Моисей Винокур - Голаны

• Название: Голаны
• Автор: Моисей Винокур
• Жанр: Русская классическая проза

---

Мне следовало предвосхитить и угадать, кто к нам приперся и почему в таком неряшливом виде, не заглядывая в его протокол, и предположить, где он позабыл вторую ногу.

Так повелось у преступников (о, нравы!), что, претендуя на место под солнцем, ты вынужден показать злыдням свой личный протокол и чем ты дышал на исповедальнях у следователей. Чушь собачья и анахронизм! Чтобы не стать благоразумным у следователя по особо опасным, надо вообще не родиться или как минимум родиться мертвым. Любой другой аргумент отпадает. И не верьте в павликов морозовых! Пропаганда!

Сколько раз приходилось смотреть в глаза глухонемым с рождения, но когда ущербных приводят к Логопедам, они начинают петь, ни в чем не уступая Хулио Иглесиасу, и не могут остановиться, когда их уже никто не слушает. Поют и поют в три погибели.

Итак, я выбираю двойку. Мне на это число везет еще со школьной скамьи.

Стульчики детдома с высоким напряжением, школьная скамья и вздохи на этой ебучей скамейке, когда в день смерти Сталина меня в кодлу лупили татары на глазах у кураторши-узбечки. Скамья подсудимых - и вот тюремная лавочка. Млечный путь на историческую родину.

Я сказал так, вернее предположил: гангрена, вызванная долгим сидением в следственном изоляторе, запоры, маниакально-депрессивное нежелание встать и хоть немножко попрыгать через скакалку на ограниченном пространстве. Что и привело к пагубным последствиям и ампутации засидевшейся ноги, чтоб не терзали мурашки.

- Фраер! - сказал Даник. - Так не выглядит ампутированная нога. Так близко к жопе ногу не удаляют в Израиле. Я ставлю на икс. Подмани его, и убедимся.

Теодолит с радостью прискакал, а мой Даник, вместо того, чтобы подвинуться и приютить калеку, хамски развалился во всю длину жизненного пространства Еврейского подполья (застрелил несчастного араба на вендетте первородства, изверг, что с него взять). Лежит, как патриций в публичном доме, и принуждает инвалида сказать правду, только правду и ничего, кроме правды, на одной ноге. Больше, видите ли, у него нет времени выслушивать. Хоть времени у нас тонна, но всему есть предел. Сколько может длиться пиздеж на одной ноге? Полчаса, час, два... Потом теряется интерес.

Угадал, как всегда, Даник, поставив целое состояние своего авторитета на клетку с иксом. Разменяв червонец по тюрьмам, любой еврей достигает такой степени святости, что начинает понимать язык зверей, щебетанье птиц, путь солнца по небу и о чем шушукаются рыбы в морях. А те, кто решаются и дальше менять, отбросив все земное и низменное за забором, становятся Соломонами, и всяческая суета и томление духа, тонкое обращение с женщинами, рамки приличия и этикет (все поголовно жрут руками через борт), чуткость и участие к другому, элементарное желание понять, а значит, простить - им чуждо.

Сердца обрастают шерстью, пальчики - веером, а глаза - дегенерацией базедовой болезни. Это - Первосвященники первой череды тюремного департамента, и нужно сто раз прикинуть хуй к носу и хорошенько подумать, прежде чем сказать "ой!", когда он будет отпускать вашу грешную душу и утешать, что это не больно.

Худенькая женщина, до боли напоминающая мне кого-то, отчаянно борется с Морфеем, и ее охладевшая ладошка на ширинке мягко анестезирует неизбежное.

Уже так поздно. Чудо в больничной пижамке трет свободным кулачком карие, готовые в любую секунду расплакаться, глаза. Мы уже в том обволакивающем состоянии, когда использовано все, абсолютно все, и от близости удерживают только тюремные притчи и адреналин. И еще крики петухов за окном, как из камер арабского отсека в общем блоке сосуществования в Рамле.

- Так на чем я остановился, красивая?

- Стоит инвалид на одной ноге, и вы не даете ему вымолвить слово.

- Я?!

- Да, скоро утро, и вы уедете... И этот несчастный инвалид с одной ногой...

- Вам его жалко?

- Конечно. Инвалид в тюрьме.

- Это я в тюрьме, потому что вы сидите всю ночь нога на ногу и не даете даже погладить кпз!

- Что это?

- Письку.

- Неужели в вашем возрасте вам это не надоело?

Нет, блядь, не надоело!

- Нет. Ну, может, самую малость.

- Что он вам рассказал?

- Кто? Ах, оставьте его в покое. Дался вам этот, с микропором...

- Ну, Миша, пожалуйста...

- Скажите: Мишенька!

- Ми-и-шенька!

- Да, мой Мишенька, да.

- Да, мой Мишенька, да!

- Вам не холодно?

- Нет, а вам?

- Класс!

- Спит Гаолян?

- Спит Гаолян.

- Ночь коротка?

- Ночь коротка.

- ... И лежит у меня на погоне... только поверху, Мишенька, ах!... там-тарара-ра, ум-па-па, ум-па-па, ум...

Куда эти сучары разбежались? Рептилии в десятом поколении. Бросить, блядь, Наставника на произвол судьбы. Мне нужен депрессант в ампулоширеве.

- Олежка! Олежка! - зову засранца маленького.

Я кричу, а он не идет. Я кричу, а он не идет. Ладно, хуй буду держать тебя на лапах. И порву, на хуй, кутонет пасим!

Наконец прибегает. Наконец-то.

- Че, дядь Миш?

- Помираю.

- Ухи, что ли, хочешь?

- Цыц! Ебут твою мать! - И только я успеваю сказать: "Доведешь ты себя до цугундера", как мы начинаем ржать, как ОШО, что употребил гашиш и подкнокал в замочную скважину. Ва-ка-ка-ка-ка! Вя-кя-кя-кя-кя-кум! Ин аль динкум, арс.

Мы так рвали животы и загибались от смеха и так были рады ни с хуя, что еще живы и можем, че хочешь - можем. И отпиздить любого черта, и Люшеньку муромскую приструнить, чтоб разучилась ходить, а плыла, как лебедушка на одном секеле и адреналине, и отдать последнюю рубаху, и оторваться от земного притяжения, и стоять на ринге достойным бойцом, и остаться визионерами.

- Так че, дядь Миш, что случилось?

- А вот эта женщина вынуждает меня рассказать притчу. Пристает - и все.

- Какую?

- Про правду-матушку.

Олежка слышал все мои притчи, знает их назубок и от частых повторов просто задубел, можно сказать, засолонел как столп. Закалился как сталь!

- Расскажите, дядя Миша, - просит Олежек. - Там есть очень интересное место про зеленый лучок.

Теперь мы сидим втроем в треугольнике благодати. По воле провидения. И о ебле речи быть не может, и смотришь на роскошные мордашки в лоб, без грязного умысла, и думаешь: "Как сумел уцепиться и удержать и пронести через всю жизнь светлое ожидание сказки, когда обращаешься в слух и внемлешь, когда же, когда медоточивый хмырь начнет тебе крутить яйца".

Как только Дани Айзман забожил убогого благополучием семьи и заклял говорить только правду и ничего, кроме правды, чтоб он звука не слышал.

Одноногий начал рассказ.

Рассказ был какой-то квелый. Одним словом, хуевый рассказ, а рассказчик - и того хуже. Правдолюб любой ценой. Ногу, блядь, не пожалел ради правды.

Лучше я вам расскажу вкратце, чем тянуть жилы и за язык, пока он это перед нами абортировал.

Значит, так. Из пункта А в пункт Х - но уже в Самарии - почапали четыре кг героина. В то же самое время из города А в пункт Х в Самарии выезжает семейство, обремененное детьми в том возрасте, когда они уже способны нести ответственность за безответственные поступки. Групповая фамилия, так сказать: он, жена, теща, мама тещи и трое безответственных детей

Четыре кг героина стоят на обочине и голосуют тремп, а их никто не берет. Сжалилась над ними мишпуха - попутно, какая разница - и согласились подбросить. Из-за перегруза на амортизаторы раскидали поровну, чтоб потом не было базара на пересылке, и каждый понес свою ношу в 571,42857 граммов на рыло.

"Интерпол", конечно, наябедничал миштаре, что нелегалки - те четыре кегешницы - желают абсорбироваться в Израиле, и их ждали. В терминале Патлатого взбесились собаки и кидались на первого встречного из Народа моего.

Всегда повышенный ажиотаж с прибытием лайнера Амстердам - Луд. Но собаки - они только собаки. И они как огня боятся детей и женщин в такой заточенной пиковине, как дочь, мама и бабушка. Это же "стингер", готовый к бою. Арбалет средневековья! Удавка гецеля! Первыми на волю прорвались дети и вынесли на себе все тяготы общения с адвокатом - 1714,2857 граммов порошка. Женщины просто прошли благополучно. Их вообще не занимали мелочи, связанные с переходом. Как вытащить обратно - вот о чем думали бедные женщины, и у них чесалось и чуточку жгло, как при гонорее.

Итого: кордон прорвали 3428,5714 очень, очень приличных бабок, и надо было линять по холодку, но жадность фраера губит. Пожертвуй они Тотемом с какими-то паршивыми 571,42857 граммульками, и им никогда уже не надо было бы быть подстилками. В жизни! И уже закралось в души единственно верное решение, но тут хомутают пахана.

Так, мол, и так. Пройдемте. Деньги не суйте. А впрочем, давайте. Вам только надо сказать правду. Нет, нет! Не оговаривайте себя. Первый раз - не считается. Ничего, кроме правды. Мы вас уверяем. Ах, глупости какие! Вы же не убийцы. И только правду... да, да... вот так, вот так. Беседер! Что? Кто вам сказал такое? Да мы ему ноги из жопы вырвем! Поклеп! Ну, успокойтесь, успокойтесь. И пишите. Пи-ши-те!