Михаил Серяков - Рюрик и мистика истинной власти

• Название: Рюрик и мистика истинной власти
• Автор: Михаил Серяков
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4444-8626-9

С именем Рюрика тысячелетняя отечественная традиция связывает основание Древнерусского государства и правившей на протяжении многих столетий династии Рюриковичей. Согласно Повести временных лет, именно он и два его брата, Синеус и Трувор, были призваны восточноевропейскими племенами на правление. По праву старшинства Рюрик стал первым князем, а поскольку оба его брата вскоре умерли, то и родоначальником династии.

Древний летописец обходит молчанием происхождение князя и важные подробности его жизни, потому до сих пор он остается одной из самых спорных и загадочных фигур русской истории. Историк М. Серяков, задавшись вопросом, кто же были Рюрик и его братья, рассказывает о положении дел, сложившемся на севере Восточной Европы в IX веке перед призванием варяжских князей, и о тех конкретных причинах, которые побудили местные племена сделать именно такой выбор.

---

О значимости торговли в жизни языческих славян достаточно красноречиво говорят и имена. Одним из наиболее известных богов полабских славян был Радигост, само имя которого означает «радеющий о госте». Слово гость в славянских языках обозначало не только обычного гостя, но и купца. Таким образом Радигост был не только богом – покровителем гостеприимства, но и богом – покровителем торговли. Именно в этом аспекте упоминает его древнечешская рукопись Mater verborum: «Радигост, внук Кртов – Меркурий, названный от купцов (a mercibus)»[128]. В данном отрывке Радигост не только отождествляется с античным богом торговли Меркурием, но и специально подчеркивается, что он был назван так именно от купцов. У восточных славян богом богатства был Волос, а Ибн Фадлан описал молитву руса об успехе в торговле, обращенную к какому-то божеству. О значимости торговли для славян говорят имена и простых смертных. Если Радигост радел о госте, то новгородский Гостомысл об этом госте мыслил или думал. Точно такое же имя носил и князь ободритов, вступивший в конфликт с Людовиком Немецким. Наличие подобного знакового имени у правителей как ильменских словен, так и славян полабских в очередной раз подчеркивает ту роль, которую играла в их обществе торговля. В этом аспекте более чем показательно, что совет призвать Рюрика с братьями, как мы увидим ниже, дал новгородским словенам именно их старейшина Гостомысл.

Хотя бы приблизительное представление о размерах балтийско-волжской торговли дают находки восточного серебра в Европе. На территории Восточной Европы обнаружено более 200 кладов арабского серебра конца VIII – начала XI в., общее количество монет в которых превышает 200 000 дирхемов[129]. В Скандинавии всего было найдено 55 900 арабских монет, в том числе 400 в Норвегии, 3500 в Дании и 52 000 в Швеции[130]. Что касается последней страны, то львиная доля арабского серебра приходится не на континентальную Швецию, где находились сначала конунги, а впоследствии и короли, а на остров Готланд, где фиксируется присутствие славянских купцов, – 45 000 монет[131]. Как видим, не существуй у готландских купцов связей в славянской среде, количество восточного серебра в Скандинавии было бы весьма незначительно. Весьма похожую ситуацию мы видим и в Дании: «Примечательно и выпадение кладов серебра в Дании до середины IX в. только на колонизированных балтийскими славянами и находившихся под их влиянием южно-датских островах. Три отмеченные на юго-западе Ютландии клада найдены на территории Нордальбингии – исторической области Саксонии, принадлежавшей после депортации отсюда германского населения в 804 г. ободритам. Отсутствие при этом выпадения кладов в собственно датских торговых центрах Хаитабу, Рибе, Упокре и Охусе говорит о незначительности участия данов в обороте арабского серебра на юго-западе Балтике в IX в., ключевую же роль в это время играл контролируемый рюгенскими славянами регион»[132]. Эти факты позволяют понять действительную причину присутствия скандинавских предметов в Восточной Европе. И. П. Шаскольский и В. В. Седов во многом именно торговлей объясняли присутствие скандинавских вещей в землях славянского и финского населения, а В. М. Потин – «необходимостью скандинавских стран расплачиваться за русское серебро». Несмотря на это, очевидное объяснение норманисты с упорством, достойным лучшего применения, пытаются использовать находки скандинавских артефактов для подтверждения своей гипотезы.

Очевидно, что в землю попадало довольно незначительное количество денег, циркулировавших по пути «из варяг в арабы». Исследователи попытались хотя бы приблизительно оценить общий объем материальных ценностей, перемещавшихся по этому трансконтинентальному пути. Г. С. Лебедев, рассуждая о взаимоотношении между Скандинавией и Русью, приводит следующие расчеты: «Обмен на этом уровне начинается в середине VIII в., достигая максимума в первой половине X в. Суммарный объем вовлеченных в этот обмен ценностей (условно 1,5 млрд дирхемов, слав. кун, приблизительно эквивалентный современным 5 млрд долларов США) распределен был в итоге в пропорции 1: 2 между Скандинавией и Русью (соответственно 500 млн дирхемов/кун = 1,7 млрд долларов США – Скандинавии, 1000 млн дирхемов/кун = 3,3 млрд долларов США – Руси). Пик обмена в X в. дал, по-видимому, более 50 % этих средств обеим сторонам…»[133]

Наиболее интересующий нас век он описывает так: «Города IX в. возникают в местах скопления кладов и находок восточных (в Среднем Поднепровье – византийских) монет, что свидетельствует об активном их участии, по крайней мере, в начальном движении денежных средств. Вовлечение этих средств, ориентировочно определяемых в 1 млрд дирхемов (что приблизительно эквивалентно современным 4-5 млрд долларов США, составляя 10 % по отношению к средствам, позднее вовлеченным в экономику Европы после Великих географических открытий на рубеже Средневековья и Нового времени), стало мощным фактором цивилизационных процессов как Скандобалтики, так и Древней Руси»[134]. Понятно, что этот норманист явно завысил долю скандинавов: исходя из реально найденного количества дирхемов, о соотношении между Русью и Скандинавией необходимо говорить в пропорции 1: 3,5, а никак не 1: 2. Впрочем, учитывая общие масштабы искажения исторической действительности норманистами, это является еще весьма небольшим преувеличением. Вместе с тем Г. С. Лебедев принимал во внимание только Русь и Скандинавию, игнорируя данные по западным славянам и балтам, в земли которых точно так же поступало арабское серебро.

По расчетам американского нумизмата Т. Нунана, из Средней Азии в течение X в. было ввезено 125 млн саманидских дирхемов, или 375 тонн серебра. В среднем, по его расчетам, торговый оборот по Волге составлял 1 125 000 дирхемов, или 3750 кг серебра, ежегодно, что предполагало перемещение с севера на юг в качестве эквивалента 500 000 мехов в год[135]. Современные археологические исследования севернорусских поселений X – XI вв. фиксируют там огромные массы костей пушных животных (бобра, белки и куницы), причем на отдельных поселениях их доля достигала 60-80 %[136], однако вопрос о том, достигал ли промысел рассчитанных нумизматом объемов, остается открытым. Очевидно, что все теоретические расчеты должны соотноситься с реальными возможностями северных регионов по поставке соответствующих товаров на восточные рынки. Большая часть этих 125 млн серебряных дирхемов поступило в Северную Европу через Ладогу[137]. Даже если эти исследователи немного и преувеличили количество восточного серебра, в любом случае очевидно, что речь должна идти об огромных по тем временам суммах.

Естественно, западные славяне самыми разными средствами стремились обеспечить за собой контроль над этим важнейшим торговым путем. Мекленбургский автор Ф. Томас в 1717 г. отмечал, что женой короля вендов и ободритов Ариберта I, правившего с 700 по 724 г., была Вундана или Виндона, «дочь короля из Сарматии»[138]. Сарматией античные и средневековые авторы неоднократно именовали Восточную Европу, равно как и Польшу, однако имя Виндона указывает на зону славяно-германских или славяно-финно-угорских контактов. Поскольку никаких германцев или финнов в указанный период в Польше не было, остается предположить, что Виндона была дочерью предводителя славянского племени на севере Восточной Европы, соседями которого были финно-угры. Если это так, то данное известие относится к началу складывания пути «из варяг в арабы», когда правитель ободритов путем брака закрепил установившиеся выгодные торговые связи на противоположном конце Варяжского моря. Отметим, что одним из наиболее древних кладов восточных монет в землях западных славян является находка в Карсиборе, датируемая временем около 698 г.[139]

Одним браком дело не ограничилось. Раскопки Е. А. Рябинина Любшанского городища окончательно прояснили вопрос о том, кто в действительности доминировал на севере Руси до призвания Рюрика. Общая площадь городища составляла примерно 1800 кв. м и находилось оно в 2 км к северо-востоку от Старой Ладоги на противоположном берегу Волхова. Первая деревянная крепость была построена на этом городище в последней трети VII столетия. Затем в середине VIII в. на Любшанском городище возводится каменно-земляная крепость, не имевшая в тот момент аналогов в Восточной Европе: «Сооружение представляло собой глиняный вал высотой более трех метров, укрепленный двумя подпорными стенками. Верхняя часть одной из них возвышалась над поверхностью вала, образуя каменное обрамление гребня насыпи. Выше были устроены деревянные городни или клети. Общая высота оборонительного сооружения достигала семи метров». Под защитой этой твердыни возникает и Ладога, самое древнее строение которой датируются 753 г.[140] Самая первая крепость строится в Ладоге в последней четверти IX в. практически синхронно с гибелью Любшанского городища, которое было уничтожено до 870 г. Таким образом, более 110 лет Ладога спокойно жила и развивалась как торгово-ремесленное поселение безо всяких укреплений под защитой этой крепости, явно доминировавшей во всем регионе. Исследовавшие ее археологи отмечали, что «в середине (возможно, в начале) VIII в. на Любше воздвигается крепость качественно нового типа. Ее создателями не являлись аборигенными жителями Восточной Европы… Изначально здесь осела популяция, связанная по происхождению с западными славянами»[141]. Даже норманист Г. С. Лебедев был вынужден признать: «Височные кольца, в том числе спиралеконечные, характерные для раннеславянской культуры во всей “северославянской этнокультурной зоне”… убедительно обосновывают безусловно славянскую принадлежность укрепленного поселения. <…> Таким образом, Любша – первый по времени памятник славян в ладожской округе, предшествующий появлению застройки середины VIII в. на Староладожском Земляном городище…»[142] Он же констатировал и сходство этой крепости с Труворовым городищем: «Любша, как видимо, и первоначальный Изборск на Труворовом городище (где вскрыты траншеей каменные конструкции, близкие любшанским), были, вероятно, пограничными форпостами славянства в этом ареале, хотя не исключено, что именно это – первые укрепленные поселения славян, как предполагал сорок лет назад В. Б. Вилинбахов, проникших из Юго-Западной Балтики морским путем…»[143] Само название восточнославянской реки, на которой была возведена крепость, находит свою прямую аналогию в названии племени любушан, упомянутого Адамом Бременским при перечислениии им славян на территории современной Германии[144]. Также оно перекликается с именем чешской Либуши и более поздним Любеком. Необходимо отметить, что никаких следов присутствия скандинавов на городище не выявлено. Не являются скандинавскими и наконечники стрел, более двух десятков которых были найдены археологами, причем часть из них была обнаружена воткнутыми в вал и каменную обкладку укрепления: «Стрелы (кроме одной) явно не скандинавского происхождения»[145]. Зато другое найденное на городище оружие имеет весьма показательную аналогию: «Один из двух железных дротиков, откопанных в Любше, был очень похож на найденный Зорианом Ходаковским в начале XX века в Олеговой могиле. Можно предположить, что строители Любши и человек, погребенный в кургане, – западные славяне, пришедшие из Европы»[146]. Археологи отметили, что жители городища активно занимались изготовлением украшений из цветного металла: на территории поселения уже было найдено 19 тиглей и их фрагментов, 3 льячки, 13 литейных формочек и их заготовок, а также бронзовые и свинцово-оловянистые слитки для изготовления ювелирных изделий, причем «такая концентрация находок, связанных с литейно-ювелирным производством, пожалуй, не имеет аналогий на остальных раннесредневековых памятниках Восточной Европы»[147]. Хорошо было развито и кузнечное дело.