Но вот зубной врач. Она стоит над тобой в своём зелёном или белом халате, половину её лица закрывает марлевая повязка, рядом с ней – блестящие металлические инструменты: сейчас она сделает тебе больно (будет немного больно, честно предупреждает она, и пациента заливают страх и истома), но только для того, чтобы избавить тебя от другой боли, мучительной, бесплодной и долгой. Ты в её власти, в её руках, а её руки – в тебе, во рту, она проникает к нерву. Мы можем быть близко, но не ближе, чем кожа? Но ведь можно быть и ближе, если она – стоматолог, а ты – пациент. Ауслендер был чувствительным пациентом и в уме своём поклонялся Лилии Григорьевне как божеству. У неё были красивые глаза, которые она часто прищуривала, видимо, улыбаясь под марлевой повязкой. Без повязки Иван редко видел свою богиню. Благодаря нечаянной страсти Ауслендер вылечил все свои зубы, больные с самого детства.

Никакой вещественной реализации страсть Ауслендера не подразумевала. Не было и речи о том, чтобы предложить врачу встретиться и поужинать, например. Иван не представлял себе Лилию Григорьевну в ином антураже, нежели зубоврачебный кабинет. Возможно, в обычной обстановке она бы его нисколько не взволновала. Если что и было у Ауслендера с врачом, так это только сны (сны Ауслендера), странные и томительные, сюжеты которых он забывал почти сразу после пробуждения.

И лишь с одним человеком Иван Борисович поделился размышлениями о своём греховном и сладком влечении – с Асланяном (заодно спросив, не родственница ли ему зубной врач из частной клиники на Гороховой улице, – нет, просто однофамилица).

– Да, брат, – сочувственно отреагировал старший товарищ, – такое случается. Интеллигенция вообще склонна к латентному мазохизму. И не только в сексе, но и в политике, например.

Лист V Слава

Сказать, что на следующее утро после митинга Ауслендер проснулся звездой, значило бы солгать. Неверно было бы заявить, что на него прямо-таки обрушилась слава. Ничего особенного не произошло. Имя его помелькало в газетах в общем списке выступавших. В университете никто на это событие внимания не обратил. На занятия по-прежнему приходило минимальное количество слушателей, а декан, встречая Ивана Борисовича в коридоре и отвечая на приветствие, делал такое лицо, словно мучительно вспоминал: кто этот человек и каким образом они могут быть знакомы?

Но однажды позвонили с информационного ресурса и попросили прокомментировать какую-то городскую новость для рубрики «Мнения». Потом другое издание попросило дать форменное интервью. Пригласили участвовать в ток-шоу на местном канале («экспертом», то есть человеком, который сидит на стуле в первом ряду, всю передачу делает умное лицо, но один раз ведущий обращает к нему вопрос, на который следует ответить за сорок секунд). Всё это было ново и интересно, но не очень волнительно.

Гораздо более тронул Ивана Борисовича звонок от организатора прошедшего митинга. Ауслендер узнал звонившего по голосу: это был тот самый темноволосый юноша, который втащил его на сцену и объявил перед толпой. Юноша представился Дмитрием Балканским и рассказал следующее:

– У нас есть такой формат общения – дискуссионный клуб. Собираются активисты и сторонники различных общественных и политических движений. Не могли бы вы прочесть, скажем, лекцию, сугубо теоретическую, но каким-то образом связанную с актуальной идеологической и политической проблематикой? Нашим слушателям было бы очень интересно! Ваш друг Рюрик Асланян рекомендовал вас, он говорит, у вас есть весьма свежие идеи!

«Опять Рюрик!» – подумал Иван и сначала растерялся, но в минуту взял себя в руки и понял, что сам этого хочет. Ауслендер согласился.

– Ну вот и отлично! – искренне обрадовался Балканский. – В субботу вечером вас устроит?

– Да, вполне.

Дело в том, что Иван Ауслендер не был преданным своей узкой специальности языковедом. В действительности он начал изучать санскрит потому, что думал (по молодости), что, читая на санскрите Веды, сможет открыть в них какие-то новые смыслы, ускользнувшие от Кочергиной и Елизаренковой, как и от зарубежных санскритологов. Надежды, в общем-то, не оправдались. Но тем не менее из своих штудий Ауслендер делал весьма общие выводы и строил гипотезы наподобие тех, что излагает Мирча Элиаде (последний, по мнению Ивана Борисовича, излишне компилятивен). Ауслендер делал некоторые наброски. Но поскольку его прозрения не имели прямого отношения к филологии, а обнаруживали характер комплексный: антропологический, этнографический, психологический и социологический (то есть, прямо говоря, псевдонаучный с точки зрения академических авторитетов), то использовать и развивать их в рамках профессии и карьеры Ауслендер не мог; единственным слушателем и читателем был всё тот же благосклонный к фантазиям Ивана Борисовича профессор Асланян.

Ауслендер вспомнил, что у него есть как раз такая тема, которая подходит для доклада по предложению Балканского. И тезисы готовы.

В назначенное время (чуть раньше – боялся опоздать) Иван Борисович был у помещения дискуссионного клуба «Синяя лампа». Сидел в машине и ждал. Снова подвезла супруга. Виктория оставаться на лекцию не захотела, но обещала забрать после мероприятия. Отмерив три минуты после того, как стрелка часов заползла на «шесть» (для приличия), Ауслендер открыл двери в клуб. Его встретила милая дама средних лет с породистым лицом потомственной конституционной демократки и проводила в зал. А зал был полон! Ну, практически полон. Три четверти стульев были заняты. Ауслендер на глаз определил количество слушателей в полсотни. Не меньше! Конечно, пришли не на Ауслендера, а по привычке: потусоваться с соратниками и оппонентами, обсудить последние новости и сплетни оппозиционного бомонда. Поэтому на Ивана Борисовича никто особенного внимания не обратил, даже когда лектор встал за кафедру. Люди общались между собой, и было даже как-то неловко им мешать. Так Иван Борисович простоял молча за кафедрой мучительные пять минут, делая вид, что приводит в порядок записи. Последними в зале появились Асланян с подругой: пришли поддержать Ауслендера. Иван Борисович приободрился, громко поздоровался с публикой. Шум затих. Лектор представился и объявил тему доклада.